— Да я ж крепостной, как по-цыгански жить-то, — пожал плечами Петя.

— Да ты, Петька, не обычный крепостной, — расхохотался Бекетов. — Если б все крепостные такие были, у нас бы революция случилась пострашнее французской! Так что в оба гляди за ним, Алеш…

Петя долго в ту ночь заснуть не мог. Вспоминал и цыган, и неудачное гадание у Бекетова — тревога за душу брала.

***

Тяжко это, когда тебя любят, а ты — нет. Смутная вина гложет, неловко ловить отчаянные ждущие взгляды. Нравился Пете Бекетов, удалой гусар, храбрый офицер. Но вот чтобы любить, чтобы сердце замирало — не было такого. А как представлял, что уйдет к нему, сразу стыдно становилось: Алексея Николаевича бросит, а ведь один у него остался.

И еще Петя понимал, чем завлек отчаянного гусара — тем, что гордый, что не дается. А как доступный станет — не надоест ли? Бекетов-то завоевать его хотел, азартом горел, а если согласиться, то неизвестно еще, сколько им вместе быть: оба горячие, увлекающиеся, разведет по сторонам и будут жалеть, что друга предали. Гадко получится — за спиной у барина на виду у всех шашни крутить. Да и другие офицеры уважать перестанут, поймут, что уломать можно, и полезут. И ведь не осердишься тогда, пример-то показал уже.

Еще и гадание это… Петя думал мрачно: может, и не шел бы Бекетов так отчаянно в атаку, сложись все по-другому. И врагу так запутаться не пожелаешь: предашь одного — другого от смерти спасешь да лучших друзей разведешь при этом. А не предашь — сиди и думай, не сбудется ли гадание. Вот и выбери тут!..

Петя мрачный в палатку вошел. Смотреть тягостно на Бекетова было, встречаться с ним не хотелось. Тот спал уже, и он вдохнул облегченно. И сел в углу, глядя на него.

Мальчишки, Жан и Анатоль, с двух сторон доверчиво жались к его широкой груди — дети совсем были во сне, хотя чуть постарше Пети оба. Они понимали, что Бекетов их себе не по большой любви привез, а просто чтоб был кто-нибудь под боком. Да и слова ласкового не слыхали от него, наверное. Хотя берег, в бой либо с собой брал, либо вовсе не пускал. Бекетов ничего наполовину не делал — раз уж взял, так защищал, досаду не срывал на них, они как за стеной за ним были. Те и привязались к нему.

А как перепугались оба, едва про гадание узнали! Хвостиками за ним вились, глядели снизу вверх отчаянно. Бекетов смеялся только: «Ну вы что? У английских учителей воспитывались — и цыганам верите?» Но невеселый смех какой-то выходил у него. Всякий знает, что у цыган карта просто так не ложится.

И Алексей Николаевич хмурый был. А как стали собирать отряд, чтобы в тыл врагу вылазку сделать — просить стал:

— Миш, не надо, тебя ведь не заставляют, можешь не идти...

— И ты туда же! — разозлился Бекетов. — Надоели вы мне все! Пойду непременно, а то скажут, будто я карты испугался — позору не оберешься.

Он был упрямый, храбрый и отчаянный — весь полк на него равнялся. Собираться стали на другое утро, и еще в сумерках Бекетов тихо ушел.

— Михаил Андреич! — Петя догнал его за палаткой.

Как не нравилось ему это! Тут понятно, что навыдумывать всякого можно со страху. Но много стало мародеров, когда совсем развалилась неприятельская армия, по всей округе шарили — отчаявшиеся, озверевшие. Их и шли отлавливать, а то уж которая деревня горела.

— Чего тебе? — хмуро спросил Бекетов. — Оставаться поздно уже.

— Да я не за этим… Монетку возьмите на счастье.

Хуже глупости не выдумать! Ну а вдруг не зря он сидел с гадалкой? Петя много узнал тогда: та про цыганскую ворожбу рассказывала, про то, как удачу приманить и отвести, про амулеты разные. Говорила, что на золото удача хорошо ложится, потому и носят они столько украшений. А самое ценное — если дарят их. Потому и в бедности цыгане в золоте ходят, и мысли нет продать семейные, по наследству перешедшие серьги и кольца.

Монетку вот старую подарила, научила, как на счастье заговорить. Петя не очень верил, хмурился. А сегодня с утра как пробрало — то ли приснилось что, то ли просто захотелось помочь, чем мог.

— Да ну тебя, Петька, — хмыкнул Бекетов.

— Утянет, что ль, ну возьмите…

Петя знал: как ему что в голову взбредет — не отступится, пока не сделает. Вот и пристал так, что проще согласиться было.

— Не верю, — Бекетов протянул-таки руку за монетой, сунул за пазуху не глядя.— Лучше б обнял на счастье.

— И обниму, только не потеряйте, — Петя прильнул к нему и замер.

Так и стояли — холодно было, а в руках у Бекетова он грелся. Снег где-то сзади скрипнул, но они не обернулись. Нескоро офицер вздохнул и в сторону шагнул. Пете он улыбнулся, потрепал его по волосам и прочь ушел.

Тот медленно в палатку вернулся. И натолкнулся на тяжелый взгляд Алексея Николаевича, который курил в углу. У него снег на плечах был — с улицы только что. Видел их, что ли?..

— Попрощались? — с ухмылкой спросил он.

Петя досадливо отвернулся. Ну что же это! Опять вот, видно, невесть что выдумал, чего и близко не было. Неприятно было, что барин злился. Лучше б за друга волновался.

— Так и знал, что спелись, — продолжил он задумчиво. — И когда только успели?

— Да не было ничего! — Петя закусил губу. — Ну, провожал, да я вовсе хотел… монетку на счастье…

Обидно было: оправдываться перед ним еще! Да ведь и не за что, а не поверит.

— Какую монетку, Петь? — раздраженно спросил барин. — Будто я не понял, что своими глазами видел.

— Видели, да не то, — бросил Петя.

— А что еще можно было увидеть? Не увиливай, — Алексей Николаевич ехидно усмехнулся. — Врать не надо, и так понятно все. Не стыдно?

— Нет! — Петя, зло сверкнув глазами, вылетел из палатки.

Да не за что ему стыдиться! И не объяснишь ведь. Гадко подумалось, что лучше было бы к Бекетову на самом деле уйти — уж тот бы точно такого не стал бы выдумывать и злиться. С ним поговорили бы спокойно, если б он так Петю застал. Может, тот погорячился бы сначала, но непременно понял бы. А тут — ну как можно так? Вот вбить себе в голову и слушать ничего не желать. Ну и ладно, пусть мучается, а уж терпеть и первым не приходить мириться Петя умел.

Три дня минуло. Они так молча и ходили, только зло переглядывались. А спали в разных углах палатки, хоть и мерзли.

Пете вовсе не до ссоры было, он про Бекетова думал. Он на четвертый день пристал к офицерам: бывает ли, что так долго вестей от отряда нет? Бывало, конечно, но дурное предчувствие не оставляло.

Они на другой день пошли к полковнику, поддавшись Петиным уговорам. Просили, чтоб отпустили их тоже в вылазку, вдруг выручить нужно. Тот разрешил.

Петя, конечно же, с ними поехал. Как собирались — увидел, что Алексей Николаевич тоже коня седлал. Ну понятно, как же без него за другом. Но Пете не хотелось ехать с ним, видеть его гадко было.

— А ты куда? — хмуро спросил барин. — Отряд мой, я тебя не возьму.

— Вам партизан не нужен? — Петя вздернул бровь.

Солдаты за его спиной тут же закивали: нужен, мол. Знали ведь, как Петя умел в лесу хорониться. Он понимал, что тут его поддержат. Алексей Николаевич мрачно покосился на него и кивнул.

Они ни словом не перемолвились, пока ехали — кружили по дорогам, выспрашивали в деревнях про гусар. Мужики головами качали. Так до ночи промаялись, только тогда сказали им, что видели недавно.

И как видели! Они в лес указали: мол, те туда отступали, а за ними мародеры шли. Им не сказали про гусар, но дело-то два дня назад было, наверняка уже нашли их и окружили в чаще.

Следы копыт нетрудно было выискать в снегу, их не замело еще. Кое-где размыло из-за оттепели, но тут Петя вперед ехал и смотрел — сломанные ветки по краям дороги замечал, кусты примятые, и ему хватало таких примет.

Выстрелы они издалека услышали — Петя первым насторожился. И тут же соскочил с коня.

— Зачем собрался? — остановил его барин.

— Посмотрю.

— Так я и пустил.

— Сами по сугробам полезете? — Петя прищурился. — В красном мундире? Вот занятно целиться будет…