— Горе мне! — воскликнула она. — Щит твой не иссечен мечом — предательски убит ты, и знаю я, кто это сделал и кто замыслил твою смерть!

И вся свита ее громко рыдала и кричала от горя вместе со своей любимой госпожою.

Кримхильда приказала разбудить поскорее воинов Зигфрида и дать знать обо всем его отцу.

Король Зигмунд лежал в своих покоях не смыкая глаз, — знать, сердце его чуяло беду.

Не сразу поверил Зигмунд печальной вести, но вопли и рыдания, доносившиеся до него из покоев Кримхильды, скоро убедили его. Быстро вскочили с постелей его сто воинов и, схватив оружие, побежали туда, откуда неслись вопли; туда же поспешила и тысяча воинов отважного Зигфрида.

— На горе приехали мы в эту страну! — воскликнул Зигмунд, придя к Кримхильде. — Кто бы среди таких друзей мог лишить меня сына, а тебя мужа?

— Ах, если б знала я это наверно, — отвечала она, — я так отомстила бы ему, что все родичи его рыдали бы от горя!

Зигмунд обнимал своего сына и над телом поднялся такой плач и такой вопль, что звуки эти наполнили весь зал и дворец, даже весь город Вормс.

Все воины Зигфрида бросились к оружию, — хотели они сейчас же отомстить бургундам за его смерть и грозно потрясали своими щитами.

Когда Кримхильда увидала их вооруженными, горе ее еще усилилось: опасалась она, как бы воины Гунтера не перебили Нибелуигов.

— Что хочешь ты делать, Зигмунд? — воскликнула она. — Вы все погибнете, если вздумаете биться: у Гунтера найдется, по крайней мере, по тридцати воинов на каждого из вас. Останьтесь здесь и разделите со мною мою печаль, а на рассвете помогите мне положить в гроб милого моего мужа.

— Мы так и сделаем, — отвечали ей воины.

Чудеса рассказывают о рыцарях и дамах, слышавших их жалобы и рыдания. Были они так горьки и трогательны, что все плакали вместе с ними — и рыцари, и дамы, и даже горожане и жены купцов.

Для Зигфрида был заказан роскошный гроб. Как только наступило утро, Кримхильда приказала нести покойника в собор. Там его встретили колокольным звоном и церковным пением. Туда же пришел и король Гунтер со своими воинами, а вместе с ним и свирепый Хаген.

— Вечно придется оплакивать нам твоего мужа, милая сестра! — сказал Кримхильде Гунтер, притворяясь огорченным.

— Напрасно так говоришь ты, — отвечала ему скорбная Кримхильда, — если бы ты не хотел, то этого и не случилось бы.

— Никто из моих людей не повинен в этом деле, — сказал Гунтер.

— Так пусть же тот, кто хочет доказать свою невиновность, подойдет к носилкам, — воскликнула Кримхильда, — и тогда мы узнаем всю правду!

Великое это чудо; нередко совершается оно и до сих пор: когда убийца приближается к убитому, раны раскрываются и снова начинают кровоточить. Так было и в этот раз. Рана Зигфрида открылась, и все тут увидали, что убийца — Хаген.

— Я вам скажу всю правду, — воскликнул Гунтер, — разбойники убили его, а Хаген тут ни при чем.

— Знаю я хорошо этих разбойников! — сказала Кримхильда. — Да поможет Господь его друзьям отомстить за его смерть! Вы совершили это, Гунтер и Хаген!

Воины Зигфрида опять готовы были броситься в битву, но Кримхильда снова удержала их.

Тут подошли Гернот и Гизельгер; искренно оплакивали они Зигфрида.

К полуночи был готов гроб, и положили в него тело. Но Кримхильда не хотела расставаться с своим мужем: три дня и три ночи плакала она над ним, и стоило большого труда опустить тело в могилу и похоронить его.

Много денег раздала Кримхильда за упокой души своего мужа, и сама три дня не пила и не ела, а вместе с нею и многие другие, хотя, по приказанию Зигмунда, питья и, еды заготовлено было вдоволь. Сам он тоже не мог ни есть, ни пить, и с тех пор никто уж не видал его веселым. Когда же после похорон понемногу пришел он в себя, воины его сказали ему:

— Поедем домой, государь, — тут нечего нам больше делать.

Приказал Зигмунд провести себя к Кримхильде и сказал ей:

— Пора нам домой: здесь, на Рейне, сдается мне, мы немилые гости. Поезжай и ты со мною: в земле моей никто не заподозрит тебя в измене, — в этом поручусь я тебе моей любовью к сыну. Там будешь ты вполне пользоваться почетом и властью, которую дал тебе мой сын: вся страна и царство будут тебе подчинены и все воины Зигфрида будут охотно служить тебе.

Зигмунд отдал уже приказ готовиться к отъезду; узнав об этом, родичи и друзья Кримхильды стали упрашивать ее не уезжать.

— Это невозможно, — отвечала она, — не в силах я смотреть на тех, кто причинил мне столько зла! Я умру от горя, если буду видеть Хагена.

— Милая сестра, — сказал ей брат ее Гизельгер, — этого нетрудно избежать: ты будешь жить у меня, своего брата, и я постараюсь вознаградить тебя за смерть мужа.

К его просьбе присоединились и Гернот, и все ее родные.

— Там все будут для тебя чужие, — говорил ей Гернот, — останься лучше с друзьями.

Наконец слова их убедили Кримхильду, и она обещала остаться.

Сильно огорчился Зигмунд, узнав о ее решении, и вместе с ним и все воины Зигфрида.

— Да будут прокляты эти празднества! — говорил Зигмунд. — Никогда еще не приводилось мне переживать такого горя!

— Бог даст, еще раз побываем мы здесь, когда узнаем наверное, кто убил нашего господина, — говорили воины Зигфрида.

Ни с кем не прощаясь, без провожатых, выехали они из Вормса и спустились в долину к Рейну, — нет сомнения, Нибелунги сами сумели бы защититься от врагов, если бы кто–нибудь вздумал напасть на них.

Только Гернот и Гизельгер сами пошли проститься с ними.

— Видит Бог, неповинен я в смерти Зигфрида, — сказал Гернот, а Гизельгер заботливо проводил короля с его воинами вплоть до Нидерландов.

Кримхильда же осталась в Вормсе и не переставала оплакивать своего мужа и, как ни старался Гизельгер, не могла утешиться в своей скорби.

Прекрасная Брунхильда оставалась горда и надменна; ей дела не было до слез Кримхильды: не могла она чувствовать к ней никакой преданности. Зато же и Кримхильда причинила ей потом немало зла.

Три с половиной года прожила Кримхильда в Вормсе, оплакивая мужа. При ней, кроме ее девиц и дам, состоял граф Экеварт со своею дружиной. Около самого собора сложили ей из толстых твердых бревен большой просторный дом, и она жила в нем со своею свитой, не ведая радости и посещая только храм. Во все это время она ни слова не сказала Гунтеру и ни разу не видела Хагена. Но вот сказал раз Хаген королю:

— Нельзя ли как–нибудь помириться тебе с твоей сестрой? Тогда, пожалуй, удалось бы перенести в нашу землю и клад Нибелунгов, а если бы королева была к нам благосклонна, то из него перепала бы малая толика и на нашу долю.

— Надо попробовать, — отвечал Гунтер. — Я попрошу братьев устроить так, чтобы королева согласилась повидаться с нами.

— Не думаю я, чтобы это тебе удалось, — сказал Хаген.

Переговорил Гунтер со своими братьями, и Гернот пошел к сестре.

— Слишком уж долго оплакиваешь ты Зигфрида, — сказал он ей, — король готов поклясться, что не он его погубил, а между тем тут только и слышат, как ты убиваешься по нему.

— Его убил Хаген, — отвечала она, — от меня узнал он, в какое место можно его ранить, и я, конечно, не открыла бы ему этого, если бы знала, что он питает к нему вражду. Я же никогда не прощу тому, кто это сделал.

Молодой Гизельгер присоединился к Герноту и стал убеждать ее помириться с Гунтером. Кримхильда наконец согласилась видеть и принять его, и Гунтер явился к ней в дом со всеми своими друзьями, — один только Хаген не посмел прийти: слишком уж много горя причинил он ей.