По-видимому, резко отрицательное мнение о «Переписке» имел ржевскийсвященник отец Матвей Константиновский (Гоголь послал ему книгу по рекомендацииграфа Толстого). Отзыв отца Матвея не сохранился, но мы можем судить о нем поответу Гоголя, который писал ему в мае 1847 года: «Не могу скрыть от вас, чтоменя очень испугали слова ваши, что книга моя должна произвести вредноедействие и я дам за нее ответ Богу». По всей вероятности, отец Матвей упрекалГоголя в самозваном учительстве, в увлечении светскими темами (в частности, оннападал на статью «О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще ободносторонности», как уводящую общество от Церкви к театру), а Гоголь защищалсятем, что «закон Христов можно внести с собой повсюду <…> Его можноисполнять также и в званьи писателя» (из письма от конца сентября 1847 года). Идалее — в этом же письме знаменательная фраза, возможно, отзвук веймарскихсобытий: «Если бы я знал, что на каком-нибудь другом поприще могу действоватьлучше во спасенье души моей и во исполненье всего того, что должно мнеисполнить, чем на этом, я бы перешел на то поприще. Если бы я узнал, что я могув монастыре уйти от мира, я бы пошел в монастырь. Но и в монастыре тот же мирокружает нас, те же искушенья вокруг нас…»

Наиболее благоприятный отзыв о «Выбранных местах…» из духовных лицпринадлежал архимандриту Феодору (Бухареву). Он вылился в целую книгу — «Триписьма к Н. В. Гоголю, писанные в 1848 году», увидевшую свет через двенадцатьлет после своего создания. Отец Феодор стремился связать «Выбранные места…»со всем творчеством Гоголя, и в особенности с «Мертвыми душами», главную идеюкоторых видел в воскресении падшего человека. Он читал Гоголю отрывки из своейкниги. «Из его речей, — свидетельствует Вухарев, — мне можно было с грустиювидеть, что не мешало бы сказаться и благоприятному о его «Переписке» голосу:мне виделся в нем уже мученик нравственного одиночества…»[15]

Но надо заметить, что все отзывы духовных лиц носили частный характер — онибыли переданы в письмах (за исключением книги архимандрита Феодора, вышедшейуже после смерти Гоголя). Напротив, шквал светской критики, обрушившийся на«Выбранные места…» с журнальных страниц, создал в обществе резконедоброжелательное мнение о книге. В ней видели отказ Гоголя от художественноготворчества и самонадеянные попытки проповедничества. Распространилосьубеждение, что Гоголь помешался, и оно держалось до последних дней жизниписателя. И. С. Тургенев, посетивший вместе с М. С. Щепкиным Гоголя в октябре1851 года, вспоминал, что они «ехали к нему, как к необыкновенному, гениальномучеловеку, у которого что-то тронулось в голове… Вся Москва была о нем такогомнения». В который раз подтвердились слова апостола Павла: «Душевныйчеловек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает этобезумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судитьдуховно» (1-е Кор. 2,14).

Гоголя огорчала не столько журнальная критика, сколько нападения друзей.«Душа моя изныла, — писал он С. Т. Аксакову в июле 1847 года, — как ни креплюсьи ни стараюсь быть хладнокровным. <:…> Можно еще вестибрань с самыми ожесточенными врагами, но храни Бог всякого от этой страшнойбитвы с друзьями!» Гоголь стремился выработать в себе христианское чувствосмирения. В этом свете следует понимать и его признание в письме к С. Т.Аксакову в августе того же 1847 года: «Да, книга моя нанесла мне пораженье, нона это была воля Божия. <…> Без этого поражения я быне очнулся и не увидал бы так ясно, чего мне недостает. Я получил много писемочень значительных, гораздо значительнее всех печатных критик. Несмотря на всеразличие взглядов, в каждом из них так же, как и в вашем, есть своясправедливая сторона».

Это свое понимание христианского смирения, почерпнутое из писаний святыхотцов, Гоголь сжато изложил в сочинении «Правило жития в мире», созданном зимой1843/44 года в Ницце: «От споров как от огня следует остерегаться, как бы нисильно нам противуречили, какое бы неправое мнение нам ни излагали, не следуетникак раздражаться, ни доказывать напротив; но лучше замолчать и, удалясь ксебе, взвесить все сказанное и обсудить хладнокровно. <…> Истина,сказанная в гневе, раздражает, а не преклоняет».

В том же письме к Аксакову, где Гоголь говорит о своем «поражении», онвысказывает убеждение, что никто не смог дать верного заключения о книге, иприбавляет: «Осудить меня за нее справедливо может один Тот, Кто ведаетпомышления и мысли наши в их полноте».

Вокруг Гоголя сложилась атмосфера трагического непонимания. Он сделал выводиз резких критик: «Не мое дело поучать проповедью. Искусство и без того ужепоученье». Он возвращается к «Мертвым душам» с убеждением: «здесь мое поприще»— и работает над ними вплоть до самой смерти. «Выбранные места…» самымнепосредственным образом связаны с продолжением главного творения Гоголя,призванным разрешить, как он говорил, загадку его жизни. Книга оказаласьсвоеобразным лирико-философским эквивалентом второго тома: отдельныеписьма-статьи (в первую очередь обращенные к графу Толстому) звучат какнаброски глав поэмы. «Видя, что еще не скоро я совладаю с моими «Мертвымидушами» <…> — писал Гоголь в августе 1847 года С. Т.Аксакову, — я поспешил заговорить о тех вопросах, которые готовился развить илисоздать в живых образах и лицах».

Можно сказать, что неприятие публикой «Выбранных мест…» предопределило инеудачу второго тома «Мертвых душ», который Гоголю, по-видимому, не довелосьзакончить. Последним, кто ознакомился с главами второго тома, был ржевскийпротоиерей отец Матвей Константиновский (мнением которого Гоголь особеннодорожил) — вероятно, это произошло во время их последней встречи, незадолго досожжения рукописей. «Возвращая тетради, — рассказывал отец Матвей, — явоспротивился опубликованию некоторых из них. В одной или двух тетрадях былописан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавленытакие черты, которых… во мне нет, да к тому же еще с католическимиоттенками, и выходил не вполне православный священник. Я воспротивилсяопубликованию этих тетрадей, даже просил уничтожить. В другой из тетрадей былинаброски… только наброски какого-то губернатора, каких не бывает. Ясоветовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что осмеют за нее дажебольше, чем за переписку с друзьями»[16].Возможно, предостережение отца Матвея, напомнившего Гоголю о судьбе его книги,стало последним толчком в решении сжечь второй том «Мертвых душ».

Отец Матвей, по-видимому, был одним из немногих, кто понимав смыслпредсмертной трагедии Гоголя. «С ним повторилось обыкновенно» явление нашейрусской жизни, — говорил он. — Наша русская жизнь не мало имеет примеров того,что сильные натуры, наскучивши суетой мирской или находя себя неспособными кпрежней широкой деятельности покидали все и уходили в монастырь искатьвнутреннего умиротворения и очищения <…> Так было и с Гоголем. Онпрежде говорил, что ему «нужен душевный монастырь», а пред смертию он ещесильнее по желал его»[17].

«Выбранные места из переписки с друзьями» были задуманы как цельноесочинение. Архимандрит Феодор (Бухарев), едва ли не единственный, кто пыталсярассмотреть предмет книги, писал, что мысли Гоголя, «как они по внешнему видуни разбросаны и ни рассеяны в письмах, имеют строгую внутреннюю связь ипоследовательность, а потому представляют стройное целое». Бухарев различает вкниге три «отдела». «Первый составляют, — пишет он, — общие и основные мысли —о бытии и нравственности, о судьбах рода человеческого, о Церкви, о России, осовременном состоянии мира». Второй «отдел» состоит из мыслей, касающихся«искусства и в особенности поэзии». Третий составляют некоторые личныеобъяснения автора о себе, о сочинениях своих и об отношении его к публике.

Схема Бухарева носит в достаточной степени условный характер: эти «отделы»легко можно перераспределить или — выделить другие — например, письма обобязанностях различных сословий и о призвании каждого отдельного человека («Чтотакое губернаторша», «Русской помещик», «Занимающему важное место» и пр.). Ноглавное, в чем Бухарев, несомненно, прав, — это то, что мысли Гоголя имеютопределенную внутреннюю связь и подчинены выражению основной идеи. Идея этапросматривается уже в названиях глав, которые поражают обилием акцентов нанациональном моменте: «Чтения русских поэтов перед публикою», «Несколько слов онашей Церкви и духовенстве», «О лиризме наших поэтов», «Нужно любить Россию»,«Нужно проездиться по России», «Страхи и ужасы России». Речь о России идет и втех главах, где имя ее отсутствует в заглавии. Можно сказать, что главнымсодержанием «Выбранных мест…» является Россия и ее духовная будущность.