Примечательно, что Рейх из раскрепощения половых влечений выводит и пролетарскую революцию, т. е. из одной и той же «причины» выводит два противоположных следствия: и фашизм и пролетарскую революцию, — а это полностью опровергает исходный тезис.

Т. Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе и другие современные приверженцы психоанализа также пытаются объяснить фашизм как реакцию на психологические стрессы в условиях современного капитализма. По Фромму, возникновение фашизма связано с «уникальным садомазохизмом» масс, по Маркузе — с «десублимацией агрессивных влечений, таящихся в подсознании человека», и особенно с «политической мобилизацией несчастья» — неустроенности, неуверенности, неудовлетворенности и т. п., которое присуще «одномерному» человеку, живущему в современном индустриальном обществе Г

К таким же, по сути, выводам пришел западногерманский теоретик Зигфрид Кайль. По его мнению, неизрасходованная сексуальная энергия, прорываясь в виде разрушительной силы, становится источником войн, революций, контрреволюций, всякого рода других социальных потрясений¹. В том же духе известный американский публицист и историк X. Болдуин в книге «Критические годы: 1939–1941» пишет: «Как всегда было в прошлом, человек и его необузданные страсти стали причиной второй мировой войны: а именно — стремление отдельных лиц обладать все большей и большей властью, стремление народов к победам и созданию империй»².

Подобные психологические, психоаналитические характеристики поведения народов в конечном счете являются субъективистскими и поэтому поверхностными. Более того, они сознательно используются в целях клеветы на массы. Так, Е. Шварц рассматривает фашизм как порождение массового народного движения, как взрыв «низменных инстинктов» толпы, как выражение чувства мести «маленьких людей», дорвавшихся до власти. Он выводит идейные предпосылки фашизма из националистических и социалистических устремлений, якобы в равной мере характерных для народных масс. Так, социализм, особенно в его марксистской форме, разглагольствует Шварц, стал религией, опиумом для рабочего класса, который жадно ухватился за это учение, обещающее ему привилегированное положение в будущем социалистическом обществе. Что касается национализма, то он, по утверждению Шварца, имеет еще более широкую базу: он захватывает все низшие общественные слои, побуждая их к насильственным действиям во имя превосходства одной нации над другой. В XX в. национализм и социализм, наконец, встретились и соединились в национал-социализме, якобы ставшем негативной идеологией социальных низов. Таков «вывод» Шварца³.

Упоминающийся выше историк Э. Нольте также доказывает, что фашизм имел некую «народную» природу; он также пытается отождествить фашизм с большевизмом, рассматривая их в качестве двух крайностей (правой и левой), двух форм контрреволюционной реакции масс на буржуазную демократию, на господство капитализма⁴.

Ряд буржуазных авторов (П. Друккер, Ф. Фурастье, Р. Дарендорф и др.) утверждают, будто фашизм возник как ответ недостаточно развитого общества на индустриализацию общества, на развертывание технологической революции, на бурный технический прогресс, к которым массы якобы не в состоянии приспособиться ⁵.

Крайним выражением этой точки зрения является тезис, будто фашизм есть триумф нового варварства масс, обусловленного крушением классового общества, к которому-де привела прежде всего эпоха Французской революции, индустриализации, урбанизации и т. п. Масса, захватившая авансцену политической жизни общества, отвергает прогресс, культуру, подавляет гуманистически воспитанную элиту. В результате всего этого якобы и утверждается фашизм¹. В этом же, по сути, духе рассуждает и западногерманский историк Г. Франц-Виллиг. Он, в частности, пишет: «Век мировых войн и мировых революций — это век масс. Вследствие изменившегося в результате промышленной революции и все еще изменяющегося образа жизни и вследствие тесно связанного с промышленной революцией скачкообразного прироста населения массы играют постоянно возрастающую роль… Век масс есть век безбожия, идеологий и больших сильных личностей, в которых олицетворяется воля масс к власти… Массы хотят не думать, а верить, не рассуждать, а повиноваться. Господство масс осуществляется в господстве личностей»². И дальше, исходя из этого, автор рассматривает фашизм как «современное массовое движение», теснейшим образом связанное с Гитлером, который «был вызван, создан, сформирован массами» и является их выразителем³.

Ева Райхман, западногерманская исследовательница фашизма, в своей книге «Бегство в ненависть» также доказывает, что фашизм был-де выражением стихийных желаний масс, что фашистская идеология будто бы была суммой не связанных друг с другом, независимых друг от друга идеологических элементов, каждому из которых была придана совершенно особая форма осуществления желаний масс. Она подчеркивает, что массы привносили в фашизм и фашистскую идеологию всего лишь свои психологические потребности. Массам не требовался антисемитизм, но они стремились ненавидеть; они не требовали расовой теории, но они хотели испытывать чувство превосходства. Им не нужна была легенда о «пятой колонне», но они хотели сложить с себя чувство вины за проигранную войну. Принцип фюрерства не был их требованием, но они всегда были склонны скорее подчиняться, чем самостоятельно принимать решения[1].

В буржуазной историографии широкое распространение имеют также теории и взгляды, которые произвольно сводят фашизм исключительно к личности Гитлера. Одним из первых, кто выступил с обоснованием легенды «Гитлер — демоническая личность», был Ф. Мейнеке. В своей книге «Немецкая катастрофа» он, стремясь завуалировать в сознании немецкого народа классовый характер фашизма, субъективистски свел всю проблему фашизма к «демонической» личности Гитлера, к таким его мефистофелевским чертам, как одержимость, мономания, инфантилизм, медиумизм и т. д. и т. п., благодаря которым он-де гипнотизировал массы и увлек Германию на путь катастрофы, в пропасть.

Подобную позицию занимает Л. Мэмфорд, который также уходит от точного классового анализа генезиса и сущности фашизма, обнаруживая его корни исключительно в задатках личности Гитлера. Мэмфорд смотрит на Гитлера лишь как на сумасшедшего или невротика, а о его последователях говорит только как о душевнобольных и неуравновешенных людях. Так, он пишет: «Фашизм объясняют чрезмерная гордость, наслаждение свирепостью, невротическая дезинтеграция…»¹.

Конечно, такой субъективистский, индивидуалистический, психологический подход к оценке фашизма несостоятелен, ненаучен. За всем этим объективно и часто субъективно скрывается попытка преуменьшить вину империалистических сил за бесчеловечные преступления фашизма, свалить все на одного Гитлера. Он, только он один повинен во всем случившемся, он один был той самой «гримасой истории», которая может застать врасплох любой народ… Безусловно, Гитлер — преступник номер I², но за ним стояли, его поддерживали финансовая олигархия, монополистический капитал. Фашизм был порожден империалистической буржуазией, стремившейся, с одной стороны, к подавлению революционного движения, а с другой — к агрессивным, захватническим войнам. Гитлера подталкивали, за ним шли отнюдь не в силу «наваждения», «помрачения ума», а руководствуясь соображениями корысти и карьеры.

Попытки всю проблему фашизма свести к «сильной» личности Гитлера имеют и следующий важный подтекст: возбудить надежду, особенно в молодом поколении, что все сегодняшние трудности и проблемы можно решить; для этого только нужна сильная личность. Видный деятель международного коммунистического движения, член правления ГКП Курт Бахман пишет в своей книге «Кем был Гитлер в действительности?»: «Замысел очевиден: вызвать ассоциацию, что модель не списана со счета, что она может оказаться пригодной когда-то в будущем. Реакционным силам весьма по душе, если вновь прозвучит призыв выдвинуть «сильную личность», которая, быть может, все-таки сотворит чудо и «исправит» создавшуюся после войны ситуацию и существующие границы» К