Голос выслушивал вопросы и давал ответы. Иногда не давал. Иногда шутил. А Гриша спрашивал:
- Сколько звёзд во Вселенной?
- Умножь тысячу миллиардов галактик на тысячу миллиардов звёзд в каждой, и получи искомое: сикстиллион дохералиардов. Шутка.
- Как устроено мироздание?
- Вселенная окружена другими вселенными, трётся о них боками, вместе образуя Мультиленную, прирастающую новыми вселеными. Ты, и Вселенная вокруг тебя - голограмма, проецируемая из отдалённого будущего. Вечность проецирует тебя, и всё, что вокруг тебя - назад - из Конца Времён, и поэтому будущее, ещё не наступив, уже влияет на настоящее и реализует неведомое тебе Предначертание. А ты - лишь эхо будущего, уносящегося назад...
Лет через семь после школы Гриша и Алиса случайно столкнулись на трамвайной остановке. Перед этим Гриша просил Голос помочь ему преобразовать злополучную гипотезу Пуанкаре в теорему, но Безмолвие вело себя довольно педагогично:
- Ты гений, вот и придумай, как геометрически натянуть шар на бублик, а потом закрутить в...
- Гриня! - Алиска ткнула пальцем ему в грудь. - Привет! Всё такой же, всё ворон считаешь!
Пока их трамвай дренчал от "Динамо" до Первой Хуторской, Алиска спросила:
- Помнишь, как мы с тобой в 8-м классе с уроков свалили, спрятались в кинотеатре и два раза подряд "Лев готовится к прыжку" смотрели? Дурацкое кино, а я помню...
Гриша кивнул. Разве мог он забыть день, когда Алиска его поцеловала.
- Ты ещё не устал от жизни? - спросила сейчас она.
Гриша неопределённо пожал плечами. Каждой клеточкой тела он ощущал молодость, силу, а ещё жажду воплощать захватывающие идеи двадцать пять часов в сутки.
- А я... - Алиска вздохнула, - ...я мужа бросила. В смысле - ушла. Забрала дочь и ушла к другому. Муж остался в моей квартире с моими родителями. А дочка привыкла вовремя кашку поесть, супчик, котлетку. Теперь, вот, пришлось отвезти её к бабушке-дедушке обратно.
Алиса покопалась в сумке, достала сигареты и предложила:
- Выйдем, пройдёмся до Второй Хуторской? Как в детстве!
"Отчего ушла?! - мысленно спросил Гриша. - Почему?!"
Голос Безмолвия, три минуты назад не желавший помогать Грише с преобразованием гипотезы Пуанкаре, сей же секунд предложил и принялся развивать "Теорию относительности нагула и недогула":
до 20 лет никто не нагулялся,
соответственно, недогул равен 100%;
до 30-ти нагул составляет 10 %, а недогул 90%;
до 40 нагул = 30%, недогул 70;
до 50-ти нагул = 50%, недогул 50;
до 60-ти нагул = 75%, недогул 25;
После 60-ти оставшиеся 25% недогула должны быть догуляны по-любому! Отсюда следует, что формула "Ещё не нагулялся/не нагулялась", как и формула "Уже нагулялся/нагулялась" равно некорректны, так как не учитывают относительность понятия и хрональную фазу..."
"Серьёзно?!" - ужаснулся Гриша.
"Шутка, - усмехнулся Голос. - Чтоб ты не кис, кис-кис!"
Вышли. На воздухе Алиска закурила.
- Бывший муж три года живёт в квартире моих родителей. Прописан. Меня ждёт. И он ни в чём не виноват. Это я...
Глядеть на неё Грише стало невмоготу. Он увидел себя её брошеным мужем, терзаемым ревностью и унижением. Увидел себя, безжизненно смотрящего в оплаканное холодным дождём осеннее окно просторной кухни на 16-м этаже престижного дома в престижном районе - окно с самым лучшим видом во всей столице. Он увидел себя, открывающим это окно и шагающим из него, и несущимся с ускорением - теменем вниз, мимо шестнадцати этажей, - на бетонную отмостку.
- На два дома устала жить: у моего нового - с утра до работы погладь, постирай, приготовь, убери. А к ночи по старому адресу заявляется с работы... мать-блядина, и до десяти вечера ещё стирка-глажка...
В тот день в душе Гриши математика одержала победу над девушкологией.
Из трясины воспоминаний Григория Иаковича снова выволок голос Цили Лейбовны:
- Гйиша, посмотги, ВОТ их новая соведущая - хоть и молодая дама, а учёная. Вот ей с тобой таки будет интегесно! Ты, навегное, много знаешь уже по астгономии!
- Это программа "Давай-ка, женимся", - напомнила телезрителям Кларисса Гузеевна - У нас в студии жених Антон. Встречайте третью невесту!
10. Братья по разуму
- ЯЙЦЕТРЯСЕНИЕ ПАНИЧЕСКОЕ! - орёт Трёхфаллый и принимается снова грызть сетку-рабицу.
Бедолага здесь, по-видимому, совсем недавно. Как и я.
Должно быть, у него шок.
- Шо-ок коо-коо! - говорит Курочка, копошась у меня в голове. - Все пленники переживают шо-ок, коо-коо!
- Но поздно или гано, - слышу за спиной чей-то картавый голос, - шок пгоходит, и пгиходит мысль!
Оборачиваюсь. Низенький коренастый гуманоидик, покрытый перьями, как воробей. И крылышки у него за спиной воробьиные. А крупная голова лысая, лобастая. Он сильно картавит.
- А пегвая мысль в неволе - о побеге!
- Здравствуйте! - говорю я незнакомцу. - Вы кто?
- Твой ангел-хганитель.
- Я раньше думал, - говорю я, - что ангелы красивы, и за спиной у них по три пары серебристых крыл...
- А это, смотгя кому, какой ангел достанется, - рассуждает картавый.
- А вы херувим, или серафим?
- Ты зови меня пгосто "товагищ Нинель", - отвечает мой ангел. И шепчет: - Это для конспигации!
Товарищ Нинель вводит меня в курс происходящего и знакомит с другими узниками. Оказывается, сейчас по распорядку дня в гуманоидариуме прогулка, и нас, пленников Дурдониса, вывели вдыхать зловредную атмосферу враждебной планеты. Вместе со мной её вынужденно вдыхает Трёхфаллый, то бормоча, то крича о своём наболевшем.
На крыльце четырёхэтажного корпуса гуманоидариума, созерцая над собой электрическую лампочку, вдыхает дурдонскую атмосферу гуманоид с незажженной трубкой в зубах. Он высокого роста и сильно сутулится. У него на эту атмосферу явная аллергия - он непрерывно чихает и сморкается. И ещё что-то непрерывно записывает указательным пальцем на своей левой ладони. Одни зовут его тут Данданом, другие - Пучеглазым.
Ещё зловредную атмосферу вдыхает, смирно сидя на лавочке, благообразный широколицый седобородый симпатичный дядька.
- Это Стайина Хэм,- поясняет товарищ Нинель. - Его ещё здесь называют "Папа Хэм". Он гуманоид с большим жизненным опытом...
Наискосок - другая лавочка. На неё прилёг, похожий на разбинтованную мумию, некто по имени махариши Малланага Ватсьяяна.
- Его детище чтут поо-поголовно все, - квохчет Курочка, - а самого поо-по имени никто не знает!
- Чей же он родитель?! - удивляюсь я.
- Бессмегтной "Камасутгы"! - поясняет товарищ Нинель.
- Коо-коо-конгениально! - восхищается Курочка Ряба.
Товарищ Нинель подводит меня к солидному, довольно грузному гуманоиду с длинной иссиня-чёрной бородищей:
- Здгаствуйте, Генгих Генгихович! Пгедставляю вам нашего нового товагища.
- Бода, - кланяюсь я Генриху Генриховичу и сообщаю свой социальный статус: - Катальщик тачки... тачки с объедками.
- Генрих Восьмой, - отвечает мне Генрих Генрихович. И добавляет: - Король Англии, повелитель Ирландии.
- Это Генгих Синяя Богода! - шепчет мне на ухо товарищ Нинель.
- КАКОО-КОО-КОЙ УЖАС! - заходится Курочка. И пытается возразить: - А поо-по-моему, настоящего Синего Бороду звали Жюль де Ре, и он был французский маршал, соратник Орлеанской девы!
Генрих Генрихович вмиг багровеет, впадает в ярость и орёт, топая ногами:
- НИ СЛОВА О ПРОКЛЯТЫХ БАБАХ! ИЛИ ЗА СЕБЯ Я НЕ РУЧАЮСЬ!
И тут в памяти внезапно возникает проблеск: на моей планете в Брачном Кодексе законодательно закреплена обязанность каждой невесты сдавать экзамен на знание сказки про Синюю Бороду, а без этого в ЗАГС не пускают.
Мы с товарищ-Нинелем кланяемся Генриху Генриховичу и, боком-боком, пытаемся удалиться. И спотыкаемся о... Сфинкса. О том, что это Сфинкс, мне сообщают уже после того, как стоящий на четвереньках амбал-качок ухватывает лапой мою лодыжку и сдавливает с силой домкрата.