Эти заявления Канарских островитян снова воодушевили участников экспедиции. Они рассчитывали, что, идя все время на запад, непременно достигнут земли. Ближайшие к Азии и подвластные Великому Хану острова должны были находиться где‑то поблизости. Быть может, чтобы оказаться посреди их скопления – верного признака близости материковой земли, будет достаточно каких‑нибудь двенадцати дней непрерывного плавания.

И так как у «Пинты» были теперь новые паруса, а корпус капитально отремонтирован, Колон назначил отплытие на 6 сентября. На суда погрузили запас пресной воды, дров, мяса и вообще всего необходимого для плывущих средь беспредельных пустынь океана. Жители Гомеры, предупредили Колона, что три португальские каравеллы крейсируют вокруг острова с целью помешать предпринятому им путешествию.

Двое суток флотилию задерживал штиль; но в субботу 8 сентября подул наконец слабый норд‑ост, и она взяла курс на запад, оставляя позади себя остров Иерро. И уже в воскресенье 9 сентября сотня простых людей, слепо ринувшихся на поиски счастья вслед за двумя десятками посвященных, имевших хоть какое‑то представление о том, где они и куда направляются, потеряла из виду последние очертания островов Канарского архипелага.

Началось плавание сквозь пелену тайны. Невозможно было пожелать ни более спокойного моря, ни более благоприятного ветра. Шли по две с половиною лиги в час, то есть по десять тогдашних миль, – со скоростью, свойственной до недавнего времени пароходам обычного типа.

Колон с самого начала этого плавания принял за правило преуменьшать количество пройденных лиг, делая это затем, чтобы люди не пугались и не падали духом, если путешествие почему‑либо затянется. Эта предосторожность, которую он в своем дневнике не раз ставил себе в заслугу, могла иметь некоторый смысл лишь в отношении экипажа того корабля, который находился под его личной командой, да и то, конечно, не всех, ибо, если говорить, например, о таком опытном моряке, как Хуан де ла Коса, то он, разумеется, привык подсчитывать путь, проходимый состоявшими у него под началом судами. Что до Пинсонов, капитанов двух других каравелл, шедших в некотором отдалении от Колона, то они самостоятельно вели счет суточным переходам, и обмануть их этими бесцельными хитростями, годными, пожалуй, лишь для малых детей, было бы нелегко. Правильнее всего предположить, что Колон в этом случае действовал по соглашению с Мартином Алонсо, надеясь, что благодаря этой уловке команды кораблей будут с большим терпением переносить столь долгое плавание.

На третий день после того, как пропал из виду остров Иерро, увидели на воде мачту с большого судна, но не смогли ее подобрать. В четверг 13 сентября впервые обратили внимание на магнитное склонение стрелок компаса. Корабли неизменно шли прямо на запад, борясь с отклонявшими их от курса течениями, и все же с наступлением темноты стрелки компаса упорно указывали на северо‑восток – явление, повторившееся 17 сентября.

Вполне естественно, что магнитное склонение не могло не поразить моряков, как это постоянно бывает со всеми явлениями природы, когда их наблюдают впервые и не умеют удовлетворительно объяснить. Колон, влекомый, как всегда, своим воображением, не стал особенно долго ломать себе голову; он заявил, что тут имеет место смещение Полярной звезды, а не отклонение стрелок компаса. И так как людям крайне необходимо, чтобы им во что бы то ни стало были разъяснены причины вещей, недоступных их пониманию – преимущество, позволяющее религиям основывать решительно все на вере, тогда как наука обязана подкреплять доказательствами каждое свое положение, – тревога на каравеллах несколько улеглась.

На борту флагманского корабля существовали, однако, и другие причины, порождавшие размолвки и недовольство, и главнейшею среди них был тяжелый характер Колона. Упорство и страстность, с которыми он добивался осуществления своих целей, сочетались в нем с полнейшим отсутствием каких бы то ни было способностей управлять и руководить людьми.

Уже через несколько дней после того, как флотилия оставила Канарский архипелаг, адмирал восстановил против себя всех наиболее опытных моряков, которым было поручено править рулем «Санта Марии». Он придирался к ним, утверждая, будто они не справляются со своею задачей. На протяжении почти всего этого путешествия он держался двадцать восьмой параллели, на которой лежит остров Иерро. Рулевые, по его словам, не умели следовать заданным курсом и все время отклонялись от него к юго‑западу. Спустя несколько недель, не встречая на своем пути островов, помеченных на его карте, он был вынужден признать, что существует сносившее их к юго‑западу и сбивавшее с курса течение. Все это порождало бесчисленные размолвки между начальником экспедиции и командой «Санта Марии». На каравеллах Пинсонов люди, между тем, были довольны, и тут не было нарушений установленной дисциплины.

Не считая этого, не могло быть более удачного плавания: неизменно попутный ветер, неизменно спокойное и гладкое море. Люди боязливые и суеверные в связи с такой поразительной удачей дошли до того, что стали смотреть на эту неизменно благоприятную погоду как на некую западню, таящую под обольстительной внешностью грозные опасности и несчастья. На всех трех кораблях команда дни напролет любовалась вечно лазурным морем, над которым высилось лучезарное небо с разбросанными редкими облачками, появлявшимися словно лишь для того, чтобы нарушить однообразие горизонта, носясь своими летучими тенями по сверкающей поверхности океана. Эти люди, одержимые пророческим духом, изучали без устали состояние воды, ветры и все находившееся поблизости от любой темной точки на небе.

Колон зорко следил за тем, как правят его рулевые; он требовал, чтобы они вели судно прямо на запад, не отклоняясь в стороны от двадцать восьмой параллели; именно из‑за этого он и считал, что его путешествие с целью открытия новых земель начинается, собственно говоря, лишь после ухода флотилии с острова Иерро. Он, без сомнения, располагал какими‑то данными, которые были сообщены ему по секрету неведомыми мореплавателями, давшими совет строго придерживаться этого направления.

В пятницу 14 сентября на «Нинье» заметили летящих над морем мартына и фаэтона – птиц, не удаляющихся от земли более чем на двадцать пять лиг. Следующей ночью командам всех трех судов довелось быть свидетелями редкого явления: в четырех или пяти лигах от них упал метеор, имевший форму огненного снопа.

Земля была близко. И тверже всех был в этом уверен Колон. У себя в каюте он хранил карту, на которой в том месте, где они сейчас плыли, были нанесены острова.

Моросило – это тоже был признак близости земли. Все время держалось умеренное тепло, и «было большим удовольствием, – писал в своём дневнике Колон, – встречать наступление утра, ибо единственное, чего нам не хватало, это – пения соловьев». Был сентябрь, но «погода стояла как в апреле в Андалусии».

Здесь им впервые стали попадаться большие пучки травы, такой ярко‑зеленой, что это позволяло полагать, что еще совсем недавно она росла где‑нибудь на берегу.

Колон так и думал. Впрочем, говоря об этом, он добавлял:

– Я знаю, что неподалеку находится островок, но что касается материка, то я помещаю его несколько дальше.

Этим иллюзиям немало способствовала и великая тайна, хранимая океаном; она, без сомнения, сбила с толку и других неведомых мореплавателей, предшественников Колона, сообщивших ему, быть может, о своих наблюдениях и открытиях.

Хотя флотилия не прошла еще и ста пятидесяти лиг от Канарского архипелага, начальник ее, однако, был убежден, что они достигли уже скопления островов. И все же, несмотря ни на что, это предположение не было таким уж нелепым, ибо они приближались к рифам, открытым лишь по прошествии трехсот десяти лет, а именно в 1802 году.

Утром семнадцатого признаки близкой земли были особенно многочисленны. Появилась речная трава, и в ней обнаружили живого пресноводного рака, которого Колон сохранил у себя. Дело дошло до того, что, отведав вместе с матросами океанской воды, он нашел ее менее соленой на вкус, чем та, которую пробовал близ Канарского архипелага, – таков был в эти дни его оптимизм и готовность восторгаться решительно всем. С энтузиазмом поэта дон Кристобаль занес в дневник, что воздух с каждым днем становится все мягче. Команды трех каравелл были здоровы и исполнены бодрости, и корабли шли на всех парусах, ибо на каждом из них хотели первыми увидеть землю; впрочем, «Пинта», как всегда, была впереди.