Между тем Николай вышел из проходной на улицу и, увидев подходивший троллейбус, побежал к остановке.

Когда, наконец, он появился в читальном зале, Маши у кафедры выдачи книг не оказалось.

— Маша в каталоге, — сказала заменявшая ее девушка. Вы пройдите туда, — и при этом как-то странно взглянула на Николая.

Он вышел из зала, поднялся по широкой лестнице и в конце коридора толкнул дверь в большую светлую комнату, где вдоль всех стен тянулись шкафы с узкими длинными ящичками. Посередине стояли столы. За одним из них Николай увидел Машу. Рядом с ней сидел высокий белокурый парень в красивом заграничном свитере и пестром галстуке и что-то весело, увлеченно говорил. Маша внимательно слушала, потом отрицательно покачала головой. Они заспорили.

Николай узнал Валерия Гельтищева. «С ним, наверно, она в субботу и была», — подумал Николай, и на душе у него стало тоскливо и больно. Ну конечно, вон он как рассказывает, разве Николай так умеет? Может, уйти, пока его не увидели? Нет! И вообще, мало ли с кем Маша разговаривает, это еще ничего не значит. Но Николай тут же почувствовал, что именно этот разговор кое-что и значит.

Все же он подошел и с подчеркнутым спокойствием сказал:

— Маша, можно тебя на минутку?

— Конечно, можно! — поспешно и чуть смущенно откликнулась Маша и, обращаясь к своему собеседнику, добавила: — Извините.

— Да ради бога! — развел руками тот, бросив на Николая быстрый и иронический взгляд.

Когда они отошли, Маша оживленно сказала:

— Как хорошо, что ты пришел. Мне два билета принесли в консерваторию. Там сегодня «Пер Гюнт». Представляешь? Невозможно достать! — И вдруг, смутившись, добавила: — Это Григ, к драме Ибсена, чудесного норвежского писателя. Пойдем?

Николай заметил ее смущение. «Конечно, ему этого объяснять не надо, — с горечью подумал он. — Сам небось ей и билеты достал. Вот Маша весь вечер и будет нас сравнивать».

— Я не могу, — сдержанно ответил он. — Ребят искать надо. Помнишь, я тебе рассказывал? Думал, и ты с нами пойдешь.

Маша огорченно всплеснула руками.

— Ой, как же быть?

— Иди уж сама, — улыбнулся Николай. — Потом расскажешь.

Ему пришлось даже уговаривать, ее, но при этом он не мог избавиться от ощущения, что Маша с облегчением восприняла его отказ. А может быть, ему все это теперь казалось?

— Ты не сердишься? — ласково и как-то участливо спросила Маша. — Только не сердись. Но я не могу не послушать «Пер Гюнта».

…С тяжелым чувством возвращался Николай на завод. Случилось, кажется, самое худшее, чего он все время ждал и больше всего боялся: Маша встретила другого, из «своего круга», как выразилась она сама однажды, рассказывая что-то. Это выражение и тогда больно кольнуло Николая, хотя к нему оно в тот момент не имело никакого отношения.

Ребята ждали его на остановке троллейбуса. Никто из них не спросил, почему Николай один и где Маша. Они как будто чувствовали, что произошло что-то серьезное, о чем так просто спросить, а тем более пошутить, нельзя. Даже Коля Маленький при всем его нетерпении и любопытстве возмущенно шмыгнул носом, встретив строгий, предупреждающий взгляд Бориса Нискина: «Учить меня будешь чуткости!» Он только деловито осведомился:

— Значит, для начала — в школу? — И, неожиданно вытащив из кармана шахматного короля, протянул его Николаю: — Я очень извиняюсь, но пришлось украсть…

— Дай сюда! — ринулся к нему Борис Нискин. — Это, знаешь, как называется?! Да я из-за этого…

— …только и кончил, — иронически заключил Таран. — А то бы до утра просидел. Это же надо, а? Психическое заболевание! Мания, так сказать.

Борис сердито и многозначительно ответил:

— У каждого своя. Ты бы уж помалкивал, — и, вдруг улыбнувшись, добавил: — Между прочим, смотрите, что Илья делает.

Все оглянулись на Куклева, который, вытащив записную книжку, погрузился в какие-то вычисления.

Услышав свое имя, он поднял круглую голову и рассеянно спросил:

— А?.. Что сказали?..

Ребята рассмеялись. Даже Николай улыбнулся.

— Нет, это же удивительно! — насмешливо сказал Коля Маленький. — С одной стороны, вроде «мозговой трест» наш, великий техник, а с другой — боксер. Как это у тебя из головы все мысли не выколотят? Удивляюсь!

Илья усмехнулся.

— Наоборот. Крепче вколачивают.

Перебрасываясь шутками, ребята двинулись по улице.

Школа была недалеко. И уже через несколько минут показалось ее светлое четырехэтажное здание с громадными окнами.

Занятия второй смены уже начались, и широкие коридоры были пусты. На площадках лестницы, по которой поднимались ребята, стояли большие аквариумы, висели стенгазеты, таблицы спортивных состязаний, расписания дежурств и уроков.

В учительской находились несколько преподавателей. Двое из них — худощавый, невысокий старик с седенькой бородкой, в очках и пожилая женщина в скромном коричневом костюме, с сухим, жестким лицом и гладко зачесанными назад волосами — сидели у стола и проверяли тетради. На диване сидели две учительницы. Одна, совсем молоденькая, что-то весело рассказывала полной женщине в пестром платье. Еще один человек, как видно, преподаватель физкультуры, в легком тренировочном костюме, с мячом в руках, изучал висевшее на стене расписание.

Ребята вежливо поздоровались, и Николай сказал:

— Мы из народной дружины. Хотелось бы поговорить с классным руководителем шестого класса «Г».

— Это я, — ответила сидевшая у стола учительница. — В чем дело?

— Нас интересуют ваши ученики Виктор Блохин и Гоша Савченко.

— Ах, эта шайка, — вздохнула учительница. — Настоящая бандитская шайка. И главарь у них этот Блохин.

Коля Маленький не выдержал и спросил:

— Что, двое — уже шайка называется?

Учительница неприязненно взглянула на него и ледяным тоном ответила:

— Их четверо. Они уже второй день уроки прогуливают. Мы устали обсуждать их на собраниях.

— Этот Блохин, между прочим, необычайно любознательный паренек, — заметил сидевший у стола учитель с бородкой. — И фантазер! Такие, знаете, истории выдумывает, которые с ним будто бы произошли, — заслушаешься! Но шайка — это ужасно! Я просто не знаю… — разволновавшись, он то снимал, то надевал очки. — Это может превратиться… страшно даже подумать…

— Вечно вы, Игорь Афанасьевич, паникуете, — усмехнулся преподаватель физкультуры. — Ничего страшного. Живые, подвижные ребята, а вот Кузнецов, так тот даже перспективный для спорта. И я слышал, он еще радио увлекается, приемник собрал.

— Значит, в их компании еще двое? — спросил Николай и вынул блокнот. — Кто же? Я заодно адреса запишу.

— Одного вам назвали, это Кузнецов, — ответила классная руководительница, — второй — Вербицкий Олег. Семья вполне приличная. Отец — директор магазина, мать — портниха. А вот у Кузнецова — одна мать, отец погиб, в семье трое детей. Ей, конечно, очень трудно. А старший, вот этот, — отпетый хулиган. И понятно! Никакого контроля. Вот их адреса, — она открыла классный журнал.

Николай записал.

— Так. Семьи Блохина и Савченко мы знаем.

— Ну, а что же все-таки случилось? — с интересом спросила молодая учительница.

— Блохин и Савченко не ночевали дома. Матери прибежали к нам в штаб. Будем искать.

— Это ужасно! — воскликнул старик, которого назвали Игорь Афанасьевич. — Ну, разве их теперь найдешь? Что не случается в большом городе? Все! Абсолютно все!

— Ах, Игорь Афанасьевич, вас всегда страшно слушать, сказала сидевшая на диване полная учительница. — Нельзя же так всего — свете бояться!

— Ну, хорошо, хорошо! Я ничего не говорю, — нервно вертя в руках очки, ответил Игорь Афанасьевич. — Я буду счастлив, если их найдут. Дай бог, как говорится, дай бог! Но я просто-напросто знаю жизнь. Если бы это случилось, скажем, у нас в Кременчуге лет сорок назад… О! Тогда бы…

— Ну, мы их все-таки найдем, — улыбнулся Николай. — А учатся они, значит, плохо?

— Отвратительно, — ответила классная руководительница.