— Ты имеешь в виду нас двоих? — уточнила Розита.

— У нас всё безоблачно! — успокоил я. — А на остальных горизонтах — тучи. Нужны межматериковые переговоры. На самом высоком уровне.

— Не доходит…

— Я имею в виду буквальный смысл: один из здешних иерархов и один из тамошних.

— Ради чего?

— Ради того, чтоб не лить кровь. Кроме как для анализов. По-моему, сейчас подходящий момент для высокой дипломатии. Но ведь иерархи без нас, винтиков, об этом не догадаются.

— Давай конкретнее!

— Попробую… Уговорить племя ту-пу не стрелять в ненавистных хуров может, по-моему, только вождь Тор. Он знаком с тамошним вождём Уйлу. Хотя и невысокого мнения о его храбрости. А вот уговорить Тора отправиться к соседям с такой необычной просьбой может только вождь «сынов неба». Мне это явно не под силу. Он уже знает, что я не вождь.

— Попросить Тушина?

— Хорошо бы, конечно, если б он согласился! Но если ему идея не понравится, пусть будет любой, кто согласился. Ну, например, Бруно! Я согласен на всех! Кроме одного, которому не доверяю.

— А с Тором ты уже беседовал?

— Не успел. Звоню с дороги. Дома ещё не был. Да может, и рано? Решить бы сначала с Советом…

— «Дома не был?» — грустно переспросила Розита.

— Иного дома нет пока.

— А наш корабль?

— Он на другом материке.

— Меж ними было море, меж ними было горе… — Розита вздохнула. — Это из кубинского поэта прошлого века. Поэма о кубинских эмигрантах. А как актуально, правда?

— Ты всегда поразительно актуальна!

— Хорошо, — согласилась Розита. — Провентилирую твою идею. Как мы её назовём?

— Может, «телемост»?

— Пусть «телемост». Но тебе тогда ещё есть работа.

— Какая?

— Лингвистическая. Вождь «сынов неба» должен оперировать хоть несколькими словами купов. Как земные вожди, когда приезжают в дружественную державу. Я читала в той книжке, которую тебе дала, что ваш Хрущёв часто кричал в Индии с трибун: «Хинди — руси бхай, бхай!» Друзья, значит… Вот хотя бы в этих пределах.

— Попробую.

— И ещё: сколько времени у нас в запасе?

— Это только колдун в соседнем племени знает. Тор сказал, что точные сроки разливов известны лишь колдуну айкупов. А когда спадёт вода, рыцари с севера рванут на юг. Дней пять-шесть пути. Думаю, у нас не меньше недели.

— Ты повезёшь Тора на вертолёте?

— Если согласится…

— А ты здесь хоть раз водил вертолёт?

— Только к Нефти. Но на Земле, по сути, с детства.

— То на Земле… Разные вертолёты… — Розита помолчала. — Ты не обидишься на моё вмешательство?

— Не способен я на тебя обижаться. Да и вообще не обидчив.

— Ну, что «вообще», я замечала… Может, на пробу слетаешь сам? А потом уже с Тором…

— Согласен.

— Тогда — удачи! — Розита улыбнулась. — Ухр Сан!

Купы в этот вечер пировали. Запах жареного и горелого мяса перебивал остальные запахи. На раскидистом дереве в центре селения две оленьи головы были насажены на короткие обрубки нижних сучьев. Кто-то переплёл оленьи рога красными и синими лентами. Под каждой головой высилась горка целеньких свеженьких кхетов. Это было явное жертвоприношение убитым оленям — извинение перед ними за убийство. На двух кхетах, как лихо сбитые набок шляпки, сидели грязные пластмассовые миски из распотрошённого в палатке Тора мешка подарков.

Употребления мисок здесь, похоже, самостоятельно не поняли. Да и никаких супов или каш в племени не водилось. Потому и гуляли миски не там, где надо.

Пылали в селении четыре костра вместо обычных трёх. От костра к костру перебегали женщины и дети. Мужчины не суетились. Они с достоинством поедали крупные куски мяса, насаженные на обгорелые ветки.

Не успел я втащить в свою палатку баул, прихваченный из вертолёта, как вбежал Сар с двумя кусками мяса, насаженными на дымящиеся с тонких концов палочки. Мыслеприёмника на нём не было. На мне — тоже. Объясняться пришлось жестами.

Я помахал ладонью над доставленной вчера вечером из вертолёта складной табуреткой. Посиди, мол…

Сар с недоверием оглядел табуретку и сел рядом с нею на землю, скрестив ноги.

Тогда я спокойно достал из ранца и надел свой мыслеприёмник, разыскал на дне вчерашнего баула шампур, взял перочинный нож со стола и лезвием перегнал на шампур оба куска полусырой оленины. Её явно надо дожаривать, чтобы довести до уровня съедобного шашлыка. Дымящиеся ветки я втоптал в землю, а Сару взамен них вручил перочинный нож и показал, как открывать и закрывать его.

Нож вызвал у охотника полный восторг. Первым делом, конечно, Сар обнюхал его. Запах опасения не вызвал — от ножа пахло подгорелым мясом. Затем Сар осторожно провёл лезвием по пальцу, сложил и снова раскрыл нож и разразился длинной речью. Из неё я понял лишь неизменное «тун эм» и уловил часто употребляемое «кхон».

Ни Сар сегодня, ни Лу-у вчера не спросили у меня про нож: «что это?» Назначение ножа им явно было понятно. Значит, имелось и слово для него. Может, как раз «кхон»?

Под конец длинной речи Сара в палатку влетела Лу-у. Мыслеприёмник, к счастью, был на ней, и я спросил:

— Что такое «кхон»?

— Брат, — ответила она. — Разве ты этого не знаешь?

— Теперь знаю. А как на вашем языке «друг»?

— Кхун.

Для телемоста этого было пока достаточно, и я не стал углубляться в дальнейшие лингвистические исследования. Тем более что видел: Лу-у пришла не просто так. Ей не терпелось что-то сообщить.

— У купов удача, — сказала она.

— Вижу. Рад за купов.

— Купы хотят опять посмотреть сынов неба. Покажи!

— Хорошо. Подержи пока…

Я отдал ей шампур с мясом — больше некуда его деть! — и понёс к выходу телеэкран с динамиками. Потом вспомнил, что дискета с концертом второпях брошена в первый баул, который я приволок из вертолёта. Пришлось порыться. В конце концов всё было налажено, пошёл звук, пробежали настройка, заставка, и Омар стал приветствовать с экрана всех купов, Тора, Сара, Кыра…

Теперь я мог присесть к костру и осторожненько дожаривать на шампуре мясо. Очень кстати подвернулась просьба Лу-у! Никто не смотрел на меня — все смотрели на экран. Никто не мог обидеться на то, что я дожариваю блюдо, которое купы считали вполне готовым к употреблению.

Возле соседнего костра увидел я Тора. Он держал в одной руке ветку с мясом, а в другой — раскрытый перочинный нож. Тот, что вчера подарил я Лу-у. То ли отобрал у дочери, то ли сама она отдала…

Значит, надо презентовать ей ещё один!

Тор сидел возле своей хижины. Я уже вычислил её. Из неё часто выбегала Лу-у. А кроме неё, выходила оттуда и входила ещё одна женщина средних лет — возможно, жена Тора, и ещё голопузый кудрявый мальчишка лет одиннадцати-двенадцати. Вероятно, братишка Лу-у. Вся семья вождя?

Впрочем, распоряжался Тор только при появлении опасности. А в спокойной обстановке племя отлично обходилось безо всяких указаний.

В первый раз телеконцерт захватил купов врасплох, и почти все они оставались на месте до тех пор, пока не началась заразительная пляска на экране. Сейчас реакция была иной. Ребятишки рванули поближе к телевизору и уселись перед ним на землю отчётливым амфитеатром: самые маленькие впереди, те что постарше, — за их спинами. За детьми расположились женщины, отложив остальные заботы. Мужчины или стояли поодаль или остались сидеть у костров, как Тор. Правда, перед ним никто не маячил — как-то само собой получилось. Трапезу оставили все. Один я потихоньку жевал мясо, откусывая крохотными кусочками и дожаривая оставшееся на шампуре. Со стороны можно было подумать, что я тут самый голодный.

После концерта, как во всяком приличном обществе, начались танцы. Только на этот раз посреди концентрических кругов оказалась не пустота, а дерево с оленьими головами. И в припеве танцующих почти подряд звучало: ка, ка, кам… То есть, олень, олени… То ли славили животных за то, что позволили себя убить, то ли просили у них прощения.