Именно над этой супружеской изменой Талейран, зная пылкий характер императрицы, и работал с ловкостью законченного интригана.
В Рамбуйе, в Гросбуа, где она остановилась 25 апреля, чтобы попрощаться с отцом, в Труа, в Шатильон-сюр-Сен, где она совершила остановку 27 апреля, он окружил ее очень симпатичными офицерами. А самый высокий, самый белокурый из этих молодых людей постоянно стоял на часах у двери ее спальни.
Но Мария-Луиза, хотя ее и угнетала потребность утолить жар любви, все еще любила Наполеона и отважно отбрасывала всякую мысль о том, чтобы ему изменить.
В Дижоне, куда она прибыла 28 апреля, агенты Талейрана все же добились своего… Они организовали оргию неподалеку от дома, где остановилась императрица, для того, чтобы шум оргии доносился до ее открытых окон.
Трем молодым дижонкам было поручено пожертвовать остатками добродетели во имя политических амбиций князя де Беневана.
«Эти три шлюшки, – сообщает нам “Скандальная хроника времен Реставрации”, – собрались вместе с двумя кучерами и сыном булочника, славившимся тем, что мог шесть или семь раз кряду удовлетворить дам, не проявляя при этом ни малейшего признака усталости.
Они обосновались в одном из залов трактира и начали заниматься распутством во всю силу их молодых лет.
Подчиняясь отданным им приказам, они не ограничились только простым совокуплением, но громко и в крепких выражениях комментировали каждый из своих жестов…
Таким образом, в тишине ночи раздавались слова, шедшие вразрез с честным поведением. Вылетая из окна, эти речи перелетали через улицу и достигали чутких ушей Марии-Луизы…
Бедняжка вскоре дошла до такого возбуждения, что ногти ее начали рвать простыни подобно тому, как это делают кошки в период любви, а тело ее начало конвульсивно дергаться, словно бы она уже была во власти самых пленительных игр…
К полуночи сцены, проходившие в зале трактира, стали еще более сложными. Комментарии стали высказываться словами, выражениями и образами такой смелости, что Мария-Луиза не смогла больше терпеть. Соскочив с кровати в одной ночной рубашке, она приоткрыла дверь своей спальни, окликнула красавца, дежурившего в коридоре, и быстро впустила его к себе…»
Спустя три дня несколько успокоенная императрица переправилась на ту сторону Рейна…
А пока подталкиваемая Талейраном Мария-Луиза в первый раз изменяла – если верить «Скандальной хронике» – Наполеону, Жозефина, которую вдруг тронуло несчастье, приключившееся с императором, писала ему вот такое нежное послание:
«Сир, только сегодня я смогла просчитать всю глубину несчастья от того, что закон оборвал наш с Вами союз; я страдаю от того, что являюсь всего лишь Вашим другом, которому остается только страдать перед лицом столь неожиданно свалившегося на Вас несчастья.
Мне жаль Вас не от того, что Вы потеряли трон; я по опыту своему знаю, что с этим можно смириться… Вам должно быть горько от неблагодарности и предательства друзей, на которых вы могли бы рассчитывать! Ах, сир! Почему я не могу прилететь к Вам для того, чтобы уверить Вас в том, что ссылка может запугать только простые души и что, не уменьшая искренней привязанности, несчастье придает ему новые силы.
В тот момент, когда Вы уезжали из Франции, я была готова последовать за Вами, посвятить Вам остаток жизни, которую Вы так долго украшали. Меня удержала от этого единственная причина, и Вы догадываетесь, о чем идет речь. Если я узнаю о том, что вопреки всему я – единственная, кто желает выполнить свой долг, ничто не сможет меня удержать, и я приеду в то единственное место, где я отныне смогу познать счастье, поскольку я смогу утешить Вас, такого одинокого и несчастного. Скажите только слово, и я выезжаю…»
Но Наполеон этого слова не сказал. Он слишком сильно любил Марию-Луизу, которую, вопреки всем доводам разума, ждал к себе, на остров Эльба, и для которой он с чисто ребяческим восторгом готовил шикарные апартаменты, магические фонари и фейерверк…
Глава 12 Жозефина умирает от того, что царь влюбляется в ее дочь
Бойтесь любви великих мира сего.
Народная мудрость
Сразу же по прибытии в Париж Александр, сильно заинтересованный восторженными рассказами Фредерика-Людовика Мекленбург-Шверинского, бывшего любовника Жозефины, попросил, чтобы его приняли в Мальмезоне.
Ему было бы приятно прибавить к победе коалиции над Францией маленькую личную победу над бывшей женой Наполеона.
Креолка, знавшая о том, что все парижанки были без ума от российского императора, без колебаний согласилась встретиться с ним.
Спустя два дня слуга объявил ей о визите царя. Она поспешила в салон, увидела этого красивого белокурого кавалера с голубыми глазами и, как говорят, «почувствовала горение в чувственных местах»… И, позабыв о том, что имеет дело с победителем Наполеона, она пустила в ход все средства соблазнения, которыми она располагала.
Спустя полчаса Александр был покорен и готов прогнать из Франции Бурбонов для того, чтобы вернуть трон Жозефине…
Они отправились вдвоем бок о бок, как нежные друзья, прогуляться в парк. На одном из поворотов аллеи они встретили Гортензию с ее детьми.
– Вот моя дочь и мои внуки, – сказала Жозефина царю. – Рекомендую их вам.
Александр бросил взгляд на бывшую королеву Голландии, старавшуюся остаться спокойной перед столь красивым мужчиной, и почувствовал желание сменить предмет поклонения…
– С этого дня, – пылко произнес он, – они находятся под моим покровительством. – Затем, поклонившись Гортензии, добавил: – Что я могу для вас сделать?
Жозефина, как старая кокотка, обладала душой сводницы; она отошла в сторону, оставив дочь и царя наедине. Когда она снова присоединилась к ним, Александр обещал Гортензии герцогство…
Влекомый одновременно матерью и дочерью, российский император зачастил в Мальмезон. Он часами прогуливался под руку то с одной, то с другой женщиной. Но все же было видно, что он отдает предпочтение Гортензии, которая со своей стороны не оставалась бесчувственной к его очарованию. Между ними зародилась настоящая дружба влюбленных, и злые языки стали утверждать, что их флирт часто продолжался вечерами в одной потайной комнатке. Но ни у кого нет никаких доказательств этой связи. Однако лукавые и игривые письма, которые молодая женщина отправляла царю, вполне могли бы подтвердить то, что болтали эти злые языки…
Как бы там ни было, а император, полностью покоренный Гортензией, использовал все свое влияние на союзников и на Людовика XVIII для того, чтобы с семейством Богарнэ обошлись милостиво. Результат ошеломил роялистов. Жозефине не только оставили Мальмезон и Наварру с миллионным доходом, но еще и владение Гортензии в Сен-Ле было возведено в ранг герцогства с ежегодной пенсией в 400 000 франков.
Для того чтобы отпраздновать эту неслыханную удачу, вновь испеченная герцогиня пригласила 14 мая в Сен-Ле свою мать, брата и царя.
Однако в этот самый день Людовик XVIII организовал торжественный молебен в память Людовика XVI, на который пригласил всех монархов и принцев. К большому неудовольствию двора, Александр принес свои извинения, сел в свою карету и укатил к Гортензии…
После обеда молодая женщина предложила совершить прогулку в карете. На улице было сыро и холодно, уставшая Жозефина с удовольствием осталась бы у огня. Но кокетство заставило ее совершить неосторожность. Для того чтобы доставить удовольствие Александру, она согласилась выйти из дома…
Прогулка продлилась два часа, и Гортензия, поставившая ноги на колени царю, делала вид, что не замечает, как дрожит мать под прозрачной вуалью.
Вернувшись в дом, почувствовавшая недомогание и озноб Жозефина была вынуждена лечь в постель и пропустить ужин. В Мальмезон она приехала только на другой день.
Несколько дней она чувствовала себя усталой и была вынуждена делать над собой усилия для того, чтобы переносить визиты посетителей. Поскольку к ней приходили выразить свою благодарность многочисленные роялисты, которых она в свое время взяла под свое покровительство. Узнав, что двери дома бывшей императрицы снова открыты, в Мальмезон однажды примчалась мадам де Сталь. Болтливая, нахальная, претенциозная, ядовитая, она целых два часа изводила бедную Жозефину, которая едва стояла на ногах.