Но, как оказалось, и это немало...

В парке уже собрался народ. Похоже, новости здесь разлетаются мгновенно. Слуги, охрана, канцеляристы, словно заранее знали о предстоящей потехе. Соблюдая кастовость, негромко переговариваясь, толпились в стороне и, похоже, делали ставки. Рядом с Кочубеем стояли Любка, Мотря и ее зеленоглазая подруга Настя.

Рассматривая противников, я скинул тесноватую куртку и, немного подумав, рубаху. Вспотею, налипнет пыль, ... а стирать кому? Наверное, за меня из всех присутствующих переживали только братья Кумедни да еще побледневшая и глубоко дышавшая Настена...

Двое из трех соперников мне знакомы ‑ вчерашние сторожа у ворот. Старший, которого звали Мацюрой, явно не испытывал восторга от предстоящей баталии. Бывалый вояка прекрасно понимал, что с оружием шутки плохи. Тот, кого звали Шмелем, крупный и сильный, казалось, был не слишком поворотлив. Из расстегнутой рубахи выглядывала густо заросшая черными волосами грудь, на которой, как и у меня, висел медный крестик. Единственный, кто радовался предстоящему поединку, так это завистливый Смолий. Юнцу не терпелось свести счеты с заносчивым незнакомцем: "случайно" рубануть саблей, пустить кровушку.

‑ Начинайте, только бережно! Смотрите, хлопцы, не порубайте мне гостя. Я хочу только посмотреть... до первой крови ‑ и сразу отходите. Слышите?

‑ Слышим, пане! ‑ за всех ответил Смолий. ‑ Мы осто... ро...жненько... совсем...

В этот момент раздался стук копыт и скрип колес. Во двор въехала карета пани Мирославы Дольской. Слуга помог ей выйти. Поздоровавшись, она встала рядом с Кочубеем.

‑ Начинайте!

Затягивать поединок я не собирался. Отбил пробный выпад Шмеля, крутнулся, нырнул под руку Мацюры и, уклонившись, от зазубренной "шабли" Смолия, сильно ударил его ногой в солнечное сплетение. Вновь парировал удар Шмеля, едва не прозевал выпад Мацюры ‑ "шабля" просвистела над ухом. Ударил по ней сверху арабским клинком. И вновь металл, взвизгнув, рассыпался мелкими осколками. Один из них вонзился в бедро противника. Охнув, он присел. На шароварах расползалось темное пятно крови. Растерявшегося Шмеля чуть отвлек ложным выпадом, и ударил ногой в коленную чашечку. Тем и закончил представление, длившееся не более десяти секунд.

Зрители оцепенели в шоке, пытаясь понять, "переварить" увиденное. Я же подошел к лежащему на земле Смолию, испугавшись, что ненароком убил парня. Но, слава Богу, тот дышал и постепенно приходил в себя.

‑ Андрию,.. ‑ не то простонал, не то прошептал Кочубей. ‑ Ты же мог их поубивать... Зачем?

‑ Твоя милость хотела проверить... Разве не так? ‑ глядя ему в глаза, жестко переспросил я. ‑ Проверили?

‑ Прочь с моих глаз... Нужен будешь позову... хай тоби грець...

Пострадавшим от "потехи" уже оказывали помощь.

За спиной я услышал дрожащий от волнения голос Мирославы, отчего акцент стал еще заметней.

‑ Пане Васылю! Отдай мне этого козака! ‑ просила она, словно я был всего лишь занятной плюшевой игрушкой.

И, после секундной паузы:

‑ Не могу! Не могу, вельмышановна! И хотел бы, та не могу! Родственник он. Дальний родственник моей Любки... Принесла же нелегкая...

* * *

Уж не знаю, какие она нашла доводы, но всего пару часов спустя Кочубей велел сопровождать панну в имение.

‑ Проведешь к дому и все, возвращайся. Разве что не успеешь засветло, тогда, пусть завтра, утром... Сам уже смотри...

Мне показалось, что в его усах притаилась хитроватая ухмылка.

Пани, удобно пристроившись на мягких подушках, ехала впереди, я следом. Оставалось только лицезреть ее шикарные каштановые волосы и еще двух казачков, молча скакавших рядом.

Они то и дело бросали в мою сторону недовольные взгляды, но конфликтовать не решались. То ли наглядный урок усвоили, то ли не велела госпожа.

Я тоже зря на рожон не лез. Больше того ‑ долго не мог понять, где мое место? Да и вообще, какую роль играю? И что значит ухмылка Василия Леонтьевича.

Вначале ехали по знакомому "шляху" ведущему к Будыщам, затем ‑ по Зеньковскому тракту и, наконец, свернули на проселочную дорожку.

Дождь прекратился только утором, из‑под копыт лошадей летели комья грязи, а колеса кареты оставляли за собой глубокие борозды.

Наконец пани Дольская удосужила меня вниманием. Оглянувшись, лукаво блеснула голубыми озерцами глаз. Словно что‑то хотела сказать, но затем передумала.

Я старался ехать, будто на соревнованиях по выездке ‑ ровно держа спину, легко и грациозно, как требовал Збигнев Шевич, старенький учитель по верховой езде и фехтованию частной школы‑пансиона в неимоверно далеком будущем.

Мирослава, слегка передернув плечами, отвернулась. Честно говоря, меня это если не разозлило, то подзадорило. Не выдержав, решил "заглянуть" в ее мысли... Лучше б этого не делал!

"Самец, бесспорно, хорош! ‑ думала она. ‑ Но слишком уж пыжится. Да и грязен, наверняка, как все прочие. Потом воняет и конским дерьмом... Когда же эти скоты научатся мыться?"

Наверное, вся кровь собралась в моих щеках. Мирослава была права! Последний раз я купался... ну, скажем, несколько дней назад.

Как быстро с человека слетает налет цивилизации! Стоило попасть в надлежащие условия, и триста пятьдесят лет ‑ мигом долой: рублю головы, скачу верхом на коне, пыжусь, раздуваю щеки, топорщу усы. Напрочь забыл о чистом носовом платке, белье и мобильном телефоне. Совсем одичал. Бреюсь и то по праздникам. Есть! Зубы, хоть и солью, но чищу регулярно.

От этой "маленькой победы" на душе сразу посветлело.

Не успели мы въехать в лес, как увидели лежащую поперек дороги сосну. Кучер остановил карету. Повернулся к подъехавшему охраннику:

‑ Черти тебя б подрали, Ян! Это ты, надумал ехать через клятый лес. Твердил ‑ суше... Нужно было возвращаться прежней дорогой! Тьфу... А теперь‑то, что делать? Назад?

‑ Да разве ж я знал! И большая же зараза! Вчетвером наверно не сдвинем. А если лошадьми?

‑ И вовсе с ума спятил? А вязать чем? Да тут и лошадьми...

И здесь во мне взыграло ребячество. Быть может, захотелось удивить, поразить эту заносчивую гордячку.

Соскочив с коня, подошел к сосне. Не обращая внимания на ветки и колючую хвою, присел, обхватил руками ствол. Не без труда, но все же оторвал от земли, приподнял и, медленно ступая, сдвинул в сторону.

Наградой мне стали открытые в изумлении рты крестящихся кучера и казачков, благосклонная улыбка панны.

Путь был чист, зато я ‑ еще более грязен. На одежде, руках налипли смола и мусор хвойной иголки. В общем, весь остаток пути на себя злился.

"Нашел перед кем пыжиться! Ты для нее как был, так и останешься грязным скотом. Тоже мне, герой‑силач! "Дурнык" и только! Ну поехали бы назад... Часа три‑четыре в коляске панночке никак не повредили. Глядишь, спеси поубавилось бы..."

За лесом простирались убранные поля. А за ними ‑ селение.

На главенствующем над местностью холме находился господский дом, более походивший на средневековый замок. Правда, размером поменьше. Признаться ‑ я был поражен до глубины души: до сих пор ничего подобного здесь не доводилось видеть. Двухэтажный, с "настоящими" башнями, обнесенный каменной крепостной стеной, где незрячими глазами зияли бойницы.

Теперь рот открылся у меня, и захотелось перекреститься.

Ничего себе баронский замок! Как, откуда, зачем? Кто и когда его здесь возвел? Теперь Мирослава Дольская казалась мне еще более загадочной особой.

Натужно скрипя, открылись тяжеленные дубовые ворота.

"Ага! ‑ злорадно хмыкнул я. ‑ Похоже, хозяина‑то нет! Смазать петли некому..."

"Баронесса" ‑ так я окрестил панну, ‑ недовольно нахмурилась. Немногочисленные слуги навстречу ей особо не спешили. Внешность их, как и весь двор, честно говоря, приводила в уныние.

"Не столь уж мы знатны и богаты, как пытаемся казаться, ‑ думал я, глядя, как пожилой дворецкий в потрепанных шароварах и свитке поверх далеко не свежей рубахи помогает панне выйти. Похоже, моя миссия окончена, можно убираться восвояси..."