По сравнению с покореженной канонеркой киберов, корабль Вола выглядел молодцом. Он еще оказывал какое-то осмысленное сопротивление. По крайней мере, смог расправиться с двумя третями наседавших на него торпед. Однако даже внешне было заметно, канонерка Вола уже не способна к хорошему маневрированию — слишком сильны повреждения. Она походила на перфокарту — заряды торпед были во много раз слабее, чем у линкора и при прямом попадании оставляли после себя на обшивке не рваные оплавленные раны, а аккуратненькие дырочки сантиметров пять в диаметре. Пользуясь относительным затишьем после первого шквала боя, я решил попытаться связаться с Волом: ведь кто-то же должен там быть живым. Но командирская рубка, по-видимому, настолько сильно повреждена, что аудио- и видеопередающая аппаратура была совершенно выведена из строя. Отчаявшись что-либо сделать, я вызвал центральный пост:

— Козер! Быстро соединись с компьютером канонерки Вола!

— Но у вас же есть...

— Да нет у нас ничего! — перебил я механика. — Нужно использовать хрональный модулятор. Информацию выведешь на Пака.

Я предупредил моего оператора, что желаю сразу получить декодированный канал связи с кораблем Вола на свой монитор, и занялся анализом общей ситуации. Жан и Ким доложили: линкор киберов начал удаляться от станции дальней телепортации. К нему подтягивается канонерка и два уцелевших катера. Ни у нас, ни у киберов не осталось боеспособных торпед. Язон и два воевавших с ним катера роботов остались далеко по левому борту и не идентифицируются. Скорпион потерял только пятнадцать процентов энергопотенциала и еще мог спокойно драться. Его катер во главе с Юлой тоже не очень пострадал. (Третьим номером к Юле я отправил одного из двух моих запасных пилотов — совсем еще не обстрелянного мальчишку. Впрочем, что же делать — все мы так когда-то начинали). Учитывая, что у меня еще два абсолютно целых катера в запасе, имелся существенный перевес. Сейчас я перестраивал боевые порядки с целью нанести удар по вражескому линкору, пользуясь выявленным нами ранее четырехградусным сектором с пониженной плотностью огня.

В шлеме раздался голос Пака:

— Командир, есть канал связи с Волом.

На моем компьютере потянулась бегущая строка: "Энергопотенциал канонерки №2 — восемнадцать процентов; боеспособны три члена экипажа — стрелки; еще двое — тяжело ранены и без сознания". Я быстро набрал на дисплее вопрос:

— Кто живой?

По экрану пробежал ответ:

— Мы, номера сороковой, сорок пятый и сорок седьмой.

Я тут же прикинул: "Это два орудия левого борта. Значит, кормовая пушка у них работает сама по себе — на автоматике". Мои пальцы тем временем набрали еще одну реплику:

— Что будете делать дальше?

— Выполнять приказ, пока не кончатся заряды.

— Какой приказ?

— Стрелять, пока не кончатся заряды.

— Это я уже прочитал. Но куда вы хоть палите-то?

— Стреляем, пока не кончатся заряды.

Пришлось выключить канал. Оставшиеся в живых мальчишки Вола были до предела напичканы транквилизаторами, превратившись в некое подобие воюющих с нами киберов никаких эмоций и иррациональных действий. Дорожить ими уже не имело никакого смысла. Стрелки впали в такое состояние, когда только смерть может облегчить их участь, поскольку мы ничем не могли помочь и вытащить ребят из погибавшего корабля. Решив так, я сказал Киму, чтобы он постарался взять на себя управление канонеркой Вола и направить ее прямо на линкор противника. Ким кивнул головой и приступил к выполнению задания, но секунд через пять спохватился и спросил:

— Однако, мистер, ведь там еще кто-то трепыхается!

— Подумаешь! Как будто ты в первый раз выполняешь такой приказ.

— Но мы же можем просто бросить их — авось через месяцок кто-нибудь да подберет.

— Нет! Мне нужно как можно больше сил направить на линкор. Лучше пожертвовать одной практически безнадежно разрушенной канонеркой, чем снижать потенциал остальных.

Теперь настало время создавать кильватерный строй для атаки: из трех катеров и возглавляемый кораблем Скорпиона. Я связался с моими пилотами:

— Серый! Теперь — пора. Ты и Рене будете идти в кильватерном строе за Скорпионом.

Затем я стал объяснять им задачу. Скорпион должен войти в сектор атаки и приближаться по нему к линкору киберов. При этом своим огнем он будет стремиться уничтожить боковую башню противника и повредить другие доступные ему бортовые орудия. Самым сложным тут являлся процесс выхода из атаки. Ведь Скорпион на вираже подставлял под залпы киберов свое днище. Чтобы избежать повреждения канонерки в данный момент, я приказал Рене и Серому четырьмя полусферами своих катеров как бы обложить снизу корпус корабля Скорпиона и принять на себя все заряды. Конечно, пилоты сразу сообразили, что, как минимум, половина из них при этом погибнет. Но в данном случае цель действительно оправдывала средства.

Все эти события развернутся минут через семь, а сейчас продолжалась "передышка". Мои операторы занялись шлифованием программы атаки, а мне захотелось чего-нибудь горяченького. Я решил выпить немного шоколада из запасов скафандра, но передумал: лучше пока не тратить резервы пищи, и отправился ксебе в каюту.

Подойдя к рамке телепортации, я поднял забрало. Воздух заметно похолодал, градусов до десяти Цельсия. Ко всему прочему он мне показался слегка разряженным и попахивал гарью. Это означало, что киберы все же пробили обшивку линкора, причем где-то поблизости от нас. Желая самолично выяснить обстановку, я направился не к компьютеру, а выглянул в коридор. Из бокового прохода, ведущего в одну из орудийных башен, вился легкий дымок. Я подбежал к этому тускло освещенному коридорчику и заглянул в его глубину. Метрах в двух от меня, прислонившись к стенке, сидел стрелок. Его скафандр представлял собой плачевное зрелище. Практически весь верхний слой оболочки костюма со всеми системами поддержания метаболизма был, как бы содран с алмазной подложки. Последняя оказалась пробита в нескольких местах, и через отверстия вылезали обугленные синтетические мышцы. Скорее всего, мальчик попал в самый эпицентр прорвавшегося пучка плазмы, когда тот уже расфокусировался. Поэтому его панцирь был не пробит, а вроде как облизан энергетическими потоками, получив такую катастрофическую площадь повреждений. Это было гораздо хуже прямого попадания, поскольку тогда паренек моментально бы погиб, а теперь он страшно мучился от ожогов, так как не получил от разрушенного скафандра инъекции наркотического анальгетика. Увидев меня, мальчишка сделал попытку подползти, но его сил хватило только на то, чтобы показать мне руку с двумя оттопыренными пальцами. Я понял — это означает, что он стрелок номер два. Набрав его личный код, мне удалось наладить переговоры с пострадавшим через динамик шлема. Слава богу, головная часть скафандра паренька практически не пострадала. Стрелок уже не мог плакать, а только судорожно всхлипывал:

— Мистер, как мне больно... Помогите, мистер...

Прежде чем подойти к нему поближе, я взглянул на дозиметр. Радиация по гамма-излучению достигла пятнадцати миллирентген в час. Я опять загерметизировал свой скафандр, чтобы не наглотаться изотопов йода. Видя мою медлительность, мальчишка заскулил пуще прежнего. Выбрав более-менее целое место на поверхности его тела, лишенное обрывков амуниции, я поставил туда инъектор. Стрелок забормотал слова благодарности и через полминуты впал в забытье.

Оказав помощь раненому, я вызвал двух ремонтников:

— Ребята, тут один светящийся стрелок. Отнесите его на абордажную палубу и постарайтесь хоть немного дезактивировать.

Ремонтники примчались секунд через двадцать. Увидев стрелка, они покачали головами и принялись натягивать на бесчувственное тело герметичный пакет, чтобы не растаскивать горячие частицы по всему кораблю.

Тем временем я протиснулся дальше к пульту управления башней. Вход в это помещение был автоматически задраен, а перед ним, в луже крови лежала отрубленная верхняя часть тела другого стрелка с вывороченными внутренностями. Наверняка получилось так, что он упал под закрывающуюся переборку, которая разрезала его на две половины — герметичность всего линкора дороже жизни одного члена экипажа. Подбежавшие ко мне сзади ремонтники, которые уже успели переместить одного стрелка на абордажную палубу, увидев этот тошнотворный натюрморт, в ужасе отшатнулись. Конечно, медицинская система их скафандров в один миг ввела препараты, предотвращавшие истерику и рвоту, но у одного из мальчишек эмоциональный стресс, по-видимому, был слишком силен. На какое-то мгновение его трясущиеся колени подогнулись, и он стал сползать по стенке. Однако транквилизаторы быстро взяли свое, и он выпрямился. Я взял ремонтника за руку и вывел в основной коридор, приказав открыть забрало шлема. Сделав то же самое, я присел и заглянул ему в лицо. Так и есть: аккомодация зрачков запаздывала — первый признак психического расстройства, с которым уже не может справиться ни один антистрессант. Я повернул и прижал мальчишку спиной к себе, а затем, наклонившись, стал шептать ему на ухо специально разработанный для таких случаев текст. Через пару минут он более-менее пришел в себя, и его глаза смотрели на меня уже явно осмысленно.