Приведя все в порядок, я выругался, вот, мол, тебе и попил горяченького. Затем взглянул на хронометр и кинулся обратно в рубку. Атака начнется через сорок секунд.

Бой подошел к своей кульминации. Менее чем через минуту мои ребята соберут все свои силенки в единый кулак и нанесут удар по кораблю противника. Окажется ли враг в нокауте, или киберы смогут избежать серьезных повреждений — все теперь зависело от мастерства и отваги экипажей катеров и канонерки.

Пускай на дворе конец третьего тысячелетия, но в психологическом плане сражение вызывало в принципе такие же эмоции, которые испытывал, наверное, упоенный победой дикарь, размахивающий сучковатой дубиной, круша всех, вставших на его пути. Как только люди научились держать в руке палку, они открыли для себя мир войны. Это действо не стоит путать с пошлой борьбой за выживание. Человек — это такое существо, которое любит делать только то, что доставляет удовольствие, что приносит моральное удовлетворение. Борьба за существование является жизненно важной необходимостью, а война необходима для того, чтобы оценить саму важность жизни.

Так что же привлекает человека в войне? Что же заставляет, к примеру, моих стрелков и пилотов, этих по-существу еще не очень-то разбирающихся в смысле происходящего мальчишек идти на верную гибель и сражаться с врагом?

Среди всех причин я бы на первое место поставил непередаваемое чувство атаки. Когда ты срываешься в отчаянную траекторию сближения с противником, окруженный смертоносными вихрями плазмы, мозг уподобляется многоканальному сканеру, анализирующему окружающее пространство с неимоверной быстротой. При этом, однако, сознание не покидает восхищение своим могуществом, дающее наслаждение, сравнимое разве только с сексуальным экстазом. Ведь ты становишься практически властелином грозной техники, которая хотя и может советовать или корректировать твои действия, но не в силах перечить навязанной воле, не Способна к ослушанию. Мои мальчишки чувствуют в этом состоянии свое превосходство над простыми людьми, которые из-за сенсорной ограниченности никогда не смогут слиться, погрузить себя в электронные сети приборов.

Такой феномен, получивший название компьютерного метаморфоза, позволяет осознанно ощущать бренность материальной субстанции, которой в данный момент следует дорожить лишь потому, что она является инструментом поддержания жизнедеятельности нервной системы. Благодаря же матрицам бытия, мы получили уникальную возможность во время атаки отрешаться от чувства физиологического страха, так как не боимся потерять свое тело. (Но это не означает, что нашему сознанию не нравится находиться в человеческой оболочке. Ведь состояние атаки — это малая часть жизни, а в быту только людской облик гармонично соответствует нашему мыслительному процессу и обеспечивает полнокровное восприятие мира физических и биологических объектов).

Получается, к нам не применимы термины "героизм" или "самопожертвование". В момент физиологической гибели, когда сознание проваливается в черный колодец к какому-то непонятному светящемуся ориентиру в глубине его, мы абсолютно уверены, что достаточно открыть глаза — и ты окажешься в прозрачном саркофаге фабрики регенерации. Наплевать, что тебя воскресят пусть даже через двадцать лет после ухода в мир иной. Мы не ощущаем этот временной отрезок, для нас все происходит мгновенно — гибель, и сразу после нее безболезненное возрождение. В этом и заключается главная уникальность мальчиков для битья. Они лишены муки расставания с жизнью. Смерть? Да, это неприятное состояние, но для большинства ребят оно проходит настолько мимолетно, что они не придают ей особого значения, как некой границе между бытием и вечным мраком, убежденные в своем бессмертии.

Но с возрастом, к сожалению, начинаешь понимать, что так не может продолжаться вечно. Уходит детское видение мира. Постепенно трескается и рассыпается радужная призма, через которую удобно оценивать окружающее, как долгую и увлекательную игру. В душу закладывается чувство беспокойства. Нет, это отнюдь не страх. Скорее, начинаешь понимать: ты лишен чего-то главного, что никогда не позволит поставить себя на одну чашу весов с обыкновенными смертными людьми. Ты осознаешь свою предназначенность только для войны, а морально уже устаешь от битв и жаждешь покоя...

"Стоп! — прозвучал в моем мозгу отрезвляющий сигнал.— Нельзя сейчас философствовать! Не время!". Я быстро собрал разбежавшиеся мысли, сконцентрировал волю и полностью переключил сознание на предстоящую атаку.

Канонерка Скорпиона, ведя за собой три катера, приближалась к линкору киберов. Противник старался не дать нашим кораблям двигаться по сектору с пониженной плотностью огня, и начал вращаться вокруг продольной оси, одновременно уходя по широкой дуге. Таким образом, Скорпиону никак не удавалось пристроиться на выгодной позиции. Он находился на дистанции сто тысяч от киберов и сокращать ее в создавшейся ситуации было уже очень рискованно. Моя голова лихорадочно работала: возникла острая необходимость срочно как-то ограничить маневренность вражеского линкора. Решение подсказал компьютер. Я постарался зайти в кильватерную зону противника, сблизился с ним и открыл мощный беглый огонь. В результате такого маневра мы добились того, что киберы, стремясь сократить площадь обшивки, доступной орудиям моего линкора, прекратили рыскать в стороны по отношению к направлению движения. Вследствие этого вращение вражеского корабля стало равноускоренным. Скорпион тут же подстроился под его период, и как только канонерка вошла в необходимый нам сектор, бросился в молниеносную атаку.

Киберы приняли единственно верное решение: они включили силовое поле. Однако его достаточная мощность генерировалась в течение двадцати секунд. Канонерка Скорпиона в отчаянном пике свалилась на линкор противника, кромсая его правый борт. На расстоянии семь тысяч от врага она отклонилась от курса и ушла от столкновения. Катера выполнили свою задачу. Рене и Серый прикрыли собой днище Скорпиона, заплатив за это дорогую цену. Две полусферы, в том числе и половина, ведомая Серым, превратились в разодранные, спекшиеся массы металла. Эти останки катеров были как из пращи выстрелены набирающим мощность силовым полем и отправились в бесконечный путь по вселенной, унося тела погибших мальчишек.

Катер же Юлы довершил начатое Скорпионом дело. Он не стал уворачиваться от линкора киберов, а, наоборот, сознательно пошел на таран. Роботы пытались изменить траекторию полета катера и открыли по нему ураганный огонь. Уже за полсекунды до столкновения наша машина превратилась в сгусток плазмы, дышащий жаром болид. Юле не удалось поразить сам линкор противника, но он врезался в единственную уцелевшую канонерку киберов. От этого удара она отлетела от корабля-матки и была выброшена электромагнитным экраном последнего прямо под залпы моих орудий. Через десяток секунд у канонерки киберов было распорото брюхо. Она развалилась на две части, которые хаотично завертелись и стали постепенно удаляться от нас.

Чтобы нивелировать наши потери, киберы выстрелили вслед Скорпиону абордажным снарядом. Этот тип машин, снабженных форсированным, но малоресурсным двигателем, имеет вид конуса, на острее которого находится мощнейший заряд пучкового оружия. Абордажный аппарат напичкан уникальной электроникой, позволявшей ему с феноменальной точностью пробивать корпус корабля противника. При этом снаряд как бы инъектирует в отсеки неприятеля находящихся в его полости штурмовиков, которые громят все на своем пути и в итоге захватывают судно. Данная тактика напоминает действия термитов: внешняя оболочка вроде бы более-менее целая, а чуть тронь — и все рассыпается, так как внутренности уничтожены.

Такая участь реально угрожала Скорпиону. Его потери все же были слишком велики, чтобы расправиться с киберами--штурмовиками. Я пока что ничем не мог помочь этому экипажу, и мне оставалось только молиться на природную хитрость его командира. Скорпион оправдал мои надежды. Он ринулся к канонерке Вола. Смысл этого маневра сразу был мне понятен. Скорпион занял такое положение, что на прицельном сканере киберов изображение его корабля и аппарата Вола проецировалось в одну точку. Теперь самым главным было то, чтобы роботы не догнали Скорпиона раньше времени и не успели вцепиться мертвой хваткой в его корпус. Два наших корабля сближались: пять тысяч, тысяча, триста, сорок километров. Казалось — столкновение неизбежно. Но он успел каким-то чудом нырнуть под корпус Вола. Это произошло за тысячную долю секунды, то есть настолько быстро, что компьютер абордажного снаряда не успел осознать подмену одной цели другой, и киберы вмазались в канонерку Вола.