Из-за него я слетела с катушек.

Так. Мне нужно взять себя в руки.

Это все лишь поцелуй.

Просто поцелуй.

– Посмотри мне в глаза, – приказывает он.

Мой взгляд поднимается и находит его. Ярость. Её достаточно для того, чтобы расплавить взглядом всех моих демонов.

– Никогда не убегай от меня, – говорит он, наполовину предупреждая, наполовину умоляя.

И я настолько потрясена, увидев кого-то вроде него, кого-то сильного и пугающего, и в то же время просящего у меня что-то, на что я, не колеблясь, отвечаю согласием.

– Хорошо.

– Хорошо, – повторяет он, отпуская мою челюсть, затем выпускает мои бёдра. Но его рука двигается вниз и хватает меня за руку, начиная тянуть, и практически тащит через всё поле обратно к дому.

Он избавляется от своих ботинок, переступая порог, при этом не выпуская мою руку, и идёт босиком на кухню, наливает себе кофе, чёрный кофе. Потом он поворачивается ко мне, отпуская мою руку, хватает меня за бёдра и сажает на стойку. – Как думаешь, сможешь удержать свою задницу на месте пару минут? – спрашивает он, его слова жёсткие, но в то же время в них сквозит какой-то юмор.

Он поворачивается обратно к кофейнику и наливает ещё одну чашку, и прежде, чем вручить её мне, дополняет её сливками и сахаром.

– Ты что-то говорила насчёт того, что не любишь чёрный, – говорит он, делает глоток и тяжело вздыхает. – На кой чёрт ты убежала?

Смотрю вниз на свою чашку кофе, опустив её на бедро.

– Ты хочешь обсудить это.

– А ты не хочешь рассказать мне правду о том, что с тобой произошло?

– Что-то вроде того, – соглашаюсь я.

– Детка, я буду оберегать тебя... для этого мне нужно знать факты.

– Я даже не знаю, с чего начать.

– С начала.

Это был ужасный день. Я вторую неделю была на новой работе, куда меня назначил отец, и я чувствовала, что всё, что я сделала, было с кучей ошибок, поэтому я пыталась всё исправить, пока кто-нибудь ещё не понял, насколько я была некомпетентна, до того, как начнутся слухи о родственных связях, как это было всегда. До тех пор пока я уже не смогу больше терпеть всё это и попрошу своего отца перевести меня. Это было «побегом из курятника», я знаю, но мне не нравилось, когда люди узнавали, что я обладала властью, которую даже не заслужила.

Так что я была не в лучшем расположении духа. Я залетела в свою квартиру и направилась прямиком к «красному». Я имею в виду, к вину. И я выпила целую бутылку. Сама. На голодный желудок. Я была в полнейшем беспорядке, и, спотыкаясь, отправилась в спальню и добралась до пижам в своём шкафу. И, остановив свой выбор на розовых шёлковых шортиках и белой майке, натянула их на себя, в процессе одевания один раз упав и ударившись голенью достаточно сильно – перед глазами начали летать звёздочки, и практически немедленно проявился синяк.

– Ооох, – заскулила я, садясь на край кровати и потирая свою ногу. – Отличное завершение дня, – пробурчала я, чувствуя, как вино неотступно приближает меня к жалости к самой себе.

Я забралась на кровать, на секунду присев на пятки, переводя взгляд на окна от пола до потолка, которые окружают меня. Я словно вбирала в себя этот вид, который я слишком часто воспринимала как должное до того, как ощутила себя на животе, утопающей в мягких подушках. Проскользнув под простыни, я завершила свою жалкую одиночную вечеринку слезами на подушке.

Я ничего не слышала.

Было ли тому причиной вино, или их навыки, я уже никогда не узнаю.

Я знаю только то, что в какой-то момент я крепко заснула, а дальше кто-то был на мне, мой рот был закрыт рукой, когда я открыла его, чтобы закричать. Вес его тела удерживал мои бёдра на месте, и какое-то мгновение я была настолько ошеломлена, чтобы суметь что-то делать своими руками.

– Поторопись, мать твою. Ви ждёт, – произнёс другой голос, и мой затуманенный взгляд оглядел всё кругом в темноте, не в состоянии найти источник другого голоса. Я всё сильнее ощущала панику. Мне скрутило живот. Биение сердца ощущалось так, как будто оно застряло где-то в области моего горла. От озноба по всему моему телу побежали мурашки.

Парень, который был на мне, потянулся назад, к своему карману.

И потом я увидела шприц.

И я вспомнила, что у меня есть руки. И в то время как они, возможно, были слабы от вина и сна, я вытянула руки, обхватывая его лицо, и надавливая на его глаза так сильно, насколько мне позволяли мои слабые нервы.

– Чёртова сука, – завыл он, наклоняясь вперёд и вдавливая иглу в боковую часть моей шеи.

В какую-то секунду всё стало медленным и нечётким, но последнее, что я увидела перед тем, как потерять сознание, были царапины от ногтей, которые я оставила на всём его лице.

Я медленно приходила в себя. И первое, что поразило меня – это холод. Это был такой холод, который пробирает вас до костей и заставляет чувствовать себя так, как будто вы уже никогда не сможете согреться. Второе, что я осознала – это боль в моих запястьях. Третье – стук в моей голове. Четвёртое – то, что я была в постели. И постель была не моей. Пятое – запах. Моча. Пахло мочой.

А потом я вспомнила. Моя квартира. Вино. Я ударила ногу. Плакала в подушку. Мужчина в моей комнате. Давление его веса на мои бёдра. Его рука на моём рту. Его кожа у меня под ногтями. Укол в шею.

Я резко подскакиваю, мои плечи заныли, как если бы они выскочили из суставов, прежде чем я поняла, что они привязаны к изголовью. Я вскрикнула, откидываясь назад, начала крутить головой, чтобы увидеть верёвки, что удерживали меня в этой кровати, которая пахла плесенью и старьём. Верёвка была тугой и сильно сдавливала нежную кожу моих запястий. Я перевернулась на бок, свела свои запястья вместе и огляделась вокруг.

У меня не было большого (ладно, вообще никакого) опыта касаемо подвалов. Не в отношении настоящих подвалов. Только те, которые были закончены и переделаны в логово или спортзалы. Но я видела фильмы. Много фильмов ужасов. Девушки постоянно оказывались в подвалах. С толстыми стенами из шлакоблоков и окнами с решётками, которые располагались так высоко и были настолько малы, что вылезти было просто невозможно. И именно в подвале над ними издевались новыми и изощрёнными способами. Потому что никто не мог услышать их криков.

Я была в подвале.

Но я не тратила свои силы.

Потому что я знала, что никто меня не услышит.

Мне надо было сосредоточиться.

Мне надо было справиться со своим похмельем и направить весь свой разум на саму себя.

Вокруг не было ничего, кроме кровати и лестницы. Я видела это, потому что солнце светило через зарешеченные окна. По крайней мере, было утро.

Мне надо было освободить свои запястья. Мне нужно было освободить запястья и попытать счастье с дверью. Если я была связана, есть вероятность, что никого из охранников не было за дверью. Я могла попробовать. Это был мой единственный шанс.

Я трудилась над узлами несколько часов, добившись только жжения и затянув узлы ещё сильнее.

Я упала на кровать с криком отчаяния.

Потому что если женщину похитили, то только по одной причине.

Всегда.

Есть только одна причина, по которой мужчина похищает женщину.

Я видела телерепортажи. Я смотрела документальные фильмы.

Торговля людьми.

Работорговля.

Меня собирались продать и подвергать насилию каждый день моей оставшейся жизни. Или до тех пор, пока я не перестану быть привлекательной. А за американок давали немалые деньги за границей. Я была бы популярной. Если бы я была излишне неуступчивой, они бы посадили меня на наркотики, чтобы я стала послушной.

Я должна была сбежать.

И я пыталась. Каждый час. День за днём. Никто не пришёл. Меня не отвели в ванную. Не кормили. Не дали ни одной секунды, чтобы передохнуть от агонии и неизвестности.

Три дня.

Три чёртовых дня, прежде чем услышала, как открывается дверь. До того, как я услышала шаги на лестнице.