Шура не ответил на мои слова. Я погладил его по голове:

— Как ты думаешь, кто из твоих ребятишек мог бы пойти сейчас с адвокатом?

Шура передернул плечами, будто в каюте был сквозняк. Подбородок мальчишки слегка задрожал, а глаза наполнились влагой. Улыбнувшись, я потрепал его по щеке и хотел было поцеловать в холодный лоб, но Шура отстранился.

— А можно я... — наконец вымолвил он слегка охрипшим голосом и, облизнув губки, продолжил. — Можно мне пойти к мистеру Раю?

— Но ведь, — начал было я, но осекся, заметив умоляющий взгляд. — Ладно, иди.

Шура, очевидно, заранее решил поступить согласно моему вердикту, отчаявшись сам разобраться в своих чувствах. Мой ответ привел его в восторг, он ринулся прочь, но я схватил его за плечо:

— Не спеши. Возьмешь с собой легкий бронежилет и кепку-генератор. Деньги придется получать тебе и везти через весь мегаполис до Скорпиона. Справишься?

Шура усмехнулся, издав хрюкающий звук, что должно было означать на диалекте штурмовиков нечто само собой разумеющееся. Я продолжил, наклонившись к его уху, почти шепотом:

— И еще... Будьте поосторожнее с адвокатом. Мало ли. какой он человек...

— Вы думаете, он педик?

— Ну... Я этого не говорил, но...

Шура пожал плечами:

— Мне можно, наконец, идти?

— Давай! — Я слегка хлопнул его по попке и, когда он уже закрывал створку, крикнул еще раз вдогонку: — «Будь поосторожнее, Джав»

Здание суда сильно смахивало на капитолий. Оно стояло на самой вершине мегаполиса в обрамлении нескольких гектаров цветущего сада привезенных за тридевять земель яблонь. Я запутался во временах года на этой планете, но, по всей очевидности, кругом царила весна. Однако не было слышно ни пения птиц, ни жужжания первых насекомых. Этот мир был лишен летающих форм жизни, и экологи запретили заселять ими планету. Хотя, как и везде, неведомыми путями в людском муравейнике завелись воробьи, а кое-где можно было увидеть и голубя. С ними боролись, но местные жители не очень-то одобряли драконовские меры правительства и откровенно симпатизировали птахам. А что касается певчих птиц, то они жили тут лишь в клетках. Но все равно этот безмолвный, весь в розовом пламени лепестков сад, раскинувшийся в полутора километрах над бескрайней равниной, оставлял в сердце трогательное чувство...

Впрочем, мне не пришлось долго наслаждаться прелестями весны. У входа в капитолий было многолюдно. Кроме писак, которые были настроены ко мне недоброжелательно, памятуя мое «хамское», по их мнению, поведение у врат госпиталя Луи Бланка, собралась толпа из праздных зевак, человек так под тысячу. Наверняка в их воображении рисовалась картина, что меня привезут на судилище подобно Пугачеву — в железной клетке и с оковами на руках и ногах, правда, вот четвертовать уж наверняка не будут, иначе тут собралось бы в сто раз больше народу. Обманутые буйной игрой своей фантазии, обыватели пропустили сам момент моего появления и только по ропоту в первой шеренге журналистов догадались, что один из спокойно шедших по лестнице людей в униформе и должен был быть обвиняемый.

— Смотрите! Вот он! — услышал я выкрик на русском, среди непонятного шума толпы местного диалекта.

Это меня крайне заинтересовало, я остановился и оглянулся. Люди с волнением подались вперед, и взвод церберов уперся ногами в землю, не давая сомкнуться проходу. Тут меня настойчиво попросили войти в здание. Я бы даже сказал, просто поволокли внутрь. И когда я уже переступал порог, сзади раздался еще более пронзительный, по-моему, усиленный мегафоном женский визг, но уже на английском:

— Убийцы! Исчадия ада!

Внутри Капитолий отнюдь не блистал великолепием. Мы поднялись на второй этаж по широкой лестнице, застеленной весьма запыленным зеленым ковром, кое-где уже изрядно потертым, и попали в небольшую залу, куда выходили двери суда. Тут меня встретил озабоченный мистер Рай. Он не стал говорить ни слова, а просто мимоходом сжал мое запястье, дескать, все будет нормально. Но вот меня привели в отгороженный силовым полем закуток, который следовало бы назвать скамьей подсудимых. Немного погодя в помещении все затихли, присяжные заняли свои места, погремев допотопным стеклянным графином, передавая его из рук в руки, судьи прокашлялись, конечно, негромко; в рамках приличия и, побеседовав вполголоса о чем-то с прокурором и адвокатом, наконец замерли на своих местах. Председатель стукнул молотком по сукну широченного стола, заставив вздрогнуть замечтавшуюся у дисплея стенографистку, и суд начался.

Первый час заседания был посвящен, я бы сказал, оглашению состава преступления и опросу свидетелей. Собственно, как таковой, свидетель был один — пожилая китаянка, у магазинчика которой и развернулась потасовка. Прокурор, молодой человек астенической наружности, вопреки своему сложению оказался энергичной личностью. Он явно пытался расшевелить меланхоличную свидетельницу, чтобы она описала «звериную жестокость нападавших» в самых мрачных тонах. Однако это вызывало протесты мистера Рая, да и сама хозяйка магазина оставалась невозмутимой и отвечала на вопросы кратко, всем своим видом показывая, что желает лишь материальной компенсации помимо страховой суммы, а остальное ей до лампочки. Пока меня не беспокоили, и я мог осмотреть помещение. Противоположная стена была прорезана четырьмя огромными окнами. Пейзаж, открывавшийся из них, тонул в тумане, и, кроме силуэтов ближайших яблонь, можно было различить неясные очертания строений мегаполиса, которые отсюда, издалека, казались вовсе не творениями рук человеческих, а дикими глыбами скал. Кроме дверей, через которые прошли судьи и присяжные, а также через которые провели меня, в конце зала имелись больших размеров створки для прохода публики. По периметру помещения шла колоннада с лепными барельефами у потолка, испещренными латинскими изречениями вроде: или .

Тут объявили выступление прокурора, и я с интересом смотрел, как молодой человек взошел на трибуну, положил на нее руки и несколько секунд проницательно и строго оглядывал зал, заставив поежиться некоторых дам, сидящих на первых рядах.

— Мои дорогие сограждане! — начал он громко, сделав рукой жест, означающий обычно просьбу о предельном внимании. — Мы собрались здесь, в стенах дворца правосудия, чтобы дать достойную оценку недавним печальным и в то же время возмутительным событиям. Не хочу показаться идеалистом, ибо прекрасно понимаю, что многих из вас привлек сюда не сам факт случившегося и вовсе не опасения за будущее наших детей, а скорее всего необычность этого первого в своем роде дела. В действительности проблема заключается вовсе не в том, что искусственными уничтожили робота и поставили под угрозу жизнь и безопасность окружающих. Это только следствие более серьезных противоречий. Мы должны в конце концов разобраться в том, как относиться к этим созданиям, которые призваны нести смерть, пусть даже из соображений безопасности отдельных колоний человечества. Можно ли считать их детьми в житейском и юридическом плане? Насколько наше правовое законодательство соответствует их существованию?

— Я протестую! — подал голос мистер Рай. — Мы должны рассмотреть конкретное дело, а не пускаться в философию...

— Протест принят. — Председательствующий грохнул молотком. — Ближе к сути, господин прокурор.

— Хорошо. — Прокурор сделал паузу, глотнув водки.— Что встревожило меня в произошедшем более всего? Это хладнокровность расправы. Я знаю, многие до сих пор продолжают мыслить устаревшими категориями и видеть в искусственниках детей, на которых и сердиться-то не стоит, ведь они еще маленькие и мало что смыслят в том, что вытворяют. Я надеюсь, что произошедшие события заставят нас пересмотреть такой взгляд. Не стоит забывать, что в отличие от нормальных детей, эти существа в физическом развитии затормаживаются с пятилетнего возраста. Таким образом, получается, что солдат, внешность которого соответствует двенадцатилетнему пареньку, на самом деле является сорокалетним существом с богатейшим жизненным опытом! Даже с точки зрения логики, неужели детям по плоти и мышлению доверили бы в руки чудовищной разрушительной силы оружие? Это нонсенс! Само собой напрашивается вывод, что перед нами холоднокровные, расчетливые и вполне дееспособные воины пусть в столь невзрачной телесной оболочке!