— Ты рассказывал, тебе грозили, предупреждали, чтобы бросил это дело?

— Некий Либер. И его убили, едва он покинул мой дом. Какую цель ставил убийца? Явно не защищал меня. А знаешь, ваш Андрей в курсе каких-то дел Федоровской.

— Да?

— Интуиция журналиста. Он непонятно среагировал на ее фамилию, точно не хотел или боялся говорить о ней.

— Мне хорошо известно, что такое интуиция журналиста, — согласилась Репринцева. — С ним нужно побеседовать.

— Так он и откроется классовому врагу.

— Тебе нет, а я могу попытаться. Мне обещана половина гонорара. Шучу, шучу. Я никогда не участвовала в журналистском расследовании. Но убийца не должен уйти от ответа. Подожди меня.

— Ты куда, в штаб ВКП(б)?

— Нет, — рассмеялась Валентина, — мне нужно в дамскую комнату.

Оставшись один, Горчаков продолжал размышлять над неожиданным открытием. Он слишком отвлекся от окружающей действительности, забыв о важнейшем журналистском принципе: проявлять всегда и везде максимум внимания. Иначе бы заметил двух людей — мужчину и женщину, которые вошли в ресторанчик вслед за ним, сели за соседний столик, иногда бросали взгляды в его сторону. Едва Валентина исчезла из виду, они тут же поднялись и подошли к Александру.

— Господин Горчаков?

— Он самый. С кем имею честь?

— Мы из службы безопасности, — они протянули удостоверения, от волнения Александр не разобрал их фамилии и имена.

— Слушаю?

— Вы занимаетесь расследованием убийства Зинаиды Петровны Федоровской?

— Да. От своей редакции.

— Есть что-то сообщить нам?

Волнение Горчакова сменилось яростью. С какой стати он должен делиться информацией? Сотрудники службы безопасности поняли его без слов:

— Ваш долг, как гражданина, рассказать нам все, — сказал мужчина.

— Прежде всего, мой долг перед газетой, читателями и городом.

— То есть вы не хотите с нами беседовать?

Карлики в новом обличье пытаются диктовать ему условия игры. Он не собирается быть их марионеткой. Даже Корхов предлагал ему дружбу. А эти. только увидели человека и уже распоряжаются его судьбой, отдают приказы.

— Если в чем-то виноват, предъявите официальное обвинение, а нет, то.

— Вы что-то узнали? — мужчина первым пошел на попятную, стал учтивым и галантным.

— Общие моменты, о которых вы наверняка сами слышали.

— Расскажите, пожалуйста.

— Федоровская слыла человеком замкнутым, любила деньги. Либера я видел один раз, и то — мельком. (Упреждаю ваш следующий вопрос). А Дрекслер заходил в нашу газету, предлагал сотрудничество с изданиями Рейха. Вчера вечером я встретил его еще раз в гостинце «Белогорье». Имел мимолетный разговор. Обо всем напишу в статье, послезавтра уже сможете прочитать.

Женщина по-прежнему не проронила ни слова, зато мужчина протянул ему какую-то бумажку с номером телефона:

— В случае чего позвоните.

Сотрудники службы безопасности быстро расплатились по счету и покинули кабачок. Горчаков вновь оставался в раздумье и некоторой растерянности:

«Зачем они приходили и заводили разговор, от которого пользы никакой? Показать, что я «под колпаком»?»

Валентина стояла в очереди к умывальнику. Женщина перед ней слишком долго прихорашивалась. Уже хотелось резко спросить:

— Сударыня, вы здесь не одна.

В зеркале промелькнуло лицо незнакомки, Валентина подумала: «До чего похожа на мою мать!»

Женщина обернулась, и. комок застрял в горле. Вылитая мама!

И тут Валентина услышала:

— Не возвращайся в Москву, дочка.

Репринцева отступила, задохнулась от волнения. Ей это почудилось или?.. Женщина озабоченно спросила:

— Вам плохо?

«Господи, что у меня за фантазии? Совсем незнакомая женщина!»

— Нет, нет, все в порядке.

Незнакомка ушла, а в голове Валентины еще некоторое время звучало: «Не возвращайся в Москву, дочка». Потом она сказала себе: «Наваждение!» и постаралась поскорее забыть о нем.

Тем не менее, к своему другу она вернулась настолько поглощенная в себя, что не заметила его испорченного настроения. И только потом, во время обеда, рассеянно ковыряя вилкой в тарелке, подняла на Александра глаза и увидела его напряженное лицо.

— Что-то случилось?

— Случилось!

И он пересказал ей свою встречу с сотрудниками службы безопасности. Валентина слушала и удивлялась:

— Ты вот так запросто их отшил?

— Чего с ними церемониться? Только дай слабину и на шею сядут.

«У нас с НКВД в подобном тоне не поговоришь!»

— Наверняка хотели показать, что отныне они контролируют ситуацию в городе, — продолжал Горчаков. — Хорошо ли, плохо, но я работал: повстречался с массой людей, без конца анализировал ситуацию, даже в переделку попал. А теперь выложи им все, чтобы сняли пенку!

— И что нам делать?

Валентина и сама не заметила, как прозвучало слово «нам», а Горчаков воспринял это как само собой разумеющееся. Они уже не отделяли себя друг от друга. Пока, правда, только в расследовании.

— Продолжим то, что задумали. Кстати, чтобы не терять время, можем разделиться. Ты отправишься к своим коммунистам, а я еще раз наведаюсь в театр. Хочу переговорить со Степановым. Конечно, если Никита Никодимович опять не исчезнет.

На том и порешили. Выйдя из кабачка, Александр показал на бьющий напротив большой фонтан:

— Через полтора часа встречаемся здесь.

— А вдруг кто-то не успеет?

— Ждем до упора.

— Ужасно неудобно, — вздохнула Валентина. — Хочу написать рассказ о будущем, где у каждого человека при себе телефон. И с ним можно связаться в любую минуту и в любом месте.

— Моя шефиня тоже мечтает написать фантастический роман. И она, и ты — большие фантазерки. У каждого при себе телефон для постоянной связи! Ну и придумала. Да, не исключена слежка. Если прилипнут люди из службы безопасности, отделайся от них, но аккуратно. Главное, не бойся.

Из состояния прострации Надежду вывели друзья-комсомольцы. Лицо Кирилла Прошкина было непроницаемым, холодным, зато Рустам как обычно горячился, размахивал руками:

— Мы ее ждем, ждем. Съели эти кислые щи и пережаренную картошку.

— Ты чего так о нашей коммунистической столовой? — оборвал его Прошкин.

— Оговорился. Съели эту прекрасную еду, а она не идет и не идет. Давид говорит: «Наверное решила покушать в другом месте», а я ему: «Не такой Надюха человек. Травиться. (снова оговорился!) кушать — так вместе».

— Пошли тебя искать, продолжил Давид. — Товарищ Прошкин сделал предположение, что Погребняк могли похитить работники спецслужб. Но сначала решили заглянуть в твой номер. И увидели, что лежишь на кровати бледная, изможденная. Может, позвать доктора?

Прошкин внимательно посмотрел ей в глаза и отрицательно покачал головой:

— Не надо. Как, товарищ Надя?

— Не надо, — согласилась она.

— Врачи у нас того. могут и отравить комсомолку.

— За что? — поразился Давид.

— Как за что?! За убеждения. Дайте ей воды и побрызгайте лицо.

Несмотря на все возражения Надежды, Давид протянул ей стакан, половину она отпила. Оставшуюся часть услужливый комсомолец набрал в рот и прыснул ей в лицо. Погребняк подскочила, как ошпаренная:

— Давид, либо лучше чисти зубы, либо лечи их!

— Так что у тебя случилось? — спросил Рустам.

— Не знаю, — Надежда не собиралась рассказывать о появлении в номере Красной Стервы, ее сочтут за ненормальную. — Пришла к себе и неожиданно почувствовала себя плохо. Теперь мне гораздо лучше.

— Устала, наверное, — сделал предположение Рустам.

— Переезды, новые впечатления, встреча с пионерами.

— Дело в другом, — задумчиво произнес Прошкин. — Это от нервов.

— Разве она нервничала? — удивился Давид.

— Как не разнервничаться, товарищ Блумберг? Она увидела здесь такую нищету, такое бесправие народа, какое советским людям и не снилось.

— Абсолютно верный диагноз! — тут же заявил товарищ Блумберг.

— Ничего, придут джигиты, жить научат, — вставил Рустам.