Она вписывала Мономаха в свободную графу.

Председатель комиссии, оценив Ксюшину обстоятельность и информированность, по-видимому, проникся доверием к молодым людям.

– Я тоже считаю, что не все продумано. Можно было бы вполне обойтись без открепительных талонов, – сказал он. – Это на выборах важно, чтобы никто не проголосовал больше одного раза. Но никто же не будет каяться дважды. Вы же не будете дважды? – спросил он Глеба.

– Разумеется, нет, – ответил Глеб.

– Может, еще что-нибудь впишете? – спросил член комиссии Ксюшу, заметив, что она не торопится ставить подпись.

– Нет, полагаю, достаточно.

Ксюша подписала покаянный лист. Член покаянной комиссии сказал:

– В соответствии с поправкой от второго марта к Положению о паспорте гражданина РФ вам, по вашему желанию, можно поставить в паспорт памятную печать, извещающую о вашем участии в акции всенародного гражданского покаяния. Хотите ли вы этого?

– Да, – сказала Ксюша, – нам надо.

– Печать символическая, – информировал член комиссии, штампуя тыльную сторону обложки паспорта Глеба. – Ее наличие или отсутствие не может быть, – он проштамповал паспорт Ксюши, – причиной последствий. – Вернул паспорта. – Ни административных, ни каких-либо других.

– Некоторые начальники думают по-другому.

Это замечание Глеба осталось без ответа.

– В другой день уже не поставят, – сказал председатель, – только сегодня.

Ксюша вспомнила:

– У нас друзья отдыхают на озере. Можно мы и за них покаемся?

– Хватит, Ксюша, – сказал Глеб, – обойдутся.

– Почему ты так? Они же не могут, а мы бы за них могли.

– Я ни за кого не собираюсь больше, – сказал Глеб с раздражением.

– Необходимо личное присутствие, – мягко объяснил председатель, выражая голосом сожаление.

– Хотя бы за Даню. У него подпись простая, я могу.

– А вдруг он против, – сказал председатель.

– Что вы! Он двумя руками за!

– У вас есть его паспорт?

– Нет. Паспорт с ним остался.

– Жаль, но нельзя.

– Так ведь не обязательно в паспорт печать ставить. Пусть будет без печати, а лист я заполню.

– Как же вы заполните лист, если у вас нет паспортных данных?… Или есть?

– Ксюша, достаточно. Я устал.

– Почему ты думаешь только о себе? – возмутилась Ксюша.

– Давай без сцен, хорошо?

– Молодые люди, не надо сегодня ссориться. – Член комиссии встал и произнес торжественно: – Поздравляю вас с участием во всенародном гражданском покаянии. Вот вам белые ленточки в знак того, что вы покаялись.

Дав ленточки, он пожал руку – сначала Глебу, а потом Ксюше.

Глеб в момент рукопожатия вспомнил недавнего встречного – как тот ему тряс руку на улице. Теперь Глеб понял, в чем дело: у них тогда не было ленточек, и прохожий, тоже без ленточки, принял их тогда за своих. Он решил, что они, как и он, отказисты.

– Вы здоровы?

Резко повернув голову, посмотрел на Ксюшу. Это спрашивал член комиссии, пожимая ей руку. Ксюша была бледна, у нее как-то странно потускнели глаза.

– Воды? – спросил председатель.

– Нет… на воздух…

– Что с тобой, Ксюша? – встревожился Глеб.

– Идем, идем…

Они пошли к выходу, она держалась за Глеба, словно боялась упасть.

Другой член комиссии говорил старушке за столом справа:

– Не надо вычеркивать. Здесь не вычеркивают. Здесь, наоборот, вписывают.

И уже из-за спины до Глеба доносилось:

– Вы бы лучше не приходили, раз не хотите… Виктор Андреевич, пенсионерка «преступления большевиков» вычеркнула!.. Что делать?…

Они не дошли ста метров до гостиницы.

– Давай сядем, – сказала Ксюша.

– Что, так плохо? – спросил Глеб, садясь вместе с Ксюшей на ступеньку лестницы в чебуречную.

Табличка «Мероприятие» висела на двери.

– Знаешь, Глебушка, что мне больше всего в тебе не нравится? Твое безразличие.

– К чему же я безразличен?

– А ко всему. Ты ко мне безразличен. Ты к людям безразличен. Тебе безразлично, Мономах чьей истории принадлежит. Нашей, не нашей… Ты не хочешь ни за что ответственности нести. Ни за то, что в стране происходит, ни за то, что между нами с тобой… Ты не знаешь обо мне ничего. Потому что тебе я безразлична. И здоровье мое тебе безразлично. И все, чем я живу.

– Несешь чушь какую-то, сама себя не слышишь, – проговорил Глеб, рассматривая гирлянды над головой.

– А ты сам-то не хочешь покаяться? Не за других. За себя.

– Пред кем покаяться? В чем?

– А в чем-нибудь. Какая разница, в чем. Передо мной. Пока здесь. А то так и умру. Или дурочкой стану. Будешь локти кусать, что не сказал.

– Что я тебе не сказал? Почему дурочкой станешь? Или умрешь?

– Мне холодно. И трудно дышать. И голова.

Он поцеловал ее в лоб.

– Ого. Ты ж горячая.

– Если тебе не в чем, тогда я буду. Я тебе так покаюсь, что у тебя волосы дыбом встанут. А то больно ты у меня спокойненький, безразличненький…

– Ксюша, у тебя температура. Надо что-то делать.

– Ты мне – «нет» хочешь сказать? Ха-ха, – она засмеялась и тут же закашляла. – А я тебе – «да»! А я тебе – «да»! – пыталась выкрикнуть сквозь кашель.

Глеб встал. Он стоял, озираясь по сторонам, и не знал, что делать.

– С Даней, с Данечкой – вот с кем!.. Съел? Не ожидал, что с Данечкой?

Глеб склонил голову набок.

– Ну и как это называется? – спросил он спокойным голосом. – И что это значит? Это ты что, каешься или как?

– Да, это я каюсь, да!

– Если бы ты каялась, ты бы раскаялась, а ты не раскаиваешься, ты, наоборот, меня позлить хочешь. Не знаю, зачем. Грош цена твоим словам.

– Так ты не веришь, что я с Данечкой?…

– Чушь несешь, просто чушь какую-то!.. Даня на Таню надышаться не может, а ты говоришь!.. Даня – святой человек!

– Четыре раза с Данечкой. Не раз и не два, а четыре!

– Ты бы сказала, с дизайнером Зайнером, я бы, может, еще поверил… Но чтобы с Данечкой… Никогда…

Ксюша заплакала.

– Ты мне никогда не верил!.. Ты думал, я и с этим клещом шутки шучу. Достукался? Видишь?… Ты этого хотел? – Она глядела на свои руки, ее лихорадило. – Что – доволен теперь?

Он попытался еще раз испытать ее лоб, на сей раз не губами – рукой, Ксюша резко отпрянула.

– Как ты ко мне безразличен!.. Как ты ко мне безразличен!..

Из чебуречной вышел человек в форме, похожей на форму Инспектора Леса.

– Здесь не сидят, – сказал охранник. – У нас банкет.

– Ей плохо, – сказал Глеб, – у нее инфекция. Надо вызвать «скорую».

– Больница рядом – быстрее дойдете.

– Я ж говорю, она идти не может.

– Могу, – сказала Ксюша; она попыталась встать, но Глеб не дал, надавив на плечи.

– Сиди! Я мигом.

Ксюша всхлипнула.

– Умерла бы… или дурочкой стала… а ты бы так ничего и не узнал… Вы кто? – спросила охранника.

Охранник поправил белую ленточку на груди слева и не ответил.

– Не вставай, – сказал Глеб. – Добегу до больницы, и мы к тебе на «скорой» приедем. А вы не слушайте ее, – обратился он к охраннику чебуречной.

– Не бросай меня, Глеб…

– Ксюша, я быстро.

Он побежал.

Глеб промчался мимо гостиницы, добежал до угла, повернул направо, перебежал улицу наискосок, напугав делающий левый поворот автобус № 1, и побежал по направлению к Люксембургу. И трех минут не прошло, как он уже был там, куда совсем недавно приходил с Ксюшей.

– Я у вас был сегодня. Инфекционный энцефалит. Ей плохо. Она на улице с незнакомым. Надо вызвать «скорую» и надо забрать.

Из-за стойки регистратуры ответствовали:

– В сад и первая дверь.

Глеб выскочил наружу, забежал в сад и влетел в первую дверь:

– Жена на улице с незнакомым. Ей плохо. Надо вызвать «скорую» и забрать.

Он услышал:

– Без паники. Что стряслось?

– Энцефалит. Все признаки. Отправьте «скорую». Здесь близко.

– Что за признаки? – спросили Глеба.

– Не надо меня экзаменовать, я не студент! – выкрикнул Глеб. – Высокая температура, озноб, головная боль, удушливый кашель, мысли о смерти… Вот она! – он увидел ее в окно, идущую по улице за оградой.