– Пить кровь животного! Федельм, это уж слишком! Я – не язычник!

Федельм, угадав, происходящую в нём внутреннюю борьбу, взяла чашу левой рукой, а правой, обняв шевалье за шею, привлекла его к себе. Поцелуй, долгий и страстный, перевернул всё внутри, шевалье ощутил подъём дикой необузданной страсти и перестал понимать, что делает. Он был готов выпить всю чашу до конца, лишь бы обладать красавицей.

Девушка поднесла чашу к губам Огюста. Не задумываясь, он сделал глоток.

Видения начались не сразу, уже после того, как они слились в поцелуе. Он чётко видел себя, одетым в кельтский килт и кожаную рубашку, рядом с Федельм. Они сидели за столом, полным всевозможных яств, в окружении большого числа кельтов. Затем шевалье увидел себя и Федельм обнажёнными в постели. Они отдавались друг другу с животной страстью. После этого он плыл на корабле по морю, тайно пробирался по знакомому замку, и вот он – Бафомет. Его красные рубиновые глаза взирают из темноты…

Шевалье встрепенулся и очнулся.

Он лежал на плетёной кровати обнажённый, на его груди, накрытая волчьей шкурой, спала Федельм. Не в состоянии разобраться, где сон, а где явь, он закрыл глаза и заснул.

Видения продолжались. Теперь Огюст видел прадеда, точно таким же гордым красивым и уже седым, как на портрете в зале в бабушкином замке Комменж. Он улыбался, его глаза отливали красным светом, как у статуэтки, которая по семейному преданию обладала магической силой. Шевалье Клермон де Монсегюр де Бланшефор говорил своему правнуку:

– Посвящаю тебя в тайну… Золото тамплиеров до сих пор спрятано в Пиренеях, в пещере, недалеко от Бланшефора… Найди его, я укажу тебе путь. Смотри!

Огюст казалось, что он поднимается от замка Бланшефор в горы. Он прекрасно помнил эту тропинку, ибо в детстве и юности любил ходить к «висячему камню», который называли так из-за его причудливой формы. Основание камня, зажатого среди скал, было истончено ветрами и потому казалось, что он висит в воздухе.

Огюст подолгу бродил по горам, иногда стрелял горных коз из лука. Выходит, он находился рядом с золотом магистра де Бланшефора, даже не ведая об этом.

Когда Огюст проснулся, уже светало, стало ясно, что ночь он провёл в плетёной хижине. Федельм рядом не оказалось. На правой руке шевалье появился серебряный витой браслет. Было холодно, от дыхания шёл пар, он быстро встал, оделся и вышел. Хижина выглядела ухоженной, видимо, её часто посещали. «Странно, – подумал Огюст, – но я не ощущал холода. Провести ночь в хижине, пусть даже с женщиной, и не замёрзнуть, такое объяснить трудно…»

Недалеко от хижины стоял подковообразный медионеметон, шевалье заметил, что на алтаре алела свежая кровь. Он потрогал браслет на руке. Мысли путались… В сознании начали всплывать сцены прошедшей ночи. В нём боролись два сознания, одно – Огюста де Кавальона, а второе – первобытное и животное, неведомое, поднимающееся откуда-то из потаённых тайников души.

Огюсту было трудно поверить, что подобные вещи он смог проделывать с Федельм, не испытывая неловкости или стыда. Она же всячески поощряла фантазии партнёра и подталкивала к ним. Голова закружилась, Огюст прислонился к стене святилища. Ему казалось, он претерпел некое перерождение этой ночью.

Шевалье дошёл до Беннахи, вывел лошадь из конюшни. Судя по всему, рыцари ещё не покинули город, их лошади стояли в стойлах. На улице не было ни души. Он сел верхом и отправился домой, на Лох-О.

Шевалье де Кавальон упал на кровать и почти сразу же заснул. Оруженосец не стал ничего спрашивать, и так всё было ясно – крепкое застолье, бешеная ночь с женщиной.

Проснулся Огюст ближе к вечеру, самочувствие было, мягко говоря, неважное.

– Гийом, сделай одолжение, приготовь что-нибудь поесть!

– Я уже приготовил вашей милости жареную рыбу с тмином. Сейчас подам на стол.

Шевалье с трудом встал с кровати, умылся, привёл себя в надлежащий вид и сел за стол. На новой кровати спалось хорошо, если бы не последствия бурной ночи, отдававшиеся в голове безумной пульсирующей болью, было бы просто волшебно. За новым столом удобно и приятно трапезничалось. Шевалье принялся за рыбу, немного поковырял её кинжалом, придя к выводу, что, в общем-то, он не так и голоден. Во время еды шевалье постоянно посматривал на браслет. В голове опять поднялся беспорядочный рой мыслей. Душу раздирали сомнения и противоречия. Попытавшись от них отмахнуться, он и налёг на рыбу.

Шкура на дверном проёме откинулась, вошёл Монпелье.

– Приятного аппетита, шевалье! Вы, в курсе последних новостей?

– Каких именно, виконт? Не желаете ли разделить со мной трапезу? – предложил де Кавальон.

– Благодарю вас, шевалье, но я только что откушал жареной куропатки. Всё понятно, вы не знаете ничего. Пока вы мирно почивали – утекло столько воды! Все вернулись из Беннахи не раньше полудня, изнурённые бурной ночью. Ну, это понятно, девушки и иарнгуал сделали своё дело. Самое интересное, что наш сиятельный Антуан де Безье потерял голову от своей золотоволосой «пышки» и собрался жениться. Шевалье де Брисак и граф де Мюррей отхватили себе сестёр-двойняшек и приехали, пьяные и счастливые, позже всех. Остальные тоже не отставали, а многие и вовсе не вернулись!

– Да, виконт, двойняшек я видел ещё вчера. Подумал, сначала, что в глазах двоится от этого шотландского напитка. Господи, как голова болит! – Кавальон отодвинул блюдо с рыбой, подперев голову рукой.

– Интересный браслет, шевалье, не припоминаю его у вас ранее, – полюбопытствовал Монпелье.

– Подарок, – кратко пояснил Огюст. – Виконт, умоляю, не надо столько вопросов! Честное слово, мне худо, я сейчас упаду прямо на стол.

– Извините, шевалье, но барон де Тревэль, к примеру, ещё в более плачевном состоянии, чем вы. Граф де Сен-Этьен вообще с кровати встать не может, и оруженосец Жак, прикладывает ему к голове мокрое полотенце и отпаивает морсом. Шевалье де Монсюлон не смог спешиться с коня, а упал прямо на руки своему оруженосцу. Так и тащил, бедняга своего господина до острова. Барон де Сен-Женье совсем ума лишился, машет кинжалом и требует чашу жертвенной крови…

– Да, дорогой виконт, куда уж хуже, – вяло согласился Кавальон и принялся через силу доедать рыбу. – Знаете ли, скоро из рыцарей-тамплиеров мы превратимся в кельтов-язычников с рыжеволосыми жёнами и кучей детей… Всё, нет больше прецептории ордена в Килмартин, есть клан-община. Назовите, как хотите, но только не рыцарский орден! Представьте рыцарей, одетых в килт. Живописное зрелище! Особенно, если по истинно шотландскому обычаю, не надевать штанов. А каково? Граф де Безье или виконт Каркасонский в килтах! Видел бы нас магистр де Молэ. Он со стыда бы умер. Община язычников!..

– Но, шевалье, вы же понимаете, рано или поздно килт всё равно придётся носить, иначе нас арестуют в угоду Филиппу Красивому. А так мы – кельты, и к французским тамплиерам не имеем никакого отношения, – попытался деликатно возразить Монпелье. – Собственно, чем плохо быть кельтом? Они живут полнокровной жизнью, не стесняются своих естественных желаний.

Шевалье де Кавальон, на все его доводы только махнул рукой.

После ухода Монпелье, мелькнула мысль: «Вот женюсь на Федельм, и буду каждую ночь утопать в её объятиях и предаваться страстному безумию…»

К вечеру, когда головная боль, наконец, отступила, Огюст попытался собраться с мыслями: «Отчего мне снова привиделся прадед? Хотел поделиться со мной тайной ордена?.. Неужели часть казны была некогда забыта в пещере Пиренеев?.. Странно… Хотя сейчас деньги были бы весьма кстати… А Бафомет? Опять я видел его огненно-красные глаза…»

Неожиданно Огюст ощутил непреодолимое желание извлечь ритуальную чащу из походного мешка, который он хранил в плетёной корзине под кроватью. Дождавшись, когда оруженосец выйдет из дома, он достал мешок из корзины, развязал кожаные ремешки, и, обхватив чашу руками, ещё долгое время не решался взглянуть на неё.