— Не лучше ли перейти на английский? Чтобы как–нибудь случайно не проговориться, есть смысл на какое–то время отказаться от своего языка.

Мы перешли на английский, которым я владел неплохо, а Железнов, пожалуй, даже безукоризненно. И когда в ответ на какой–то его вопрос я не нашел нужного слова и опять перешел на русский язык, Железнов засмеялся:

— Уговор дороже денег! Позавчера вы изводили меня, отказываясь понимать по–русски, а сегодня я не хочу понимать вас.

Подъезжая к городу, я припомнил, как при первом своем посещении Железнов обратился ко мне с предложением нанять его в качестве шофера.

— Вы останетесь в Риге? — спросил я его.

— Не знаю, — ответил он. — По соображениям конспирации, я не имею права это сказать. Но я и на самом деле не знаю.

Тогда я спросил, нельзя ли ему жить в Риге под видом моего шофера, и сказал, что было бы очень здорово находиться друг возле друга.

На это Железнов ответил, что так, на ходу, решить, этот вопрос нельзя и что принимать решение будет тот, в чье распоряжение поступил я и в чьем распоряжении находится сам Железнов.

Мы остановились перед моим домом и вышли из машины.

— Прощайте, — сказал Железнов. — Пойду.

— Куда? — несколько наивно спросил я.

Железнов улыбнулся.

— Этого я сказать не могу.

— А когда мы увидимся? — спросил я.

— Может быть, никогда.

— Как это вы не боитесь? — сказал я ему. — Я наблюдал за вами третьего дня. Уж больно вы смело ходите. Кругом шпики…

— А кто вам сказал, что не боюсь? — возразил Железнов и пошел по улице с таким независимым видом, как ходят только очень уверенные в себе люди.

Когда я вернулся домой, Марта не спросила меня, где я пропадал, и, вероятно, не только потому, что была приучена к таким исчезновениям Блейка, но и вследствие природной сдержанности, вообще присущей латышам. Она только поинтересовалась, надо ли подавать завтрак, и осталась, кажется, довольна, когда я не отказался от ее услуг.

Часа через два в квартире появилась Янковская.

Я слышал, как она еще при входе, в передней, осведомилась у Марты, вернулся ли я, стремительнее, чем обычно, вошла в кабинет и, как мне показалось, с облегчением вздохнула при виде меня.

— Наконец–то! — капризно произнесла она. — Знаете, кажется, я начинаю к вам привыкать. — Я молча ей поклонился. — Ну, как? — спросила она, опускаясь в кресло. — Как вам удалось справиться?

Я не понял ее.

— С чем справиться?

Янковская рассмеялась.

— С немцами!

Я вопросительно на нее посмотрел.

— Нет, серьезно, куда это вы запропали?.. — Она рассмеялась. — Я уж не знаю, как вас и называть: Андрей, Август или Дэвис… Пожалуй, лучше всего Август… Где вы пропадали, Август?

Она плохо скрывала свое любопытство; было очевидно, что она ждет от меня подробного рассказа о поездке.

— Где был, там уже нет, — ответил я, как бы поддразнивая ее, а на самом деле обдумывая, что ей сказать. — Ездил с господином Эдингером к морю, он хотел решить с моей помощью одну задачу…

— Ах, не лгите! — воскликнула Янковская с раздражением. — Я звонила к Эдингеру, он никуда не уезжал из Риги!

Оказывается, она проверяла меня на каждом шагу и не находила нужным это скрывать! Было очень важно узнать, о чем она спрашивала Эдингера и что он ей ответил.

— Да, он не мог мне сопутствовать, — сказал я. — Он остался в Риге.

— А где вы были? — быстро спросила Янковская.

— У советских партизан, — ответил я с усмешкой. — Ведь вам известно обо мне все!

— Мне не до шуток, Август, — перебила Янковская. — Если бы Эдингер не знал, где вы находитесь, он немедленно принялся бы вас искать.

— А вы спрашивали его обо мне? — спросил я в свою очередь.

— Конечно, — вызывающе ответила Янковская. — Вдруг вы на самом деле вздумали бы перебежать к партизанам?

Эта дамочка не раз говорила, что желает мне всяческого благополучия, но, как и следовало ожидать, не пощадила бы меня, вздумай я нарушить ее игру.

— Что же вы сказали обергруппенфюреру?

— А что он сказал вам? — ответила мне вопросом на вопрос Янковская.

— Вот я и хочу знать, скажете вы мне правду или нет, — сказал я с вызовом. — Я жду.

— Вы, кажется, всерьез входите в роль Блейка, — одобрительно заметила Янковская. — Я ничего не выдумывала и лишь повторила то, что сказали вы сами. Сказала, что вас нет, что вы мне срочно нужны и что Эдингер, по вашим словам, осведомлен о месте вашего пребывания.

Это был донос. Хорошо, что я попросил у Эдингера разрешения сослаться на него, иначе она могла основательно меня подвести. Она согласна была, чтобы я полностью перевоплотился в Блейка, но помешала бы мне снова стать Макаровым… Да, это был самый настоящий донос, и в данном случае вещи следовало называть своим именем.

— Но ведь это донос! — воскликнул я. — Что же ответил вам Эдингер?

Узнать ответ Эдингера было сейчас важнее всего!

— Он засмеялся и сказал, что это не столько его тайна, сколько ваша, — ответила Янковская. — Во всяком случае, дал мне понять, что здесь не замешана женщина.

Я с облегчением вздохнул. Немцы покупали меня! Блейк был тонкая штучка… Они отлично понимали, что Блейка не так просто провести, он не мог не видеть, ведется за ним наружное наблюдение или нет, и они сняли с него наблюдение. К такому заключению пришел во время нашей поездки не только я, но и Железнов, а он был опытней меня. Возможно, Эдингер даже решил, что Янковская звонит по моему поручению, и захотел оказаться в моих глазах человеком слова. Он отдавал себе отчет, что у Блейка нет иного выхода, как пойти на службу к немцам, но понимал, что Блейк не заурядный шпион, и отношения с ним надо строить, так сказать, на базе «честного слова»… Все, все в этом мире, в котором я так внезапно очутился, все использовалось в игре… И я с облегчением подумал, что на этот раз Эдингер меня не подвел!

— Но ведь это донос! — повторил я. — Вы вели себя нелояльно, Софья Викентьевна. Представьте себе, что я сказал вам неправду. Вы погубили бы меня. Эдингер сразу бросился бы по моим следам…

— И на этот раз вас некому было бы спасти, потому что обратного пути у вас нет, — цинично согласилась Янковская. — Я не советую вам пренебрегать мною, вы еще слишком неопытны, а немцев обмануть нелегко. Это меня и тревожило, поэтому я и спросила, как вы справились… — Она подошла ко мне и провела рукой по моим волосам. — Будьте умницей, нам невыгодно ссориться, — примирительно сказала она. — Чего хотел от вас Эдингер?

Черт знает, какие у нее были связи и возможности! С ней не стоило ссориться, и я бы не поручился, что она не могла узнать о моем разговоре с Эдингером от кого–нибудь из его окружения, поэтому я не собирался сильно отклоняться от истины.

— Он просил показать рацию, при помощи которой Блейк сносился с Лондоном, — признался я с таким видом, точно Янковская вырвала это признание против моей воли.

— Рацию?! — воскликнула Янковская. — Но ведь это же блеф!

— То есть как блеф? — спросил я. — Разве у Блейка не было рации?

Янковская пожала плечами.

— Я лично не слыхала ни о какой рации. Конечно, могла быть, и каким–нибудь путем немцы могли о ней пронюхать. Но вы–то… Это рискованный путь — блефовать с немцами! Вы о рации не знаете ничего, а играть с ними комедию долго не удастся, вы рискуете головой.

Я насмешливо посмотрел на Янковскую.

— Ну а если я обнаружил рацию?

— Вы?! — На этот раз она удивилась вполне искренне. — Каким образом?

— Я нашел в этом кабинете кое–какие координаты, которые помогли мне…

Я сказал это так, точно это было самое повседневное дело — находить тайные передатчики, посредством которых резиденты английской секретной службы осуществляют свою связь. Янковская широко раскрыла глаза.

— Вы это серьезно?

— Вполне.

— И вы нашли указание на местонахождение рации в этом кабинете?

— Вот именно.

— Но каким образом?

— Это мой секрет.