Когда я втягиваю клитор в рот, ее руки впиваются мне в волосы, ногти так сильно царапают кожу головы, что я рычу в ее сладкую киску.

— Господи, Майлс! Да!

Вибрации от моего голоса только еще больше сводят ее с ума, потому что внезапно она так сильно сжимает бедрами мою голову, что на секунду я оглушен — теряюсь в ощущениях только своего учащенного сердцебиения и утробного, эротического гула, что я издаю, когда вожу языком по всему ее сладкому местечку.

Понимаю, что она вот-вот кончит, но не потому, что ее крики становятся громче. А потому, что они становятся мягче. За то короткое время, что я провел с ней, я знаю, что, достигая точки невозврата, она лишается голоса. Именно тогда она видит финишную черту, и зависает над ней, как тикающая бомба замедленного действия.

Быть этому свидетелем — чертовски восхитительно.

Отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее, и погружаю два пальца в ее влажный жар. Когда она кончит, я хочу это почувствовать. Я хочу чувствовать все от этой женщины. Снова прижимаюсь ртом к клитору и сосу, сильно. И чертовски легко, как нажать на кнопку, она мгновенно отвечает спазмами.

Она замирает, напрягаясь везде, кроме сокровенного местечка, ее мышцы сокращаются, втягивая меня в себя. Мне приходится сдержать гордый смешок, когда я чувствую, как каждое содрогание ее киски отдается на моих пальцах.

Это грандиозно.

Через несколько мгновений к ней возвращается голос — долгими, хриплыми бредовыми стонами. Она ничего не говорит. Восстанавливается. Компенсирует стоны, украденные у нее оргазмом, и, черт возьми, это прекрасно.

— Детка, хочешь знать, о чем я сейчас думаю? — спрашиваю я, глядя от ее бедер вверх. Она смотрит на меня, волосы растрепаны, глаза широко распахнуты, губы приоткрыты.

— Да, — хрипит она грубым от перенапряжения голосом.

— Я думаю, что твоя киска — лучшее, что у меня когда-либо было, и не знаю, смогу ли когда-нибудь ей насытиться. — Честность моих слов застает меня врасплох, но я быстро скрываю это, поднимаюсь на колени и стаскиваю футболку.

Когда расстегиваю джинсы, и мой длинный и твердый член вырывается на свободу, готовый к собственному освобождению, мы оба забываем о моем признании и возвращаемся к делу. В конце концов, это всего лишь исследование.