- Z-z-z!!! - скриплю я зубами, а Курочка Ряба в моих глазах двоится и превращается сразу в двух здоровенных таких сказочных сисястых птиц - одна Сирин, вторая Гамаюн - с милыми девичьими лицами. Обе в дивных кокошниках, и обе весело так квохчут:
- Коо-ко-ко!
- МЕСТО РОЖДЕНИЯ?! - допытываются у меня аллироги.
- Астероид Эдэм в Поясе астероидов звёздной системы Амра.
- Это у нас, где?! - спрашивает доктор Лектор.
Ада включает планшет с надписью "Большой Вселенский справочник", вводит запрос и докладывает:
- В Антимире, в двух мегапарсеках от Туманности Изург.
- Запишем, - говорит доктор Лектор: - "Амритянин с астероида".
Ада вдруг подаёт ему планшет, пристукивая длинным наманикюренным ноготком на каком-то пункте.
- Homo urdhvaretus... - зачитывает старший аллирог и переводит взгляд на меня: - Хомо урдхваретус?! Тьфу! Язык сломаешь! Диковинный вид гуманоида...
- Поо-поясните! - сисястые Сирин и Гамаюн просят хором: - Поо-пожалуйста!
Не дожидаясь разрешения шефа, Ада обращает ко мне дисплей.
Читаю аннотацию: "Urdhvaretus"ы отличаются от населяющих Вселенную homo erectus"ов, тем, что всякую свободную минуту переключают внимание с внешнего мира на внутренний и принимаются гнать кундалини по сушумне из муладхары в сахасра-падма-чакру".
- Точно! - хлопаю я в ладоши. - Мы, урдхваретусы, от гоняния кундалини по сушумне балдеем. В смысле - тащимся. Спасибо вам, аллироги! Теперь хоть знаю, кто я.
Старший аллирог буравит меня глазёнками:
- Место работы, должность?!
"Коо, - суфлируют мне хором птицы Сирин и Гамаюн, - коо-катальщик тачки. Тачки с объедками... Говори всегда: тыл, матло, толбата, тлеб лоптями - втё нетите!"
- Я татальтик татьки. Татьки т объетками...
- Ещё мнемотрофин! - командует доктор Лектор.
- Йес-с-с! - шепчет Ада. - Теперь в левую ягодичку!
Прежде чем вонзить шприц, она загребает в ладонь мой мускулюс глютеус, несколько раз его сжимает и разжимает зачем-то, и только затем намазывает холодной от спирта ваткой и втыкает иглу.
- А-А!!!
Чёртовы аллироги с их шприцами уплывают в туман, из которого, почему-то... орут черти горластые - петухи! Бесконечным дурацким кукареканьем они рвут в клочья мой раннеутренний сладкий сон. Только-только рассвело, и летний ветерок, забавляясь, превращает тюль шторы в белый парус. Сегодня выходной, не надо спешить. Руки ныряют в длинную до колен футболку цвета морской волны, а ноги - в шлёпанцы из змеиной кожи. Мгновение медлю, решая, направиться ли сразу в гинекей к моим любимым, или сначала оросить себе внутренности чаем. Наполняю чайник талой водой, жму клавишу. Достаю из холодильника пиалу буйволиного мацони, приоткрываю крышку, чтоб грелось быстрей, и спускаюсь с мансарды в сад. С деревца мушмулы срываю несколько спелых золотисто-жёлтых соплодий. Как всегда, задерживаюсь возле грядки цветущих кустиков томатов, наслаждаясь источаемым зелёно-бурыми маслянистыми стеблями несравненным дивным ароматом. Едва поворачиваюсь к крыльцу, чтобы вернуться в дом, как вдруг слышу нарастающий гул с пересвистом и ощущаю странную вибрацию пространства и собственного тела.
16. Вам жену, какую?
Отнюдь не из истории рецепта драгоценной горючей целебной влаги, добывавшейся Нострадамусом посредством медного куба, Нерельман знал, что першение в горле быстро пройдёт безо всяких аптек, брызгалок и таблеток. Этот метод самолечения от всех начинавшихся бронхитов, насморков и ангин был десятилетиями проверен Григорием Иаковичем на собственном здоровом теле. Кто такие врачи, где они обретаются и чем вообще занимаются, Нерельман представлял себе смутно. Зато знал, что неуютная простылость, начинающая тревожно холодить бронхи, без всяких горчичников исчезает тотчас, если только подышать ароматом доброго коньяка и хотя бы пару раз в течение часа обмакнуть губы в бокал. И всего-то надо пропустить 7 капель на язык, запрокинуть голову, дать коньяку перетечь на верхний свод глотки и стечь к горлу - вправо, или влево - в место, откуда пытается овладеть тобой хворь.
Он взял с другой полки два тюльпанообразных бокала, переставил вниз и на минутку замер, созерцая бутылки с благороднейшим из напитков, вспоминая их ароматы и желая почувствовать своё настроение - к какому из них оно сейчас ближе. Вот "Hennessy XO" редкого красно-мраморного цвета, всегда насыщенный сложными обволакивающими оттенками фруктов - груши, инжира. Вот, огненно-золотых тонов "Hennessy Blak" с букетом нежных цветочных ароматов жасмина, нарцисса и весеннего померанца, оттенками мёда и свежего винограда. Григорий Иакович едва коснулся бутылки, и дух, заключённый в ней, пошутил:
- Эталон коньяка - это "Хэннесси", а Коньяк-город - родина "Хэннесси".
Нерельман знал, что изысканному крепкому напитку - этой подлинно французской драгоценности - город Коньяк дал своё имя полтысячи лет назад.
Григорий Иакович коснулся другой бутылки,- это был "Курвуазье", почитаемый, как аристократ среди коньяков. Вот "Courvoisie V.S." с нотами чернослива, изюма и старого дерева. Рядом - бутылка "Courvoisie VSOP" - открой и насладись благоуханием абрикосов, винограда, ванили, розы и белого шоколада. Тут же "Courvoisie Napoleon" с густым шлейфом кураги, барбариса, мармелада и сгущенного молока. И "Courvoisie XO" с нотками шоколада, фруктовых пирожных, ванили, под аккомпанемент оттенков мёда, кураги и корицы. Затем "Courvoisie Initiale extra" с нотами грибов, табака, снова корицы, и "взрывом" ароматов жареных каштанов и кленового сиропа, всегда сохраняющихся в послевкусии. А ещё "Courvoisie Napoleon Fine Champagne" с букетом из тонких нот цветов, португальского вина и слив...
Ещё Григорий Иакович знал, что эти коньяки - каждый по своему - великолепны, и можно зажмурить глаза, провести ладонью над полкой раз, другой, и на счёт "три" просто опустить руку на первое попавшееся горлышко. Он так и сделал, взял одну из бутылок, захватил бокалы и вернулся на кухню.
- Гйиша, Гйиша! Зову тебя, а ты уже пгопустил! Клагисса Гузеевна такая добгая! Подагила маме невесты таки бгиллиантовые сегьги! Из своих ушей вынула, и таки подагила! У невесты очень хогошие, дгужные годители, но мама тяжело болела. А Клагисса Гузеевна очень... - Циля Лейбовна утёрла кухонным полотенцем слезу, и прошептала: - ...очень добгая! Пгосто она жизнью сильно битая...
- Кеепку с тремя козырьками адень, чтоб лаапша свисаала! - выплеснула из телевизора Мимоза Сябитовна про жениха Антона, который имел неосторожность что-то брякнуть про свою доверчивость к гуманоидкам.
Григорий Иакович откупорил бутылку.
- А звёзды, что скажут про нашу третью невесту? - обратилась Кларисса Гузеевна к астрологу.
Слух тёти Цили снова автоматически отключился, едва речь зашла не то о Марсе в Стрельце, не то о Луне в Тельце, и её освобождённое внимание набросилось на внешность новой астрологини.
- Но... однако... она пгехогошенькая! Кгасота холодная, но пгонзительная, как у Софи Логен в молодости!
Софи! Это имя ударило в висках и пульсом отдалось в запястьях так, что Григорий Иакович вздрогнул. Когда ему исполнилось двадцать лет и четыре месяца, он собрался просить девушку по имени Софи стать его женой. Такое было с ним первый и единственный раз в жизни.
"Должно быть, и Софи теперь бабушка. Красивая, молодая... бабушка",- с грустной улыбкой подумал он, наливая коньяк на дно стеклянных тюльпанов.
Циля Лейбовна, встретив благоухание над бокалом, глубоко вдохнула, как непроизвольно делает всякий, касаясь живого букета. И на выдохе произнесла:
- Чегнослив, свежие абгикосы, апельсин... а ещё в нём веточка ванили.
Коснувшись напитка губами, она добавила: