— Теперь, если хочешь, можешь отправляться в ванну.

— Твое предложение запоздало, — хмыкнул он, взглянув на меня потемневшими глазами. Ближе к двенадцати часам Сеня решил отдохнуть, к тому времени мы уже давно перебрались на кровать. Закинув на меня руку и ногу, он, утомленный, сладко спал. Я же так и не заснула. Слишком важным и значительным было то, что со мной произошло. Я была взволнована, и переживало новое и прежде неведомое мне, что только что испытала. Но самым главным, оказалось то всепоглощающее чувство, что я испытывала к Сене. Это уже была не просто признательность, теплая симпатия и дружеское расположение, это даже не походило на то, что я испытывала когда-то к Гене или Михаилу. Не знаю, может острота чувств к ним сгладилась со временем, но я думала, что никогда мне не забыть мучительную нежность, которой мучилась сейчас, глядя в мальчишеское лицо спящего Сени, молча плача. Не удержавшись, я легонько касалась губами его синяков и распухшей губы. Не странно ли, что судьбой было уготовано разрубить мой Гордиев узел этому мальчишке, тогда как до него пытались это сделать, да и пытались ли, мужчины много старше и опытнее. Он смог понести мой нелегкий груз. Я люблю его за эту силу и за то, что он открыл мне меня саму: разве я знала подобную глубину и необъятность своих чувств, новых и неожиданных для меня. То, что я испытывала к Родиону, было отчаянной надеждой и обидой на судьбу, от которой, как я думала, он сможет меня укрыть… Но нужна ли Сене моя любовь?

— Сеня…

— А… — отозвался он спросонья.

— Женись на мне.

— Угу.

— Я тебе ребенка рожу.

— М… м…

— Кого ты хочешь, мальчика или девочку?

— Без разницы, — он отстранился от меня и потянулся, сбив простыню на пол. — Ну вот… Зря ты меня разбудила… — сонно пробормотал он и, притянув меня, подмял под себя.

На работу я безнадежно опоздала и если честно, мне было совсем не до нее. Кое-как собранная, растрепанная я ворвалась в собственную приемную, всполошив, и без того переволновавшуюся из-за моего отсутствия Светлану, проносясь мимо нее в кабинет.

— Светочка, выручай! — крикнула на ходу. — Свари крепкий-крепкий кофе, такой, чтобы глаза на лоб полезли. Света тут же, вслед за мной, принесла кофе.

Я сварила его к вашему приходу, но вы задержались, — налив кофе, она отошла от стола, внимательно разглядывая меня. — Новый макияж? — спросила она несколько озадаченно и, покачав головой, ответила сама себе: — Нет. Такого сияния глаз никаким макияжем не достигнешь. Я смотрела на нее, едва сдерживая рвущийся счастливый смех. Причем тут макияж? Все намного проще и сложнее. Что для женщины может быть важнее и волшебнее любви. Все чудеса мира за нее! И как же не хотелось работать, а хотелось, чтобы день закончился прямо сейчас, и я могла бы убежать к Сене.

Я пила кофе маленькими глотками, когда Светлана опять заглянула в кабинет. — Марина Евгеньевна, Быков собирает у себя тех, кто занимается заказом Родиона Дмитриевича. Ждут вас.

— Что-нибудь случилось?

— Сама ничего не пойму. Сегодня не планировалось никаких совещаний, но…

— Иду. Я заставила настроиться себя на деловой лад. По дороге мне приветливо махнула рукой улыбчивая женщина, и я не сразу узнала в ней Вику. Войдя в кабинет Геннадия Александровича, где кроме него самого и двух завов, увидела Родиона и Поппи. Он-то здесь зачем? Вспомнилась вчерашняя угроза Родиона, и кольнуло нехорошее предчувствие. Неужели, он настолько мелочен, чтобы сводить со мной личные счеты на работе, при всех. Как низко!

— Итак, господа, все в сборе, — начал Геннадий Александрович, как только я уселась за стол. — Поскольку это совещание собрано по вашей инициативе, Родион Дмитриевич, вам, как говориться, первому слово. Поправив галстук небесно-голубого цвета с золотым зажимом, Родион начал:

— Я хочу высказаться в открытую, на чистоту. Я разочарован работой отдельных сотрудников вашей фирмы, Геннадий Александрович, не оправдавших моих надежд, как вашего клиента. Конечно, мое замечание ни в коем случае не касается работы фирмы в целом. Я попросту счел своим долгом, как ваш друг, указать вам на небольшое упущение. Пусть лучше это буду я, чем недоброжелатель, который промолчит, но использует ваши промахи в свою пользу.

— Ага, — кивнул Геннадий Александрович и благодушно поинтересовался: — Вы обвиняете кого-то конкретно?

— Простите, я никого не обвиняю. Просто указываю вам на некомпетентность одного из ваших сотрудников, не умеющего работать с клиентами, не думающего о них и не соблюдающего их интересы.

— С вами работала Марина Евгеньевна. Речь, я так понимаю, идет о ней?

— Совершенно верно, и я…

— В чем именно проявилась ее некомпетентность?

— Хотя бы в том, что собственные интересы, Марина Евгеньевна ставит выше дела.

— Да? — удивленно взглянул на меня Геннадий Александрович. — Знаете, Родион Дмитриевич, все это несколько голословно. Все те семь лет, что Марина Евгеньевна работает в моей фирме, она разве что не ночует здесь, и никогда прежде, никаких жалоб на нее не было.

— Я понимаю — заступаясь за своего сотрудника, вы, отстаиваете честь фирмы…

— Я просто хочу понять, о чем идет речь, — перебил его Геннадий Александрович. — Марина Евгеньевна что, грубо поговорила с вами? Игнорировала ваше мнение? Выставила за дверь?

— Вот именно, Марина Евгеньевна указала мне на дверь… В кабинете встала тишина. Геннадий Александрович недоверчиво смотрел то на меня, то на Родиона.

— Когда же, позвольте полюбопытствовать, это произошло? Я открыла, было, рот, чтобы сказать, что речь идет о вчерашнем вечере и наш разговор не касался дел.

— Вчера вечером, — опередил меня с ответом Родион.

— Вечером? После работы? Но… вообще-то это личное время, если вы не договаривались о встрече заранее? — Быков повернулся ко мне, ожидая моего ответа.

— Нет, — покачал головой Родион. — Мы не договаривались о встрече, но какое…

— Конечно, нет, — недовольно хмыкнул Геннадий Александрович, похоже, он начал понимать, что к чему. — На этой неделе вас не могли разыскать ни мой секретарь, ни секретарь Марины Евгеньевны, ни она сама.

— Все правильно. Поэтому, мне можно было уделить минимум времени, раз я не мог все эти дни связаться с вами, а не пренебрегать мной.

— Родион Дмитриевич, — проговорил Быков, заметно потеряв интерес к разговору. — То, что вы соизволили объявиться неделю спустя, в течение которой, вас, по-видимому, ни сколько не интересовало дело, о котором вы теперь так печетесь, делает вам честь. Похоже, вы вторглись в личную жизнь Марины Евгеньевны. Воля ваша, а я привык уважать личное время своих сотрудников, тем более тех, кто и так полностью выкладывается на работе и которых мне совершенно не в чем упрекнуть.

— Действительно, — усмехнулся Родион, постукивая паркером по полировке стола, — у нас с вами разный подход к людям. От своих сотрудников я требую умения ориентироваться в любой ситуации, в любое время дня и ночи. Сейчас вы теряете крупного заказчика в моем лице, из-за попустительства своим подчиненным. Но если вы примите надлежащие меры в отношении к Дубровиной, я буду вполне удовлетворен. Геннадий Александрович выдохнув, смерил Родиона взглядом и откинувшись на спинку кресла, расстегнул пиджак.

— Жаль, что вы не сработались с Мариной Евгеньевной. Воля ваша, не работайте с ней. Могу предложить альтернативное решение, рекомендуя вам Поппи. В его лице вы найдете партнера под стать вашим требованиям. Поппи с заискивающей улыбкой вскочил и поклонился Родиону. Тот хмуро глянул на него.

— Раз вы рекомендуете этого человека, я буду с ним работать, — не скрывая недовольства, проговорил он. — Надеюсь, господин Поппи… я правильно произношу вашу фамилию? — повернулся к нему Родион, безбожно исказив ее.

— Конечно, конечно… — торопливо забормотал тот, заливаясь краской.

— Надеюсь, мы сработаемся с вами, — веско проговорил Родион, прерывая Поппи, после чего повернулся к Быкову. — Но разве вы ничего не предпримите в отношении Дубровиной? Будь Родион наблюдательнее, он бы понял, что Геннадий Александрович не из тех на кого можно давить, диктовать свою волю, или, упаси господи, угрожать. Он бы почувствовал, что сухое предложение Быкова и есть тот предел, за который переходить не стоит. Мне было, как-то все равно и решаемая сейчас моя судьба мало трогала меня. В моей жизни появилось нечто более важное. Случись эта разборка день назад, это стало бы для меня вселенской трагедией, которую я переживала бы тяжко и болезненно. Больше всего сейчас, хотелось, чтобы эта мелкая возня, выяснения отношений, чем-нибудь да закончилась и побыстрее, мне до одури хотелось к Сене, так, что я иногда ничего не соображала. Казалось еще минута вдали от него, и я умру, если не увижу родного лица. Правда, один раз мысль о Родионе отвлекла меня от Сени. Глядя на Родиона, я удивилась, чем он мог прельстить меня. Неужели, я настолько тупа и недалека, что внешний лоск мог заслонить от меня ничтожество себялюбивой душонки. Ведь все было написано на этом правильном лице, и этот чувственный рот, будто у развращенного плейбоя, и замашки человека, привыкшего к исполнению всех своих желаний.