Какое-то движение у стойки привлекло его внимание, Ронни повернул голову и чуть не упал со стула. Возле самой стойки, на виду у всех, Макс Измайлов целовался с Яной Коваль! Ни хрена себе, Макс, которого он почти уже считал… ладно, это неважно, но которому, черт возьми, он хранил верность все это время, как баптистская невеста! Да его еще в жизни так никто не опускал, как этот… этот… сука-Макс, одно слово! Первым порывом было вскочить и от души врезать любовничку , но тут блуждающий от гнева взгляд Ронни наткнулся на внимательные глаза Кречетова. Решение было принято сразу и безоговорочно. Ронни перевел дыхание, на миг прикрыл глаза, настраиваясь и вспоминая, как это делается, потом тягуче взмахнул ресницами и одарил Стаса такой улыбкой, что тот чуть не поперхнулся. Навыки вспоминались быстро, злость подхлестывала охотничий азарт, и через какое-то время общий разговор постепенно увял, парни понятливо свалили, и они остались вдвоем за столиком. Краем глаза Ронни заметил, что Макс со своей девицей тоже свалил. Ублюдок! Ну и пошел он, у нас и получше кадры имеются…

- Стас, - сказал он тоном обиженного ребенка. – Меня только что кинули. Давай напьемся?

- Я «за». Только… может, пойдем на яхту? А то я боюсь напиваться здешним пойлом, знаешь ли, непривычен я к таким суровым напиткам.

- Извини, - в который раз сказал Макс, - извини, как-то само получилось… Ну, Яна, хочешь я на колени встану?

- Все мужики – сволочи, - Яна, наконец, сменила гнев на милость. – Ну и чего ты добился? Меня обидел ни за что, ни про что, а мальчик твой, небось, и внимания не обратил. Кречетов на Рона сразу глаз положил, а уж он своего не упустит, можешь не сомневаться.

- Да знаю я! – взрыкнул Макс, тут же понурившись. – Прости, это я на себя злюсь. Просто как увидел его с этим… мозги напрочь отключились. И что мне теперь делать?

Яна пожала плечами:

- Не знаю. Сам заварил, сам расхлебывай. Можешь пойти и упасть Ронни в ноженьки. Если, конечно, ему это надо…

Макс беспомощно посмотрел вслед величаво удаляющейся по коридору девушке. Права она, конечно… И насчет Ронни наверняка тоже права, кто он такой, чтобы соперничать с Кречетовым… Он шагнул было обратно к бару, но резко развернулся и пошел в гостиницу. Ронни он все равно, считай, потерял, так что нечего рвать душу лишний раз. Весь довольно длинный путь он уговаривал себя, что даже хорошо, что так вышло, по крайней мере, он сохранил лицо, не оказался тем, кого бросили. Да и быть брошенным ради Кречетова должно было быть менее обидным, чем ради такого же парня, как сам Макс. Наверно, должно было бы... Но Макс думал, что вряд ли может почувствовать большую горечь, злость и ревность, чем сейчас. У него болело все — сердце, голова, сведенные от напряжения мышцы лица и плеч, о грызущей душу тоске не стоило и говорить. Он попытался уснуть, но казалось, что у него на сетчатке отпечаталось лицо Ронни. Макс видел его улыбающимся так, как только он один, кажется, и умел — одновременно дерзко и нежно, бесстыдно и невинно, пряча зеленый бесовский огонек за длинными ресницами, обещая и ускользая — так, как он улыбался каждый вечер Максу и теперь улыбается другому. Макс вмял оба кулака в несчастную подушку и глухо замычал. Так жить нельзя. Он посмотрел на часы – народ в гостиной еще должен сидеть. Если он пробудет наедине с собой еще пятнадцать минут, то пойдет на яхту Кречетова, наплевав на все возможные последствия. А Макс Измайлов – взрослый разумный человек и намерен им и оставаться. Как бы ни хотелось пойти и вызвать на дуэль ненавистного соперника…

- А это – настоящий «Гленфиддиш», двадцатилетней выдержки, попробуй, - Стас протянул Ронни тяжелый стакан с мерцающей золотистой жидкостью. – Ну как?

- Здорово, - Ронни восхищенно прищелкнул языком. – Никогда не думал, что виски может быть таким…

- Изысканным? – подсказал Стас. – Может, как видишь. Многие и от такого виски кривятся, мол, какая разница, водка есть водка, а вот коньяк или вино… Я, честно говоря, коньяк пить вообще не могу, слишком тяжелый, на мой взгляд, а от любого, даже самого лучшего вина изжога появляется. То ли дело хороший скотч или родная водочка…

Ронни кивнул, еще раз отхлебнул. Азарт прошел, и на душе стало тоскливо и муторно, даже действительно божественный «Гленфиддиш» не мог смыть горький привкус обиды. Да и надраться до требуемого состояния таким напитком казалось чем-то совсем уж непотребным. А если он хочет довести начатое до конца, надраться просто необходимо, иначе расслабиться со Стасом не получится. «Веду себя, как шлюха, - внезапно отчетливо подумал Ронни. - Навязался, пришел, теперь настраиваюсь, чтобы угодить… Ну, нет».

- Спасибо, Стас, - он аккуратно поставил стакан, - я, наверно, лучше пойду. Как-то… настроение пропало, извини.

Кречетов разочарованно вздохнул:

- Жаль, но не смею задерживать. Ронни…

- Да?

- Н-нет, ничего, наверно… Спасибо за компанию. Нам завтра работать, ты не забыл?

- Помню-помню. Мы с Салли вместе придем, уже договорились.

Стас проводил Ронни до шлюза, вернулся в кают-компанию, налил себе еще виски, уселся в любимое кресло. Ему было и смешно, и досадно. Вот ведь чертенок, никогда еще таких не встречал. Бездна самомнения, отшлифованное, без промаха бьющее в цель, кокетство, сексуальный посыл такой, что у мертвого встанет – и в то же время абсолютная естественность и непосредственность. Вроде ведь продинамил его, Стаса, по полной программе, а даже злиться на него не хочется. Забавный мальчик, ох какой забавный…

В номере Макса не было, как Ронни и думал. Он быстро принял душ и лег, планируя притвориться спящим, когда придет Макс, а утром попросить кого-нибудь поменяться комнатами. Но виски и перегоревший в крови адреналин сделали свое дело, и через час Ронни уже крепко спал, по обыкновению, дыша так тихо, что вернувшийся совершенно разбитым и подавленным Макс заметил его, только присев на кровать. Он неверяще уставился на спящего парня и, не выдержав, осторожно погладил того по щеке. Но то ли Макс был не так осторожен, то ли Ронни спал не так крепко — зеленые глаза распахнулись, поморгали, отгоняя сонную дымку. Макс замер, забыв убрать руку с щеки парня, за что и поплатился – Ронни так резко сбросил ее со своего лица, что чуть сустав из запястья не выбил.

- Что, не дала? – процедил он брезгливо и отвернулся, натягивая одеяло на голову.

Макс еще поморгал, переваривая ситуацию, потом с ликующим воплем: «Ты ревнуешь!» полез доставать Ронни из-под одеяла. Парень ожесточенно брыкался и норовил въехать любовнику в жизненно важные органы, но бесполезно – радость и раскаяние придали Максу прямо-таки нечеловеческую силу. Он выпутал Ронни из одеяла, обнял так, что это больше походило на борцовский захват и еще раз повторил с блаженной улыбкой:

- Ты ревнуешь… Ради этого стоило Яну разозлить. Знаешь, как она матерится?

- Идиот, - бессильно выдохнул Ронни. – Пусти меня, псих! Хочешь сказать, ничего не было?

- Ничего, - твердо ответил Макс. – Ничего не было, и я идиот, ты прав. Но не пущу, пока не скажешь, что не злишься больше.

Парень молчал, и Макс добавил виноватым тоном:

- Ронни, ну, не сердись… У меня крыша съехала, сам не понял, что делаю. Реально мозги отключились, когда я увидел, что ты с Кречетовым сидишь. Ты знаешь, как он на тебя смотрит? И… ну, я бы понял, если бы ты к нему ушел.

- А я к тебе приходил? – ехидно спросил этот дьявол в образе красивого мальчика. Макс увял и обреченно разжал захват. Но отчаяться или прийти в ярость не успел – Ронни с неожиданной для такого изящного создания силой рванул его на себя и дальше, перекатывая на спину и нависая над ним:

- На что ты готов, чтобы я перестал злиться?

- Ну, хочешь, в морду мне дай! Или отпинай, только не по яйцам.

- Всего лишь? – Ронни опасно прищурился. – Это я уже делал, неинтересно. Из-за твоего идиотского поведения я чуть не стал шлюхой, так что наказание должно быть более жестким.