Тот лежал на траве, широко раскинув руки. Лицо и грудь его были залиты кровью. Йозефу вдруг страшно захотелось посмотреть, как действует механизм регенерации. Ему в голову пришла мысль, что при желании можно довольно долго наблюдать за этим непонятным явлением. Достаточно просто раз в час выпускать пулю в нужное место жертвенного тела или, хотя бы, тыкать лезвием, и времени появится сколько угодно. Шенгеле от удовольствия потер ладони и, достав из сапога нож, перешел через ручей.

Лицо у Агасфера было покрыто пулевыми отверстиями. Йозеф насчитал шесть дырок. Пройдясь опытными руками по телу, он обнаружил еще около десятка пулевых отверстий в туловище и конечностях. Пистолет обладал хорошей кучностью. Приподняв голову, Шенгеле увидел в затылке несколько крупных дыр. Видимо, пули не имели стального сердечника и, сплющившись, производили в организме страшные разрушения. Йозеф перевернул тело лицом вниз, принес в кружке воды и обмыл затылок. Характер ранений головы свидетельствовал о полной гибели мозга и, соответственно, человека в целом. Шенгеле, используя нож, как ланцет, начал ковыряться в одной из ран, но неожиданно раздался какой-то непонятный шум. Он приподнял голову и прислушался. Детский голос звал Петра.

Йозеф чертыхнулся и с сожалением посмотрел на простреленный череп Агасфера. Голос продолжал звать и даже как будто стал слышнее. Скорее всего, к ручью приближался Умар. Шенгеле вытер нож о траву, сунул его за голенище, подхватил под руки бесчувственное тело старика, и оттащил его за большой валун, вросший в землю в двадцати метрах дальше ручья. После этого он быстро перебежал на свою сторону, скинул рубашку и, сняв самодельную портупею с кобурой и пистолетом, сложил все это под прежний камень. Крики Умара стали слышны совсем близко. Шенгеле надел рубашку и пошел навстречу, гадая, чем вызван столь неурочный визит…

Умар держал в руках штык-нож от автомата Калашникова. На бегу он, играя, срубал длинные стебли травы и периодически звал Петра. В нескольких метрах сзади и справа от него шел Иса, сжимая в руке тяжелый пистолет, той же модели, что и спрятанный Шенгеле. Он был одет в новую камуфляжную форму и обут в высокие армейские ботинки на шнуровке. Справа у него, на широком кожаном ремне, висела оперативная кобура. Слева крепился небольшой подсумок, в котором находились четыре наполненных патронами запасных магазина. Йозеф, смотря на Ису с завистью, подумал о том, что зря не взял с собой свой пистолет. Можно было бы пристрелить Мансурова вместе с волченком-Умаром, забрать патроны, и спокойно уйти к границе. Шенгеле вспомнил о ноже за голенищем, но решил не рисковать. Иса был ощутимо сильнее, да и маячивший сзади со штыком в руке мальчишка представлял опасность. Поэтому он просто остановился и уткнулся равнодушным взглядом в грудь Мансурову. Тот негромко сказал:

– Когда мы поднимались сюда по тропе, то слышали стрельбу очередями. Что здесь случилось?

Шенгеле спокойно ответил:

– Стреляли с той стороны долины, далеко отсюда. Что там случилось – я не знаю. Здесь все в порядке.

– Овцы целы?

– Да.

Иса взглядом нашел подходящий камень, сел на него и убрал пистолет в кобуру. Шенгеле остался стоять, так как его рабское положение иного не предусматривало. Мансуров сказал сыну что-то по-чеченски, и тот, пригнувшись, умчался в сторону ручья. Иса достал из нагрудного кармана две зеленые бумажки, протянул их Йозефу и сказал:

– Возьми.

Шенгеле взял. Это были новенькие тысячерублевые купюры.

– Сядь, − произнес Мансуров. – Шея у меня болит, голову на тебя задирать.

Подходящего камня рядом не оказалось, и поэтому Йозеф присел на корточки по-тюремному. Прибежал Умар, что-то сказал отцу. По интонации было понятно, что мальчишка ничего подозрительного не обнаружил. Иса, не глядя на Шенгеле, стал говорить:

– Заберешь котомку, что лежит в шалаше. Завтра утром придет Муса. Он примет у тебя овец. Муса принесет тебе сыра и хлеба в дорогу. На той стороне долины, справа от домика старого еврея, который работает на Качукаевых, есть тропа, ведущая вниз. По ней спустишься к селению, обойдешь его слева, и увидишь еще одну тропу. Она ведет в ущелье. За ним – Грузия. Если в пути кто-нибудь тебя задержит, скажешь, что мой работник, и это я тебя послал по делу. Обозначенной границы там пока нет, но бесплатно ты ее не минуешь. Вот и отдашь там одну из купюр, что я тебе дал. Но про меня там уже говорить не стоит… Вторая бумажка тебе – на первое время, чтобы с голоду не подох. Их там нормально принимают. Языком про то, что видел и чем занимался, − не трепи. Достану и там, если что… Дальше – твои проблемы. Ты же туда шел. Значит, знал, зачем. Сейчас пойдем к шалашу…

Они направились к жилищу Шенгеле. Впереди шел Иса, за ним Йозеф, и замыкал шествие Умар, который забегал то справа, то слева от Шенгеле, и делал вид, что собирается воткнуть штык ему в бок. Тот не обращал на мальчишку никакого внимания, и это его явно злило. Наконец, Умар, немного не рассчитав силу замаха, ощутимо кольнул Йозефа, и он, ойкнув, схватился рукой за место укола. Баловник отскочил назад и звонко рассмеялся. Иса, оглянувшись, оценил обстановку, на ходу ласково погрозил Умару пальцем и тот, довольный, отстал от Шенгеле, и принялся сшибать штыком верхушки длинных стеблей травы.

Остановившись возле шалаша, Мансуров обернулся и сказал:

– Посуду, тулуп и валенки оставь здесь. Как только сдашь овец Мусе, можешь быть свободным.

Они с Умаром ушли, а Шенгеле понял, что ужина ему сегодня не видать, как своих ушей. Он зашел в шалаш, уселся на нары и достал из кармана полученные банкноты. Они действительно были новыми и даже, как будто, глянцевыми. Йозеф плюнул на одну из них, потер пальцем и поднес его к глазам. Палец стал зеленым…

Утром Шенгеле был деликатно разбужен Мусой. Деликатность заключалась в пинке ногой по нарам. Йозеф проснулся и в сумрачном утреннем свете увидел темную фигуру, стоявшую в проеме входа. Он сел и протер рукой глаза. Муса бросил на нары лепешку, кусок сухой брынзы и сказал:

– Пойдем. Уже светло. Я пересчитаю овец.

Они вышли из шалаша. Шенгеле отворил загон, зашел внутрь, и с помощью длинной палки принялся подталкивать животных к выходу. Муса считал. Через двадцать минут стало совсем светло, и Муса произнес:

– Все нормально. Забирай, что положено, и уходи.

Йозеф вернулся в шалаш, взял сумку, сложил в нее хлеб и сыр, набросил лямку на плечо, и направился в сторону ручья. Муса презрительно взглянул на него и побрел вслед за овцами.

Добравшись до воды, Шенгеле положил сумку на землю и оглядел долину. Со стороны домика Агасфера доносилось вялое беканье. Видимо, старик только начал выгонять отару.

Йозеф подошел к ручью, умылся и напился воды. После этого он сел на один из камней и с аппетитом съел половину лепешки и часть имевшегося сыра. Оставшуюся еду он хозяйственно уложил в сумку, и подошел к тайнику, где было спрятано оружие.

Пистолет находился на месте. Пустая обойма сиротливо торчала из кармашка кобуры. Шенгеле надел самодельную портупею под рубашку, застегнулся, не тронув пуговицу на груди и, приладив поудобнее на плече сумку, пошел в сторону жилища Агасфера. Во время ходьбы его посетила мысль следующего содержания: можно было вернуться и застрелить Мусу. А каков смысл этого убийства? Сделать больно родителям? А будет ли им больно? Шенгеле не был в этом уверен. Он вспомнил рассказы Агасфера. Тот говорил, что в Грузии есть специальные лагеря, где обучаются боевики. И граница, − не граница, а так – проходной двор. В словах Исы о том, что он достанет, кого угодно и по ту сторону, заключалась правда. Поэтому убийство кого-нибудь из семейства Мансуровых было абсолютно бессмысленным и бесполезным поступком. Ну, а месть – штука приятная, конечно, но абсолютно непрактичная. И даже вредная для собственного здоровья, учитывая вышеизложенные обстоятельства. Йозеф решил плюнуть на мысли о мщении, и настроение его, почему-то, улучшилось.