– Нет, не здесь. Мне страшно. Когда‑нибудь потом, когда мы будем в тех странах, о которых столько говорит наш хозяин.

Но оба понимали, что это путешествие все откладывается. По беседам дона Кристобаля с монахами и посетителями они догадывались о бесчисленных и все возрастающих затруднениях. Однажды в среду – Фернандо казалось, что он запомнил число: 23 мая – отец Хуан Перес, дон Кристобаль, врач Гарси Эрнандес и другие местные жители собрались утром на площади Палоса перед скромной церковью святого Георгия, бывшей некогда мечетью и еще сохранившей изразцовый портал мусульманской архитектуры.

Были тут и два главных алькальда города и несколько рехидоров; настоятель монастыря Рабида, исполнявший также и обязанности приходского священника города, явился, чтобы поддержать Колона на этом сборище. Колон предъявил бумагу, которую даровали ему их высочества король и королева.

Жители Палоса, люди, привыкшие к жизни на море и мало разбирающиеся в законах, нарушили их кое в чем в ущерб их высочествам, за что последние обязали их снарядить в шестимесячный срок две каравеллы для отправки туда, куда потребуется. И в грамоте, которую представил Колон, их высочества повелевали, чтобы эта услуга была оказана мореплавателю, как представителю королевских особ.

После того как городской писец огласил этот документ, алькальды и рехидоры поднялись со скамей и стульев, на которых сидели, и заявили о своей готовности выполнить королевский приказ. Колон тотчас же через посредство того же писца выбрал две каравеллы, показавшиеся ему самыми подходящими из всех судов, стоявших в порту, но после этого ему больше ничего не удалось сделать.

Каравеллы не могли отправиться в плавание без экипажа, но ни один человек не предложил своих услуг. Все население, от капитанов, ушедших на покой и живших в достатке, до самых бедных матросов и рыбаков, ответило безмолвным и бесстрастным сопротивлением на предложение этого иностранца, который говорил с грубой властностью, прикрываясь именем королевской четы.

Эти два судна, на которые предъявляли требования их высочества, будут иметь снаряжение кораблей флота, иначе говоря – военных кораблей, и адмиралом их будет этот проходимец, чуть ли не нищий, которого у всех на глазах приютили из милости монахи Рабиды! Все единодушно отказались выполнить королевское распоряжение. Колон, человек крутого нрава, которого трудности всегда приводили в ярость, еще усложнил положение, приняв резкие меры. Контин, то есть представитель королевской власти в графстве Ньебла, уступив его просьбам, установил орудия в замке Палоса, чтобы припугнуть население. Но и это не привело на корабли ни одного матроса.

Видя, что время идет и никто не является, Колон испросил еще один королевский приказ, в котором всем находившимся под судом или в тюрьме было обещано немедленное помилование, если они согласятся на участие в этом путешествии. Но даже это крайнее средство не дало необходимых людей.

Простые моряки, юнги, палубные матросы с возмущением говорили о том, что королевская чета и их придворные, живущие вдалеке от моря, распоряжаются ими по прихоти и полагают, что могут решать дело одними только бумагами.

Моряки графства Ньебла, если они не занимались ловлей сардин или не плавали по Средиземному морю, нанимались обычно на океанские корабли, идущие в Англию или в балтийские порты.

Иногда они добирались до Канарских островов, а иной раз и до берегов португальской Гвинеи, ради торговли запретными товарами. Но это они делали по собственной воле, вступая в соглашение с предпринимателем и даже получая иногда какую‑то крошечную долю прибыли. Теперь же этот иностранец, никому не известный как моряк, которого старые капитаны не раз ловили на каком‑то хвастливом расхождении между словами и действиями, вообразил, что может насильно погрузить их на борт и превратить в военных моряков за скудное жалованье, которое выплачивают король и королева на кораблях своего флота.

Фернандо Куэвас слышал все, о чем толковали люди, собираясь группами в порту и на площади. Они спокойно отправлялись в плавание со знакомыми им шкиперами и капитанами, в надежде что их тяжелый труд будет щедро вознагражден. С какой стати было им идти за этим моряком, которого они видели только в монашеской обители, а не на кормовой башне каравеллы?

Если это путешествие окончится неудачей, но они, тем не менее, возвратятся живыми, этот незнакомец отлично выйдет из затруднения, уехав куда‑нибудь в другое место со своими бреднями. А если они действительно доберутся до Индии, то все почести и богатства достанутся какому‑то дону Кристобалю, а они, в награду за все гласности и злоключения путешествия, получат то, что платят морякам их высочества в военное время, то есть гораздо меньше, чем можно заработать в обычном плавании.

По городу ходили слухи о великих почестях и богатствах, которые этот человек получит от короля и королевы, как только он окажется на земле Великого Хана, и о том, как он их требовал и настойчиво выпрашивал. Он вовсе не хотел предпринять это путешествие, чтобы послужить испанской короне и распространить истины христианского учения, хотя и заявлял об этом неоднократно в своих беседах, а потому несправедливо было вынуждать их, бедняков, служить какому‑то неизвестному, бродяге бесславно и безвозмездно. Даже крестьян из соседних деревень занимали эти морские дела, и они считали недовольство моряков совершенно законным.

Так проходили дни. Две зафрахтованные каравеллы одиноко стояли в маленьком порту, как будто на них обрушилось какое‑то проклятие. Дон Кристобаль замечал, что, как только он спускается из монастыря Рабида в Палое, его окружает молчаливая вражда. Он чувствовал себя более одиноким и менее уверенным в будущем, чем в первые дни пребывания в Кордове, когда его считали сумасшедшим фантазером.

Получалось так, что бесполезными оказались предписания и свидетельства, выданные ему королевской четой по настоянию Сантанхеля, Санчеса и других его покровителей при дворе. Так и останется он в устье Тинто и Одиэля с этими бумагами на руках, и никогда ему не ступить на палубу судна.

К тому же, столкнувшись с действительностью, он понял, что необходимыми денежными средствами он также не располагает. Миллиона мараведи, предоставленного ему Сантанхелем, и дополнительной суммы в сто сорок тысяч, которые он через несколько дней прибавил, не могло хватить на расходы, связанные с экспедицией, а обращаться опять с просьбами к двору было бессмысленно. Что делать?

Каждый вечер после ужина в доме старого шкипера Перо Васкеса де ла Фронтера собиралось несколько жителей Палоса, большей частью друзья Колона. Васкес пользовался уважением всех горожан, вплоть до самых богатых, благодаря своим заслугам и возрасту.

Почти всю свою жизнь он прослужил королю Португалии, плавая с открывателями новых земель вдоль берегов Африки. Участвовал он также в качестве шкипера в одном плавании по таинственному океану, направляясь на запад на каравелле под командой португальского капитана по имени Инфанте, и всегда, вспоминая это путешествие, скорбел о слабости этого Инфанте, который послушался своих матросов и повернул обратно. Если бы они продолжали свой путь на запад, они еще через несколько дней открыли бы столь долго разыскиваемый остров Антилии, или Семи Городов.

Порой на этих сборищах присутствовал, задерживаясь там допоздна, зажиточный крестьянин из Могера Хуан Родригес Кавесудо, восторженный почитатель Колона. Неизменно приходил туда каждый вечер лекарь Гарси Эрнандес, бедно одетый, так как работа врача в этом городе моряков была не слишком доходной. Он являлся в куртке из дешевой ткани, называемой рогожкой, и в штанах из грубой шерсти; лицо у него было худощавое и загорелое, как у моряка; еще совсем молодой, не старше тридцати одного года, он производил впечатление человека зрелого не по летам. Как все лекари того времени, он с увлечением изучал астрономию и космографию и поэтому заинтересовался планами Колона, как только познакомился с ним, когда тот после своего бегства от двора явился в Рабиду.