Я был, блядь, наполовину твёрдым с тех пор, как положил на неё глаз.

Что не приведёт меня к тому, чтобы она доверилась мне. Я должен держать свои руки подальше от неё. И это будет совсем нелегко.

Поездка не помогла мне. Обычно это помогало снять напряжение. Я провёл много времени на своём байке, в попытках прочистить свои мозги. Пытаясь разобраться во всём дерьме касаемо клуба. Иногда единственная вещь, которая помогала, это отправиться в дорогу в полном одиночестве. Ничего, кроме ветра и звуков моего байка.

Но это не помогло мне понять Саммер.

Конечно же, это не помогло, когда я вернулся и стал свидетелем того, как она дрожит, когда я дотрагиваюсь до неё. Она не отшатнулась. Нет, блядь, с ума можно от этого сойти. Нет... она отреагировала. Не так, как одна из девочек Ви сделала бы это. Так, как любая нормальная женщина сделала бы это.

Я бил сумку до тех пор, пока мои кулаки не стали влажными. Такие острые жгущие ощущения ты получаешь тогда, когда твоя кожа лопается. Я сел вниз на скамью, уставившись на стены.

Я не чувствовал себя лучше.

Мой телефон моргнул, и я потянулся к нему.

Кэш: Ты трахаешься.

Я не трахаюсь.

Кэш: Я видел, как ты смотрел на неё.

Она сексуальная.

Кэш: Более того, ты знаешь об этом.

Ничего не произойдёт. Как дела в клубе?

Кэш: Скулёж по поводу уборки. Похмелье. Прошлой ночью была вечеринка до потери сознания.

Никаких новостей насчёт Ви?

Кэш: Видел одного из его парней в трущобах, рыщущего кругом.

Держи меня в курсе.

Он уже искал. Это хорошо. Чем раньше он прочешет территорию, тем лучше. Никто не видел её. Он будет двигаться дальше.

Не то, чтобы он прекратит её поиски. Она важна. Я не знаю почему, но она имеет большое значение. И, возможно, она даже и не знала, почему имеет такую важность, но я собираюсь удостовериться в этом.

Она больше не будет скрывать всё это дерьмо от меня.

Я слышу звук, стук и звон ударяющихся друг о друга цепей. Я видела предостаточно фильмов, чтобы правильно истолковать этот звук. Боксёрская груша. У него есть боксёрская груша. Я слушаю, меня настигает какой-то странный нездоровый юмор, и я борюсь с собой, чтобы не рассмеяться. Потому что он настолько извращённый, чтобы даже просто думать об этом.

У него в подвале есть боксёрская груша. Я сама была боксёрской грушей в подвале.

Что со мной не так?

Затем, всё прекратилось так же внезапно, как и началось, и я слышу как его ноги, обутые в ботинки, топают по ступеням, и дверь в подвал с грохотом закрывается.

Злой.

Даже его шаги в холле звучат зло.

Я обхожу кровать кругом, чтобы сохранить между нами дистанцию, моё сердце взлетает к моему горлу. Потому что я знаю, что он идёт. Он идёт, и он зол.

Он шагает в дверной проём, его волосы влажные от пота, его руки сжаты в кулаки, его плечи напряжены. Его взгляд падает на меня. И после этого... его гнев, кажется, улетучивается. Его плечи расслабились, кулаки разжались, его взгляд немного печальный.

– Иисус, – говорит он на выдохе. Он роняет свою голову, рукой он проводит по бровям, прежде чем его глаза вновь смотрят на меня. – Я не собирался причинить тебе вред, детка, – говорит он, его голос мягкий. – Никогда, ты поняла меня? – спрашивает он, делая шаг в комнату. Я чувствую, как отступаю назад, и вижу, как он вздрагивает. – Детка, посмотри мне в глаза, – приказывает он, и я поднимаю свой взгляд на него. – Пока я рядом, никто и никогда не причинит тебе вреда, поняла?

Именно это он и имеет в виду.

Он даже не знает меня, но хочет быть уверен, что это никогда не случится. И я верю ему.

– Хорошо.

– Хорошо, – отвечает он кивая. – Я собираюсь принять душ, а потом мы поговорим. Ты должна всё рассказать, понятно?

Дерьмо.

Он знает, что я обманываю его.

Он знает и не позволит, чтобы это сошло мне с рук.

– Да, – отвечаю я, кивая, хотя внутри себя знаю, что этого не произойдёт.

Я не могу допустить этого. Это подвергнет меня опасности. И мой отец будет в зоне риска.

– Дай мне десять минут, – говорит он, а затем выходит. Не прошло и десяти секунд, и я слышу, как заработал душ.

Я поворачиваюсь, хватаю толстовку с кровати и накидываю на себя. У меня нет обуви. Но с этим я ничего не могу поделать. Я снимаю с себя носки, запихиваю их в карман своей толстовки и крадусь по коридору, вздрагивая каждый раз, когда скрипит половица. Я добираюсь до входной двери, открываю её и выскальзываю наружу, прикрыв её настолько тихо, насколько это возможно.

Затем я бегу.

Поле кажется бесконечным. Прогулка не казалась такой уж страшной. Но опять-таки, я собиралась совершить её пешком. Здесь был, по крайней мере, целый акр. Но я вижу ворота. Моё сердце гулко колотится в груди. Отчасти от бега, а отчасти... ладно... от очень сильного чувства, что я поступаю неправильно. Это нехороший план.

Только с Рейном я буду в безопасности.

Но это настолько нелепо, что я падаю на землю рядом с воротами, в поисках кнопки.

Её здесь нет.

Но она должна быть.

Всегда есть кнопка. Я побывала во множестве домов с воротами в прошлом. Должна быть кнопка, нажав на которую, можно выйти наружу.

– Какого хера ты творишь?

Дерьмо.

Я оборачиваюсь назад, приземляюсь на задницу довольно сильно, чтобы закричать. Я вижу довольно потрёпанные ботинки Рейна рядом с моей ногой. Я следую взглядом по ним вверх, вижу тёмные джинсы, низко сидящие на его бёдрах, и... больше ничего. Он опять без рубашки. Мои глаза добираются до его лица, его рот немного приоткрыт, его брови сошлись вместе.

– Саммер... – говорит он, паралич покидает моё тело, и я, покачиваясь, поднимаюсь на ноги, протискиваясь мимо него. – Детка, – говорит он, хватает меня за руку из-за спины, – какого хрена?

Потом он разворачивает меня к себе лицом, прижимая спиной к тяжёлым металлическим воротам. Рука, которая не придерживает мою руку, поднимается, скользя по моей челюсти, и медленно поднимает моё лицо к нему.

– Почему ты убегаешь? – спрашивает он, его голос мягкий. Скажем, такой же мягкий, как у кого-то, кто прополоскал рот осколками стекла.

Чувствую, как мои губы раскрываются, чтобы дать ответ, но из них не исходит ни слова, когда я смотрю в его ореховые глаза. Наблюдаю, как что-то пробегает в них. Что-то раскалённое. Что-то, что заставляет его веки опуститься.

– Пошло всё к чёрту, – говорит он себе под нос.

И его губы оказываются на моих, дрожь проходит через всё моё тело. Нет колебаний, нет мягкости. Его губы опаляют мои, заклеймив меня так, что это пламя почти причиняет боль, но это поглощает настолько, что я даже не думаю о том, что собираюсь разгуливать остаток своих дней с клеймом Рейна. Даже, если бы такая идея пришла мне в голову, не думаю, что это бы имело хоть какое-то значение. Потому что я просто... растворилась в нём. Руки обвились вокруг его шеи, прижимая моё тело ближе к нему, я проскользнула руками в его влажные волосы. Он провёл языком по изгибу моих губ. Они раздвинулись, и он скользнул внутрь.

Я делаю вдох напротив его губ, и рука, державшая мою, сползает вниз, оборачиваясь вокруг моей спины, и он крепко прижимает к себе моё тело.

И всё это мне кажется правильным.

Что, конечно, полнейшая глупость.

Но так хорошо быть в его объятиях. Я чувствую безопасность. Чувствую себя так, как будто и должна быть там.

Вау.

Какого хрена?

Что за нелепость.

Как будто внутри Рейна шла та же внутренняя борьба, его голова изменила своё положение и поднялась наверх, я чувствую его тёплое дыхание на своей щеке.

Обретя свободу от его прикосновений, я делаю прерывистый вдох, пытаясь взять себя в руки. Потому что чувствовала я себя так, как будто меня разорвали на кусочки.