‑ Мирослава! Я завтра уезжаю и мы с тобой, скорее всего, больше не увидимся.
‑ Нет, Андрий, нет! Давай уедем вместе в Саксонию!
‑ Сейчас Саксонию грабит Карл, да и Польшей правит не Август, а Лещинский. Так что немного пережди! Шведы скоро оттуда уйдут.
‑ А тогда, поедешь?
‑ Не могу! Мой путь в другую сторону ‑ на север, в Могилев к Меньшикову.
‑ Но почему? Почему? Чего тебе здесь не хватает? Я... нет ‑ мы богаты... или я для тебя слишком стара?
Ее голубые озерца готовы выплеснуться из берегов. Лоб прочертила морщинка. Прикоснувшись к нему губами, я словно бы ее благословил.
‑ Извини, но у меня своя дорога. А ты, Мирослава, уезжай. Через полгода сюда придет война! Все разорят, разграбят! Под Полтавой будет большая битва русских со шведами.
‑ О Боже! ‑ перекрестилась баронесса. ‑ Откуда ты все знаешь!? Кому служишь? Кажется, поняла... Лещинскому? Карлу? Петру?
Я отрицательно качал головой. Ее лицо побледнело, губы дрожали:
‑ Неужели? Как же я сразу не догадалась? Ты не человек! О Господи!
‑ Нет, нет! Нечистую силу оставь в покое! ‑ успокоил я. Хотя у самого на этот счет были ой какие большие сомнения...
Часть TTT
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
И вновь ‑ дороги...
Бесконечные проселочные дороги, ведущие на северо‑запад, в суровые литовские земли. Насколько я помню из лекций Козлобородого, где‑то там, в Могилеве, сейчас должен пребывать Александр Данилович Меньшиков ‑ сподвижник и любимец московского царя Петра.
Выходец из низов, сумевший благодаря отчасти случаю, отчасти своему незаурядному уму пробиться к самым вершинам власти. Разделявший вначале детские забавы царевича, учившийся и объездивший с ним пол‑Европы, а после смерти Лефорта ‑ ставший поверенным в его амурных делах. Бесстрашный воин, хитрый политик, непревзойденный царедворец. Неизвестно, каких высот еще смог бы достичь сын пирожника, если бы под Батурином не подстерегла его нелепая смерть.
Как примет меня Александр Данилович? Удастся ли избежать весьма нежелательного сеанса телепатии? Ведь когда я говорил Искре и Кочубею, что фаворит царя недолюбливает Мазепу, то, мягко говоря ‑ лукавил. На самом деле я толком ничего не знал. Ведь на людях Меньшиков называл Мазепу другом. Но это совершенно ничего не значило. Хотя...
Все определится на месте. А пока... пока вокруг звенел трелями птиц, журчал ручьями, сиял молодым весенним солнцем, слепил голубизной неба ясноглазый юный апрель.
Луга зеленели недавно пробившейся на свет Божий молоденькой травкой. Кое‑где робко синели первые цветочки. Появилась уже и мошкара, пока еще не терзавшая ни животных, ни людей. Собравшись в небольшие тучки, мирно висела в теплом воздухе, греясь на солнышке.
За мной скакали, переговариваясь, заметно возмужавшие за зиму Данила и Грыцько. Хорошие харчи да спокойная жизнь явно пошли им в пользу. Наши ежедневные упражнения в фехтовании и стрельбе также сыграли немаловажную роль. Появилась уверенность, желание испытать себя в деле. Если раньше я боялся, чтобы они не сбежали при первом же выстреле, то теперь ‑ как бы сдуру не полезли на рожон.
Ночевали мы в селах, встречавшихся по пути, заодно уточняли, куда ехать дальше. Но все равно, пару раз заблудились и сделали большой крюк.
Оказавшись вечером в тех же Рожках, откуда выехали еще рано утром, я не на шутку разозлился. Взяв за шиворот и сделав "зверское" лицо, припугнул местного старосту Ивана Жупия:
‑ Если, собака, что‑то подобное случиться еще раз... горько пожалеешь! Еще и детям своим передашь! Буду считать, что специально задержал посла генерального судьи Васыля Кочубея.
‑ Да разве мы виноваты, пане, что ты стал не на тот шлях?
‑ Поговори мне! Виноваты, еще и как! Нужно было верно дорогу показать. А то и провожатого дать.
‑ Так разве ж мы знали, пане? ‑ дрожащими губами твердил он. ‑ Не гневайся будь ласка. Будет завтра провожатый, сына своего направлю...
Может, излишне сытный ужин, а может, тревожные думы той ночью долго не давали мне уснуть. Давил бока деревянный настил, тревожили посторонние шорохи, раздражало дружное сопение братьев. Глаза упрямо не желали слипаться.
Чего доброго до самого утра так и не усну...
* * *
Под самым куполом цирка сквознячок гоняет разноцветные шары: синие, красные, желтые, зеленые. Гремит мажор марша, выхватываемые из темноты лучами прожекторов, на арене сменяют друг друга артисты: акробаты, жонглеры, клоуны. Рычат тигры, прыгая через горящие кольца, недовольно ревут медведи, шагая на задних лапах, фыркают кони, мчась по "заколдованному" дрессировщиком кругу. Восторженные глаза зрителей, взрывы оваций, крики, смех.
Важно объявляет номер за номером конферансье в черном фраке и белоснежной рубашке. Звучный голос, высокая, стройная фигура. Гром аплодисментов. Слева от меня сидит раскрасневшаяся Аленка, справа ‑ мамочка. Наконец‑то, хоть на время, в ее глазах нет грусти, поселившейся там после гибели отца.
В моих руках шоколадное мороженое "Каштан" с орехами. Я уже измазался по уши. Пытаюсь вытереть рот липкими пальцами. Оставляю рыжие пятна на рубаке и совсем новеньких штанишках.
Но сейчас этого никто не видит. По натянутому под куполом тросу, жонглируя тремя горящими факелами, осторожно, шаг за шагом, ступает акробат.
В зале воцарилась абсолютная тишина. Слышно как, вращаясь, факелы рассекают воздух. Шаг... шаг... за ним еще шаг...
Уже половина пути позади. Заветная цель так близка.
Но я почему‑то знаю... ‑ не дойдет! Сейчас качнется... и... не выдержит страховка...
Зал испуганно ахнул. Аленка в ужасе закрыла глаза руками, спряталась на маминой груди.
Я же неотрывно смотрю на тело, чернеющее на арене. Красное пятно быстро расползается на золотистых опилках...
Разноцветное конфетти уже не кружится веселым хороводом, на полутоне оборвалась музыка.
Еще мгновенье и выбегут статисты. Акробата унесут, а конферансье нарочито бодрым голосом объявит следующий номер...
* * *
Проснувшись, я еще ощущал во рту вкус мороженого, которого даже и не пробовал, а перед глазами стояло кровавое пятно на золотистых опилках. Нет, не тело! Его уже не было...
Именно пятно, похожее на кляксу в школьной тетради или на жителя морских глубин спрута.
Еще один вещий сон? Зарождающаяся реальность предупреждает или грозит?
Похоже, я тоже иду по натянутому над пропастью канату. Один неверный шаг... и не останется даже красного пятна!
Но пока ведь справляюсь! Даст Бог, и дальше прорвемся. Хорошо ребятам, вон как сладко спят. Нужно брать с них пример.
Поворочался еще немного, и вот, наконец, пришла долгожданная дрема, сделала тяжелыми веки...
* * *
Мы так спешили, что обогнали весну. Она осталась где‑то позади... на украинских просторах.
Чем ближе подъезжали к Могилеву ‑ тем холоднее становилось. По ночам случались заморозки. Да и днем время от времени пролетал снег. Пробивавшееся сквозь облака солнце робко пыталось прогреть промерзшую за зиму землю. В низинах и оврагах до сих пор лежал грязно‑бурый снег...
Дорога располагала к размышлениям.
Невольно вспомнились годы учебы в университете. Первые успехи, первые разочарования. Первое серьезное чувство. Восточная красавица Магдала. Она была из знатной турецкой семьи. Очень знатной! Пока были живы братья, ее судьба особо никого не интересовала. Юридический факультет Сен‑Жерменского университета, европейская свобода, неограниченность в средствах. О чем еще может мечтать турецкая девушка?
Бурный роман мог окончиться даже браком. Такие случаи в наш просвещенный век не редки. Кто знает, как бы тогда сложилась моя дальнейшая судьба! Но все рухнуло в единый миг. Авария забрала жизни летевших в одном самолете братьев и отца. Нелепая, трагическая случайность... Нежданно Магдала стала единовластной правительницей Восточно‑турецкого султаната. И уже на следующий день навсегда исчезла из моей жизни.