Глава 5

Весна набирала силу, и в один прекрасный день, словно по мановению волшебной палочки, всё вокруг зазеленело, распустилось и задышало родниковой смолистой свежестью. Обновилась земля. Отражаясь в зеркальной голубизне неба, она праздновала своё пробуждение, блистая зелёным своим нарядом.

По-матерински ласково пригрело солнце, пробуждая в больных людях надежду на выздоровление. Но время от времени освобождались койки в палатах, и кто-то уходил навечно из жизни. Радуясь теплу, люди покидали свои палаты, чтобы насладиться весенним свежим воздухом. Даже самые тяжёлобольные, задыхаясь и кашляя, выбирались из корпуса, чтобы посидеть в саду на лавочке.

Я искал Эльвину, но девушки нигде не было. Как-то тревожно заныло в груди, как будто должно было случиться что-то плохое. У неё была привычка бродить в одиночестве по саду и петь. Больным нравилось задушевное пение молодой девушки, а старушки ласково прозвали её певуньей.

- Поёт так, что за душу берёт, - говорили они между собой.

Обойдя больницу, я углубился в сад. В тени, возле самой ограды, подстелив под себя байковый халат, сидела она, обняв колени, и плакала. Мокрое от слёз лицо запуталось в паутине её пушистых распущенных волос. Ну прямо-таки Алёнушка из картины Васнецова. Я замер от восхищения, как художник, который вдруг нашёл персонаж для своей картины.

Почувствовав моё присутствие, она подняла голову и спросила враждебно:

- Что вам нужно? Что вы все от меня хотите?

- Мне ничего от тебя не надо, русалка, - ответил я, не скрывая своего разочарования. - Как можно реветь в такой замечательный день?

Девушка почувствовала, что переборщила, и смягчилась:

- Простите меня, мне сегодня плохо. Понимаете… плохо!

Я понял, что ни о чём не следует расспрашивать девушку, пока она не успокоится и не расскажет сама о своей беде.

- Мне уйти? - спросил я, хотя мне совсем не хотелось оставлять её одну.

- Не надо, - проговорила Эльвина успокаиваясь и уже другим, охрипшим от волнения голосом, продолжала, - Вы не представляете, какая я дура!

Она от злости стала бить себя кулачками по коленкам.

- Дура! Боже мой, какая я дура!

Волнистые светлые пряди волос плясали по её лицу и по худым маленьким плечикам. А дело было в том, что Эльвина подружилась с какой-то пожилой женщиной из своей палаты, которая всё время жаловалась ей на своего ревнивого мужа. Утром он неожиданно явился в больницу и устроил жене скандал. Жалостливая девушка заступилась за неё и оказалась виноватой. Вдобавок ко всему старуха напустилась на свою заступницу. К сожалению, Эльвину осудили и другие больные:

- Пела бы лучше свои песенки, чем совать нос в чужие дела.

- Да, - сказал я, - в семейные дела лучше не лезть. Может быть, бабка и сама во всём виновата.

- Понимаю, что оказала медвежью услугу, - проговорила Эльвина, горестно вздыхая, - но я хотела ей помочь.

- Успокойся, забудь, что было, то прошло и никогда не вернётся. Смотри, какой сегодня прекрасный день, - успокаивал я девушку.

Эльвина невесело, но благодарно улыбнулась мне. А я помог ей подняться с земли, вытряхнул смятый халат и осторожно накинул её на плечи. Девушка посмотрела на меня, как обиженный ребёнок и, всё ещё всхлипывая, доверчиво склонила головку мне на грудь. Чудесные волосы её, пахнущие травой и солнцем, щекотали моё лицо. И мне страшно захотелось прижать её к себе и поцеловать. Всё тело моё горело от нахлынувших вдруг чувств, но я сдержал себя: боялся вспугнуть раненную птичку. Может, она и хотела моей ласки, не знаю, но я не хотел потерять её доверие. Слегка прижав девушку к себе, я осторожно убрал с лица её влажные волосы, как сделал бы отец, успокаивая свою дочь.