— Телефон пропал! — прохрипел телефонист, удивленно и испуганно озираясь кругом. — Вот здесь он стоял — и словно ветром сдуло. Никак не могу догадаться, куда это выбросило его?

Отплевываясь землей, Петелин проговорил с огорчением:

— Сволочи, разворотили окоп, испортили мне командный пункт.

Симонов написал записку и отдал телефонисту.

— Выползайте отсюда. Идите к моему помощнику Дубинину. Пусть он дает новый телефонный аппарат. Да быстро чтоб мне! Рота без связи осталась. — Когда телефонист исчез, Симонов обратился к Игнатьеву. — Ну, как, понравилось у нас?

Взглянув на бледное, перепуганное лицо артиллериста, Петелин расхохотался. Этот смех точно стегнул Игнатьева. Но он, с трудом вдыхая наполненный смрадом воздух, вместо ответа только неопределенно покачал головой.

— Выходите отсюда, — приказал ему Симонов. — Выходите, вам здесь нечего делать.

— Слушаюсь, — наконец откликнулся Игнатьев. — Какие будут указания?

— Подтяните свои пушки поближе и поставьте батарею за холмиком, между второй и третьей ротами. Конечно, позади у них. Ползите!

— Есть…

Лейтенант уже начал было спускаться в зиявшую воронку, появившуюся во время налета у края окопа, но Симонов неожиданно остановил его:

— Послушайте, лейтенант, вы не очень жмурьтесь, когда будут рваться бомбы или снаряды, — без признака иронии посоветовал он. — А то как же вы будете по танкам стрелять с закрытыми глазами?

Игнатьев вспыхнул, задетый:

— Разрешите выполнять приказание?

— Выполняйте, да не забудьте моего совета. Запомните: смелые люди реже погибают, чем трусливые.

— Есть, не забуду! — неожиданно повеселев, отчеканил Игнатьев.

Петелин заметил негромко:

— Пороху еще не нюхал.

— Нанюхается, времени у него для этого хватит.

— Но-овичок, по нему видно. Овчинка ему кажется побольше неба!

— Новичку все кажется тем, чем оно есть, — возразил майор. — Не рисуется, не умеет скрыть своего страха, вот и зажмуривает глаза. Пообвыкнет, трусом вы его не считайте.

Вблизи воронок свистели и зарывались в землю пули. Нудно воя, рассекая воздух, позади падали мины. Симонов и Петелин долго молчали.

— Скоро в атаку идти, — наконец заговорил Симонов, — а телефониста у нас все нет!

— Бежит! — вскрикнул Петелин.

Симонов, увидев бежавшего человека, залюбовался настойчивостью, с какой тот добирался к окопам. Солдат то вскакивал и бежал во весь рост, то залегал и полз. Все ближе и ближе подбирался к воронкам, наконец, привстал на одно колено и, оттолкнувшись от земли, всем телом рванулся вперед. Упал в тот самый миг, когда невдалеке разорвалась мина. Он упал и больше уже не поднимался. Симонов проговорил озабоченно:

— Поднимется солдат или нет?

— Убит, наверное, — сквозь стиснутые зубы мрачно ответил Петелин.

— Он не может быть убитым, — убежденно возразил Симонов. — Такие не должны быть убитыми, — повторил он и решительно встал. Не оглядываясь, уверенным шагом пошел к тому месту, где упал солдат.

Петелин не мог остановить комбата, не мог схватить его за шиворот и прижать к земле, как час тому назад сделал Симонов с ним. Закусив губу, он молча глядел ему в спину и с замирающим сердцем считал секунды. Когда Симонов скрылся за черной грудой земли, Петелин ударил кулаком по колену, повторяя слова комбата.

— Смелые люди погибают реже.

Симонов в это время не спеша подошел к солдату, зарывшемуся лицом в рыхлую землю, взял его за плечо и уже хотел повернуть лицом к себе, как вдруг солдат сам перевернулся.

— Ты что, Агеев? — с недоумением и уже с чувством злости спросил Симонов.

— По вашему разрешению в первую роту…

— Вижу, что в первую. Но лежишь-то чего? Испугался?

— Маленько есть, не буду греха таить.

— Может, назад вернешься? Куховарил бы уж? Там ку-уда спокойней, — пошутил Симонов.

— Не, не пойду назад. А спужался, так это по первости. Пройдет.

— Тогда поднимайся. Пойдем, я покажу дорогу.

Пристыженный и взволнованный, Агеев бежал трусцой рядом с Андреем Ивановичем. Но Симонов, возвращаясь в полузаваленный окоп, уже словно позабыл о солдате, злясь на себя, считая свой поступок плохим примером Петелину. И еще сильнее разозлило его деликатное молчание командира роты в тот момент, когда они спускались в окоп. «Значит, — одобряет. Н-ну, если так, значит, выкинет номер», — с огорчением подумал Симонов.

— Видишь, привел пополнение! — сказал он, не глядя Петелину в глаза. — Посылай его во взвод.

— Товарищ гвардии майор, а что, если бы солдат оказался убитым? — лукаво глядя на комбата, поинтересовался Петелин.

— Приказал бы тебе похоронить его… Ясно?

Агеев попал в отделение старшего сержанта Холода, к молодым насмешливым ребятам. Сразу же в отделении за ним закрепилась кличка «дедок»… Затем Чухонин потребовал обстоятельно рассказать: кто он, когда прибыл в действующую армию, какого возраста дети и нет ли у него дочки-невесты. Последним спрашивал Холод:

— Из винтовки стрелять умеешь?

— Пробовал, мудрость не велика, — ответил Агеев, приглядываясь, не шутит ли и этот.

— А патроны есть, дедок?

— Таким добром наделили поварята, есть.

— Теперь запоминай: я твой главный начальник, понял? Условия перед тобой выдвигаются такого рода: вперед, значит, на веки вечные приписываем, а назад, — Холод легонько повел рукой по стволу автомата, — не обижайся — условия общие, батя. Значит, стрелять умеешь?

— Могу, конечно, что за вопрос.

— Приняли. Адъютант, запиши.

Агеев оглянулся, солдаты захохотали. Обнажив в улыбке мелкие белые зубы, Холод приподнял руку. Все сразу притихли.

— Так вот, — продолжал Холод. — Значит, ты из Ростова будешь — ладно. А я из Балахны, слыхал? А фронт у нас общий, один — на Берлин прицел. Ростов — это задача местная, — он выглянул из окопа, указал на степь. — А пока — вон!.. Из-за этой сопки, брат ты мой, противник лупит из минометов. Взять придется — приказа ждем. Попомни, батя, поднялись мы, значит — отставать сурово возбраняется. Залегли мы — плюхайся рядом или вблизи — понял? А штыком орудовать сможешь?

— Силы-то хватит, а колоть не приходилось.

— Научишься этому ремеслу, только не зевай…

Агеев тяжело вздохнул, мрачно посмотрел на солдат, — лица их были добродушные; он качнул головой, спросил, оглядываясь:

— Мне б местечко, товарищ старший сержант?

— Вот чего захотел! — с наигранным возмущением проговорил Чухонин. — А сам-то копать умеешь?

— Потемнеет, — я отработаю, не сомневайтесь.

— Ладно, кусочек траншеи выделим. Пусть постреляет, попрактикуется.

Отодвинув немного левей свой ручной пулемет, Чухонин озабоченно позвал:

— Дедок, вот со мной рядом. — И сейчас же опять сбился на шуточный тон. — Понравишься, возьму я тебя в помощники, будешь за мной пулемет носить, слышишь? А если жмуриться будешь — так и знай — отправим картошку чистить. Там, у кухни, и воюй тогда.

— Не буду жмуриться, — решительно сказал Агеев, и суженные глаза его зло блеснули. — Для чего б это я шел сюда к вам?

— Ты начинаешь нравиться мне, дедок, — искренне заметил Холод.

Команда о подготовке к атаке немецких окопов пришла совершенно неожиданно. Появился парторг Филимонов.

— Послушайте, что сейчас нам сказал майор Симонов…

Филимонов официально числился помкомвзвода. Но стало так, что парторга все считали помощников политрука роты. Он ходил в коротенькой, туго подпоясанной ремнем телогрейке, из-под которой торчал слежавшийся подол гимнастерки; на макушке сидела старенькая измятая пилотка. Его полевая сумка всегда была набита газетами.

Над головами прошелестел первый снаряд, как говорили пехотинцы — «разведчик пошел». Затем второй, третий. Началась артподготовка.

Холод сидел молча, насупившись, считая минуты. Сидел он спокойно потому, что знал, когда ему нужно будет подняться, броситься вперед, позвать за собой. Однако открыто вести в штыковую ему не пришлось. В небо взвилась ракета, означавшая: на сближение, полком!