Накануне договорились с Наташей поехать к тому самому Андрею, у которого встречали Новый год, в том же составе: они, Серега со своей Иринкой, Танек, ставшая теперь полноправной собственностью Андрея.

Ехали слушать только что сделанные Андреем записи Вилли Токарева. Игорь опаздывал, и, когда Олег, запыхавшись, примчался с конвертом в руке, Игорь только и успел в сжатой, но образной форме сказать Олегу, что о нем думает. Сергей уже нетерпеливо сигналил голосом под окном, изображая автомобильный клаксон, — на машине-то к этим арбатским домам черта с два подъедешь.

В результате, торопливо засунув конверт в сумку, Игорь не удосужился ознакомиться с содержанием.

Воскресный день провели отлично. Снега оказалось маловато, зато солнца в изобилии. Ходили раздетые, даже загорали. После обеда, пока домовитая Иринка мыла посуду, а Наташа и Танек углубились в обсуждение глобальных мировых проблем, «джигиты» уселись на террасе болтать.

— Ну как твой культуризм? — поинтересовался Андрей, тайно мечтавший заиметь фигуру Аполлона. Танек как-то в минуты интимной близости, глядя на него в упор своими завораживающими очами, сказала: «Ты б хоть бицепсы заимел, уж про остальное не говорю, вот Серега…» Она вовремя замолчала, а Андрей чуть не растерял свои скромные возможности, на которые с обезоруживающей откровенностью намекала Танек.

— Пришел бы да посмотрел, — лениво предложил Игорь. Он снял с себя свитер и по пояс обнаженный сидел на ступеньках крыльца, обратив к солнцу крепко зажмуренные глаза. Его могучие мышцы блестели и тело было так прекрасно, что Андрей и Серега изнывали от зависти.

— Ты можешь хоть два, хоть один раз в неделю часа по два-три качаться? — продолжал Игорь. — Атлетизм дело серьезное. Вон Серега, здоровый парень, красавец, по нему чувихи как мухи дохнут. Что Иринка, что Танек, что еще несколько тысяч, не запомню никак. А мышцы дряблые, как у девчонок…

— Прямо! — возмутился Серега, напрягая весьма внушительные бицепсы, те самые, о которых вспоминала Танек в разговоре с Андреем.

— Да нет, я так, — Игорь сделал примирительный жест рукой, — для чувих ты вполне за Геркулеса сойдешь, так что не дергайся. А вот если с настоящими кулаками схватиться — тут все посерьезней. — Помолчали. Потом он продолжал: — А вы б могли, мужики, повоевать за правое дело? А? Побить козлам морды?

— В смысле? — спросил Серега.

— В смысле? — переспросил Игорь. И вдруг взял да и выдал за здорово живешь свою тщательно оберегаемую тайну. Что, мол, полно на свете сволочей и некому им носы утирать. А пока ментухи дождешься да всех этих судей-прокуроров с их талмудами и параграфами… Так чего церемонии разводить? Если знаешь, что козел, так и отвинчивай ему рога. И финиш! Мне доказательств хватает, я и делаю свое доброе дело…

Некоторое время Андрей и Сергей обдумывали услышанное.

— А как же презумпция невиновности? — неуверенно хихикнул Андрей.

— У тебя задница есть? — неожиданно грубо сказал Игорь. — Вот ты и засунь туда свою презумпцию.

— Ты что это? — улыбнулся Серега, пытаясь выровнять обстановку.

— Ничего! — зло заговорил Игорь. — Здоровые бугаи! Кто будет всех их давить, если мы не возьмемся? Словом, так, мужики, есть надежная компашка, хотим порядки в стране наводить. Начнем с Арбата. Будете с нами?

— А что, — воскликнул Сергей, — я готов! Только почему с Арбата? Вот у нас на комбинате есть один хмырь — все тащит. У меня увел тогда монтировку. Я уверен, некому больше. Так что, я на него капать пойду? Чем докажу? Но я-то знаю. А дать по мозгам следует. Нет, я готов.

— Ну, в общем, конечно, можно, — с куда меньшим энтузиазмом согласился Андрей, — слушай, Игорь, а не получится самосуд? А?

— Ну какой самосуд, башка еловая! Какой? Мы-то знаем, что они преступники, мы и наказываем.

— Ну, ошибка какая… — гнул свое Андрей.

— Да какая ошибка! — Игорь чуть не кричал. — Мы же проверяем. Получаем доказательства. Просто наши доказательства не всегда соответствуют всяким там статьям. Но мы-то знаем!

— Конечно, конечно, — сдался Андрей.

— Короче, записываю в «группу самозащиты». И если есть у вас надежные кореша, приобщайте. Осторожненько, конечно, с проверочкой. Лучше одного верного, чем десять трепачей, учтите. И не болтать. Ясно?

Потом пошли слушать музыку. Солнце село, стало холодно. А в комнате было тепло, жарко топился камин. Для настроения зажгли свечи. Включили кассетофон. «Поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина…» — надрывался хрипловатый голос Токарева. За «поручиком» последовали полублатные эмигрантские песни про Одессу, про Брайтон-Бич, про тетю Хаю, которой привезли привет от Морду-хая…

Слушали, иногда тихо подпевали… «Лучше быть богатым, но здоровым, лучше водку пить, чем воевать…» — вещал певец.

— Это точно, — серьезно сказал Андрей. Он встал, налил себе и Таньку, примостился рядом с ней, попытался просунуть руку под излишне длинную юбку своей дамы. Но Танек возмущенно оттолкнула его, обожгла гневным взглядом: нашел, мол, время, когда такая музыка! Андрей смущенно ретировался. Пойми ее! Смотрит на тебя своими глазищами, как гипнотизер, вдвоем останутся — все позволит, а тут, видите ли, не тронь ее! Небось Серега полез бы — не оттолкнула. Андрей молча пил свою водку. Переживал обиду.

«…Я проститутка, я фея из бара, я черная моль, я летучая мышь…» — в голосе певца слышалась горькая тоска.

Раздался щелчок, песня оборвалась.

Андрей (небось назло) включил свет.

— Парижи, рестораны, — упрекнула Иринка. — проститутка и есть проститутка. А теперь и у нас полно. Стрелять бы их всех!

— Уж прямо стрелять, — усмехнулся Игорь. — Может, на костре жечь? Как ведьм. А вот пороть бы на площади не мешало.

— Чего взъелись, — Серега рассмеялся, — слава богу, что баб у нас раскрепостили, с кем хочет, с тем…

— А платить? — вскинулся Андрей. — Они же дерут будь здоров!

— Да уж, — веселился Сергей, — бригадный подряд, обслуживают, как в автосервисе, только в очереди стоять не надо. Ха-ха!

— «Ха-ха», — передразнила Иринка, — ты бы лучше о семейном подряде подумал, гуляка!

— А я что, я ничего, — сделал невинное лицо Серега.

— Скоро примут о них закон, — заметил Игорь, — а нет, так «группа самозащиты» ими займётся.

— Кто? — не поняла Иринка.

— Да это я так, — Игорь прикусил язык, — разболтался, ладно, поставь чего-нибудь быстрое. Побрейкуем, что ли! Ты как, Наташка?

Он повернулся к своей подруге. Улыбка мгновенно слетела с его лица. Наташа сидела белая как мел, глаза ее были полны слез, в руке она мяла платок.

— Ты что? Наташка? Что с тобой? Болит чего? Голова?

Хлюпая носом, она молча кивала. Игорь подсел к ней, обнял за плечи. Она уткнулась ему в грудь, громко некрасиво расплакалась. Девушки засуетились, сбегали за водой. Иринка копалась в сумке, ища лекарства, невозмутимая Танек обстоятельно накладывала Наташе на лоб мокрый компресс.

Ребята беспомощно топтались на месте, не зная, что делать. Их выгнали из комнаты, потом Наташу увели на второй этаж, уложили в постель, напичкали пилюлями и, велев уснуть, погасили свет.

— Чего это с ней? — недоумевал Игорь, — все вроде в порядке было утром…

— Случается, — авторитетно заявила Иринка, — может, переутомилась, может, еще что… Вы, мужики, ничего не понимаете. И ты не вздумай к ней сегодня приставать, слышишь? — она строго посмотрела на Игоря. — Пусть отдыхает.

Игорь грустно закивал.

Веселье кончилось. Вскоре Андрей уволок Танька в хозблок, Серега, не очень стесняясь, постелил возле камина постель на двоих, игнорируя осуждающие взгляды Иринки.

А Игорь поднялся наверх, прошел на цыпочках во вторую комнату и, не раздеваясь прилег на диван. Некоторое время он прислушивался. В спальне царила тишина. Наглотавшись лекарств, Наташа, наверное, крепко спала.

Но она не спала. Устремив взгляд в незашторенное окно, она лежала не шевелясь, даже не пытаясь уснуть. Конечно. Она проститутка, б… подзаборная, шлюха, подстилка, валютная девка… Ее надо стрелять, давить, пороть на площади. Все правильно. Возьмут плетку, задерут юбку, за которую она этой Нинке-фарцовщице две с половиной косых отстегнула, спустят трусики, которые по полсотне покупает! Бейте, стегайте! Кто бить-то будет? Игорь — шоферишка, левак? За душой ни копья! Серега — махинатор — грошовую монтировку жалеет? Может, менты? Сутками работают, любой козел их помоями обливает, а то и ножом пырнет и сколько получают? Меньше дворника. Вот если пришьют, небось вдове сотню на пособие подкинут. А может, академики пороть будут? Тем, она слышала, до гроба по полтысячи платят за то, что храпят на своих заседаниях. Полтысячи! В десять раз меньше, чем она в месяц зашибает. Ой, не могу! Она, значит, десять раз академик! «Стрелять, пороть!» Ах, какие все благородные! Она собой честно торгует — лишнего не требует, не хотите — не берите, идите к телеграфу, там по полтиннику просят. На любой кошелек есть товар. А в магазинах хрен найдешь, чего хочешь. Там и обвесят, и обмерят, и сверху возьмут. Но там же все честные, все благородные! Не то, что эти проститутки! Стрелять их! А с кем гуляют? Со вдовыми только, да? На тебе! С женатыми гуляют, между прочим. Мы, значит, мразь, а они, гулящие, они все честные — отцы, мужья образцовые. Хоть на Доску почета вешай. Все такие замечательные! Что ж, пожалуйста, она готова идти машинисткой, как эта Танек, секретаршей или санитаркой. Только на что одеваться, где такие сапожки — фирму, губнушки, шубки покупать? Интересно, вот Танек, она что на свою сотню или сколько там рэ, одевается? Прямо! Небось или предки подкидывают, или какой-нибудь постоянный Гор есть. Так в чем разница? Только что к «Националю» не ходит. Порядочная! Вот станет Тутси пенсионеркой, тогда на свои будет жить, а пока молодая и красивая, уж извините, хочется и одеться, и наесться. Так что неизвестно еще, кто умней да честней. А то стрелять, пороть… То-то, когда она трусики скидывает, Игорь не за плетку хватается… Пороть! Еще какую-то «группу самозащиты» выдумали…