Интересненько. Меня забавляла и притягивала мысль о том, что я смогу метнуть в Остина тарелку фасолевого супа.

— … вместе с ним и леди Бейли сегодня в семь вечера.

Я долго молчала, будто привратник вместо жеманного потряхивания телом, дал мне пару пощечин. Кажется, у меня пылали щеки. Тишину прерывали лишь старинные часы в гостиной, решившие оповестить меня, что уже шесть.

— В семь вечера, — наконец повторила я, поворотившись к лестнице.

Плевать, что моя экономка застыла рядом с привратником и смотрит, как я бреду вверх по ступеням. Это удар! Весомый удар по моему самомнению и гордости! Это плевок и весьма существенный. Я слышала, как миссис Мас принялась выталкивать его за дверь, убеждая, что он выполнил свою миссию и может ехать домой.

Я ненавижу Джеймса Остина. Всем сердцем. Всем своим существом. Унизить меня сильнее не удавалось даже ядовитому Чарльзу Беккету. Но если Остин рассчитывает на то, что узнав об ужине именно с Бейли, я рыдаю в подушку, он — полный осел. Я приду. Я одену самое шикарное платье и умопомрачительные драгоценности. Я заставлю его кусать локти. Правда, у меня всего час. Но и этого мне будет достаточно, чтобы свести его с ума.

Кружевной корсет из шелка стоил мне десять фунтов.

Шелковые панталоны, которых так стеснялись некоторые дамы, я приобрела за два фунта.

Платье на кринолине с открытыми руками и глубоким вырезом, ожерелье из жемчуга и туфли с атласными лентами обошлись в пятьдесят фунтов.

Итого, шестьдесят два фунта при годовом содержании в тысячу.

Я придирчиво оглядела себя в зеркало. Если это не впечатлит Остина, то хотя бы позлит Бейли.

Ровно в семь я была в холле его поместья, отмечая, что у этого гордеца довольно неплохой вкус. Управляющий проводил меня в гостиную, где я застала занимательную картину: Остин ожидал меня, сидя в кресле, но увидев, что я появилась, он молниеносно поднялся. Он был один. Если Бейли не шарахается где-нибудь по дому, то ужин в ее обществе — самый настоящий фарс. О, уважаемые, как же я не догадалась об этом сразу? Решила, что Остин — простофиля, раз прислал привратника звать меня на тайное свидание, а ведь он оказался настоящим стратегом.

— Добрый вечер, леди Блайт, — на меня глядели проницательные глаза.

— Добрый… — я прошагала к столу, шурша платьем, положила свой зонт и сумочку и начала стягивать перчатки, — а где же миссис Бейли? — спросила промежду прочим, не отрываясь от своего занятия.

Интересно смутится ли мой оппонент? Вижу, что ничуть.

— Миссис Бейли? — он приподнял брови, — думаю, что она уже не приедет.

— Вы заманили меня обманом? — нарочито громко спросила я и резко подняла голову, чтобы увидеть его лицо.

У него был чересчур довольный вид.

— Хочу поговорить с вами, Анна. Вы не против?

— О чем?

— Обо всем.

Слишком туманное объяснение. Он предложил мне сесть в кресло, и мы оказались друг напротив друга. Меня это коробило, но я выполнила просьбу.

— Расскажите мне о себе.

Странное чувство жгло изнутри. Я не привыкла краснеть и смущаться, но мой организм буквально взбунтовался, одарив и тем и другим.

— Что вы хотите знать? — я разглядывала картины на стене вместо того, чтобы глядеть ему в глаза. Это не недостаток воспитания, это… стыд?

— Абсолютно все, — услышала его строгий голос.

— Спрашивайте.

— Леди Блайт, — он расслабленно откинулся на спинку, — начнем с того, что произошло в саду у миссис Вебер.

Мама дорогая… Для чего ему упоминать этот чудовищный сад? У меня возникло стойкое ощущение, что кресло уходит под землю. Сказать, что произошла чудовищная ошибка? Но ведь это была ложь, а я не лицемерка.

— Все, что случилось в саду у миссис Вебер — сказочный сон, Мистер Остин.

— Вот как? Должно быть, этот сон больше не повториться.

— Бывает, что один и тот же сон снится несколько раз.

Он нахмурился, пытаясь понять, какой смысл кроется под этими аллегориями.

— Видимо, я должен извиниться перед вами.

— Только в том случае, если вы действительно сожалеете.

Он некоторое время молча смотрел на меня, затем сказал:

— Нет. Не сожалею.

— Тогда нам больше нечего вспоминать этот сад, мистер Остин.

Он изменил положение, сев удобнее и облокотившись на локоть, и я поняла, что вопросов у него много.

— Вы покинули Лондон из-за скандала?

— Да.

— Сколько вы замужем?

— Одиннадцать лет, — я смутно сознавала, что меня допрашивают.

— Вы были несчастливы?

— Какая разница? — я подняла голову, встретив его взгляд. Остин внимательно и сосредоточено меня слушал.

— Я хочу знать.

Слишком часто в его лексиконе встречалось: «Я хочу». Это говорило о его самоуверенности, и где-то на подсознании мне это безумно нравилось.

— Я была самой несчастной женщиной на земле, — сказала откровенно и немного насмешливо.

Остин оставался серьезен.

— У вас нет детей, — опять вместо вопроса констатация факта. Что-то болезненное кольнуло меня в сердце.

— Я не могу иметь детей. Большая трагедия для женщины.

Он задумчиво провел по губам.

— А ваш муж? Он любил вас?

— Думаю, нет…

— Думаете? Или все-таки нет?

Меня коробило и восхищало его упрямство и настойчивость, с которыми он задавал вопросы.

— Нет.

— Сколько у вас было любовников?

Я вскинула брови, крепко стиснув зубы. Какое он имеет право задавать подобные вопросы? Я постаралась уклониться:

— Что должна ответить вам женщина?

— Не знаю, хочу услышать от вас.

Опять его «хочу».

— Четверо.

— С ними вы были счастливы?

— Да, мистер Остин. Вполне.

— Но недостаточно. Что вас не устроило?

Я тяжело дышала — толи от возмущения, толи от желания сказать ему правду.

— Я никого из них не любила.

Испугавшись собственных слов, я еще раз взглянула на Остина. Что ж, я готова была увидеть презрительную усмешку на его холенном лице. Но ее не было.

— Это можно исправить…

Исправить? Как? Прочитать мне проповедь?

— Мистер Остин, — я тоже хочу вас кое о чем спросить.

— Я слушаю.

— Мисс Беркли. Все действительно так, как говорят?

Он усмехнулся, давая понять, что эта тема ему не интересна. Но ответить пришлось:

— Мисс Беркли хотела стать миссис Остин, не взирая ни на что.

— Вы могли этим воспользоваться. Уж простите за прямоту, но редкий мужчина устоял бы.

— Я не подлец, леди Блайт. Я отвез ее родителям, но нашлись люди, которые решили посудачить об этом.

— Какое благородство с вашей стороны, — я не сумела скрыть иронию. — Что ж, я слышала, что вы выставили ее вон, — на мою нахальную улыбку он ответил хмурым выражением лица, — а еще говорят, мистер Остин, что у вас превосходная репутация. Неужели не было ни одного романа?

— Это имеет для вас значение?

Я кивнула, едва сохраняя прежнюю частоту дыхания.

— Я любил только одну женщину, леди Блайт. Но эта история в прошлом.

Мне стоило огромных трудов, чтобы не ерзать в кресле. Что значит любил? Я спрашивала не об этом.

— И ни одного легкого увлечения?

— Легкие увлечения не стоят того, чтобы о них говорить.

Неужели я тоже лишь легкое увлечение, о котором ему не захочется говорить?

Пока я рассуждала, этот человек поднялся и прошагал за кресло, оказавшись у меня за спиной.

Позволю себе небольшое отступление. В Шорпшире все дамы носили греческий узел с редкими комбинациями. Сегодня я решила соблюсти местную традицию, тем более этот стиль прически прекрасно гармонировал с платьем. Итак, в моих волосах было множество шпилек, а узел был уложен с такой тщательностью, что потребовалась бы не дюжая сообразительность, чтоб его, наконец, распутать. К чему я это говорю? А к тому, что Остин запустил обе руку мне в волосы, слегка обхватив голову и массируя виски. Этот гуру наслаждения медленно, локон за локоном, освобождал каскад моих рыжих волос, заставляя миллионы электрических разрядов носиться вдоль позвоночника. Подушечки его пальцев иногда касались основания затылка, вынуждая затаить дыхание и почувствовать волны мурашек.