– Я сделаю все, что будет нужно, чтобы уничтожить тиранов, – ответил Иррат, тщательно подбирая слова, чтобы выразить всю гамму ощущений.

– Я познакомлю вас с одним человеком. Ему нужно узнать от вас все ваши истории, легенды, воспоминания. Вы прекрасно освоились с языком, теперь вам будет легче общаться с ним. Он должен узнать историю Марса как можно подробнее.

– Я с радостью сделаю это. Но это трагическая история.

– Он справится. Но это не все. Я хочу попросить вас… обучить его вашему языку.

Иррат и Лозье ошарашенно уставились на Уотсона. Тот смотрел на них спокойно, словно рассуждал о погоде на завтра.

– Даже так? – первым среагировал Лозье.

– Да, степень достоверности должна быть максимальной.

Иррат переварил новость, на лице отразилось сомнение.

– Мессия… – он осекся. – Амелия пыталась выучить наш язык, но не смогла. Некоторые звуки, интонации…

– Наш друг, – невозмутимо прервал его ученый, – до вторжения был актером, у него профессиональный слух и отличная память…

– Актером? Что это значит?

– Он занимался тем, что изображал других людей. Притворялся, что он – другой человек. Перевоплощался.

«Какое точное слово! – Лозье внутренне встрепенулся. – Именно перевоплощение ему и грозит. Старик даже не соврал, жаль, что марсианин так и не понимает».

– Он вам сам объяснит, Иррат, – сказал Лозье, чтобы избежать долгих разговоров на эту тему сейчас.

– Я сделаю все возможное. Но поверьте, наш речевой аппарат…

– Уверяю вас, молодой человек, он сможет. не сразу, но сможет. Вы сами увидите.

Профессор говорил медленно и спокойно, позой и жестами придавая дополнительный вес словам. Иррат увидел твердость во взгляде Доктора. Посмотрел на Лозье, тот молча наблюдал за тушей по ту сторону стекла. «Пожалуй, он говорит правду. Но ведь мать уверяла, что люди Теплого Мира не могут говорить на нашем языке, именно поэтому она учила меня. Но Доктор уже доказывал свою мудрость и силу знаний. Он вылечил меня, нет оснований не верить ему».

– Хорошо, – ответил Иррат.

– Вот и ладно. Он скоро познакомится с вами, вы должны подружиться. – Профессор повернулся к стеклянной грани аквариума. – А пока мы займемся нашим пленником. Он должен многое нам сообщить. и нам даже не придется с ним разговаривать…

«Еще бы, – усмехнувшись подумал Лозье. – Что толку с ним разговаривать. Он все равно не скажет ничего. Тварь слишком ненавидит все живое, чтобы вести с нами беседы, выкладывать секреты. Нам нужна другая информация, то, что таят в себе его клетки. Их не надо заставлять говорить».

– Вам, должно быть, тяжело находиться здесь, – сказал Уотсон Иррату. – Может быть, вам лучше зайти сюда в следующий раз?

– Это самое приятное, что я видел с тех пор, как выбросил тварей со снаряда. Но я действительно все еще устаю от ходьбы. Я слишком тяжел.

– Тогда вам лучше пойти отдыхать. До свидания, Иррат.

Марсианин устало побрел к выходу, обернулся на пороге, стараясь запомнить воодушевляющую картину, лежащее под стеклом беззащитное чудовище. на лице мелькнула улыбка. Он притворил дверь, звук медленно удаляющихся шагов затих в коридоре.

Старый ученый поднял кулак, подпер бритый подбородок, прищурясь вгляделся в пленника.

– У нас должно получиться, профессор, – произнес Лозье. – Это на самом деле может быть нашим единственным шансом одолеть их. Проникнуть в их логово…

– Больно уж сильные изменения… Выдержит ли он? – Уотсон, казалось, на миг утратил решимость.

«Сильные? – Лозье задумался. – Но наши расы очень близки. Все анализы, что мы делали в последнее время, только подтверждают это. Поразителен промысел Божий, но наука – точный инструмент, мы не могли ошибиться. Цвет кожи, чуть больше рост, размеры глаз, губ. Это встречается и у землян, даже в пределах нашего вида».

Доктор глянул на Уотсона, пытаясь найти ответ в выражении его лица. Старик переводил взгляд с округлых, колышущихся, бугристых боков чудовища на его морду, следил за изгибами гладких спутанных щупалец. Снова ушел в свои мысли.

«Свидетельство величия создателей, – вспомнил Лозье недавние слова старика. – Твари тоже – творения рук. Древние марсиане обладали знаниями, возможно, даже более глубокими, чем у нашего старика, раз сумели создать из своих клеток нечто подобное. Этакого монстра – из своих, гуманоидных клеток».

Вдруг будто дуновение ветра шепнуло в уши. Лозье насторожился, прислушался. Нет, в комнате тихо, слышно биение сердец. Что-то назойливо стучалось в сознание молодого доктора, требуя внимания. Он стал перебирать в памяти все, над чем размышлял в последние полчаса. Что-то пропущено, важное, волнующее, пугающее своей неестественностью.

«Марсиане создали чудовищ, вызвав направленную мутацию клеток своих ученых. Что сказал старик? Перевоплощение!»

Дыхание перехватило, грудь сжало тисками, тело перестало слушаться. Мысли лихорадочно заметались табуном диких лошадей, норовя снести все преграды. Что-то рушилось, будто взорванное здание, закрывая масштабы обвала могучими клубами пыли, не давая разглядеть детали. Лозье потрясенно переводил взгляд с профессора на коричневато-зеленую, маслянисто блестящую тушу, изо всех сил стараясь отогнать навалившееся откровение.

«Этого нельзя допустить! – чуть не закричал вслух, сжал челюсти до боли в деснах. – Нет, должен быть другой выход!»

Глава 18

– Так зачем же вы вызвали меня, профессор?

– Представьте себе, друг мой, мне пришло в голову, что мне сможет помочь только актер.

– Это то самое ваше изобретение? Что вы на самом деле придумали, мистер Уотсон?

– Придется начать издалека.

– И не забудьте пояснить, к чему такая торжественность.

Джек только что вышел из карантина, но его продолжали держать под наблюдением. Профессор позаботился, чтобы комнату Джека обставили с должной степенью комфорта, хотел показать, что Джек представляет ценность, которой надо уделить особое внимание.

Они беседовали, удобно расположившись в мягкой мебели, Джек – на обширном диване с кучей подушек, Уотсон – в кресле с обволакивающей спинкой и услужливыми подлокотниками. Столик между ними ломился от гор фруктов, извлеченных по просьбе профессора из армейских хранилищ, что создавало ореол исключительности, учитывая вид из окна. Зима с боем наступала на Лилль, обрушивала воющие ветры, порывы дождя, сковывала по ночам заморозками, днем заволакивала непроглядной пеленой набухших синевой туч. Размороженные апельсины, бананы, ананасы светились в сером сумраке комнаты словно костер в ночи, приковывали взгляд, заставляли тянуться к ним, будто действительно могли согреть протянутые пальцы накопленным за время созревания солнечным теплом.

Уотсон обстоятельно вел рассказ о своих открытиях, о бескрайней перспективе использования генов, описывал встречу с Ирратом, потрясшие до глубины души подробности марсианской трагедии. Особое внимание уделил истории перелета марсианина на Землю, его борьбе с «разрушителем воли», титаническому труду во имя избавления от ненавистных пассажиров.

Джека потрясла истинная причина всех бедствий, обрушившихся на обе планеты. Но это было так давно, что даже в легендах не сохранилось точное время роковых событий. Когда он думал о генной тории Уотсона, душа переполнялась восторгом и невольным трепетом перед мощью человеческого интеллекта. Джек отметил, что человеческие цивилизации на Земле и Марсе пошли по схожему пути, раз ученым обеих планет пришли в голову схожие идеи – проникнуть в тайны клеток.

– Вот только мы, наученные их опытом, распорядимся более разумно попавшей в наши руки силой, – ответил Уотсон. – Мы направим наши знания так, чтобы они действительно помогли нам, и не в отдаленном будущем, а прямо сейчас.

– Ваша теория поможет нам победить?

– Она уже помогает. Мне удалось стимулировать организм нашего гостя, чтобы он обратился к своей генетической памяти и воспользовался спящими резервами, защитными механизмами, которые помогают справляться с болезнями.