Точно-точно, я вспомнил — приборы показали сильный электромагнитный импульс, но я настолько был поглощен раздумьями, что не обратил на него особого внимания, посчитав помехами на линии.

Пора было анализировать потери. Во время уничтожения абордажной команды противника погибло восемь человек и оставшиеся два боевых кибера нашего линкора; четверо ребят получили серьезные ранения. Печальный итог: боеспособными остались тридцать один человек из пятидесяти четырех. Энергопотенциал линкора упал до сорока двух процентов.

Воспользовавшись тем, что с канонерки доложили о наладившемся телепортационном канале, я вызвал к себе Скорпиона, и когда он возник в рубке, предложил прогуляться до центрального поста. По пути я высказал свои идеи:

— Надо увести часть команды.

Скорпион кивнул, но затем добавил:

— Может, все-таки смотаемся все вместе?

Я покачал головой:

— Нет-нет. Так негоже. Значит, берешь к себе на борт Дева за оператора и десять человек. Потом благополучно отчаливаешь в сторону кольца. Сорок семь миллионов километров ты пройдешь за неделю.

Возвратившись на рабочее место, я отдал приказ появившемуся Раку подобрать десять кандидатур для отправки, исключая тяжело раненных. Последних было семь человек. Скорпион все равно не мог взять их на канонерку, так как не имел возможности возиться с ними. С другой стороны, мне следовало как можно меньше оставлять людей на корабле, ведь в таком случае снижался шанс, что кто-нибудь погибнет в пределах мертвой зоны монополя, где прервется связь с матрицами бытия. Решение этой дилеммы я знал, но оно вызывало у меня головную боль. Нужно было уничтожить раненых. Кроме моральной стороны, дело имело и нежелательный финансовый оборот. Палачу придется платить за воскрешение из своего кармана. Конечно, ввиду сложившихся ситуаций, сумму могли и скостить, но рисковать не каждому охота. Убивать нужно будет не тратя зарядов, лучевыми клинками. На себя я мог взять не более трех мальчишек, в противном случае мой бюджет трещал по швам. Необходимо найти как минимум еще двух исполнителей. Одна кандидатура у меня имелась — Пак.

Он несколько удивился, когда я попросил его уединиться для личной беседы. Мне стоило большого труда подбирать слова, чтобы обрисовать Паку сложившуюся ситуацию. Однако на половине моего рассказа оператор заявил, что ему все понятно и не лучше ли перейти к сути. На мое предложение убить раненых он отреагировал долгим молчанием. Я не торопил его. Пак устало опустился на лежащий в коридоре ящик:

— Вы правы. Может, они когда-нибудь и простят нас. Хотя, не думаю: такое не забывается. Они будут презирать и ненавидеть нас в новой жизни. Послушайте, мистер, мы же превращаемся в зверенышей. Вам никогда не приходила в голову такая мысль?

Со вторым палачом было сложнее. Взвесив все за и против, я решил поговорить с Рене. Не зря же ведь покойный Серый называл его машиной вроде мясорубки. Мой диалог с пилотом закончился неожиданно. Рене со злостью пнул ногой табуретку, отчего у нее отлетела ножка (дело было в его каюте):

— Вы совсем очумели! Я убивал и буду убивать только киберов, но никогда не подниму руку на человека.

— Дурак! Ты хочешь, чтобы они умерли насовсем?

Рене отвернулся. Я продолжил:

— Выбрось из головы свой юношеский максимализм! Тоже мне нашелся поборник принципов! Постой-ка... Да ты ведь просто жадный. Конечно. Как только прикинул, во что может обойтись убийство двух стрелков — сразу занервничал.

Рене выхватил лучевой клинок:

— Сейчас вот прикончу тебя и пробью своим катером линкор киберов. Мне уже осточертела эта баталия.

Отойдя к двери, я на всякий случай тоже вытащил мазер:

— Ладно, у меня есть предложение. Десять мальчишек возьмет к себе Скорпион и отправится до кольца. Тебе все равно здесь нечего оставаться. Хочешь заменить кого-нибудь?

— Честно?

— Вполне. Ты достаточно потрудился и можешь уматывать отсюда с чистой совестью, которой у тебя, впрочем, нет.

Рене вновь стал флегматичным и спрятал оружие.

Тяжело раненных можно разделить на две группы. Первую составляют ребята с оторванными конечностями. Как правило, они часа через два приходили в сознание сами по себе. Труднее было с теми, у кого были сильно повреждены внутренности. Их возможно спасти только в стационаре. Скафандр как мог поддерживал их жизнедеятельность, и такие раненые валялись в глубоком забытье.

На абордажной палубе около семи пострадавших дежурил Арик. Мы с Паком обошли этот импровизированный госпиталь. Пятеро уже очнулись, а двое оставались недвижимыми. Я остановился возле левого крайнего и поинтересовался:

— Ну, орлы, кто желает быстрой и безболезненной смерти? Трое подняли руки, а в моем динамике послышался голос четвертого:

— Я тоже... не прочь... но вот рук нету... разве только... ногу поднять...

Один умирать не захотел. Я тихо велел Арику сторожить его.

Четверо по моему приказу перенеслись на катерную палубу, Туда же я отправил и двух без сознания, пошутив, что молчание — тоже знак согласия. Оставив Пака снаружи у входа, я шагнул к катерам. Сказать в лицо мальчишкам, что собираюсь убить их, я не мог. Пришлось придумать, мол: есть некое задание, при выполнении коего они и сложат свои буйные головы. Это им понравилось. Затем я посмотрел на два бесчувственных тела и стал говорить ребятам:

— Вот ваши товарищи. Они уже одной ногой на фабрике регенерации. Неужели вы не пожертвуете парой тыщенок и не прикончите их? Вы облегчите их участь. Я бы сам сделал это, но не могу, так как помог таким образом уже троим. — После заминки я добавил. — Вот что, ребята: я сейчас выйду. Вы сами решите этот вопрос и позовете меня.

За дверью поджидавший Пак спросил, что случилось. Я ответил, дескать все о'кей. Наконец, переборка отодвинулась, и шатающийся безрукий мрачным голосом сообщил, что все сделано. Оба их товарища мертвы. Я убедился в этом и тут же, незаметно вынув клинок, резко повернувшись, поразил безрукому голову, а вторым выпадом проткнул и без того поврежденную грудь другого раненого. Он задергался в короткой агонии и затих. Пак тоже не зевал. Мы проверили у всех датчики физсостояния — жизнь покинула их.

— Как мерзко... — только и промолвил оператор, уходя от меня прочь.

На абордажной палубе я застал одного Арика и чуть было не взбесился:

— Где последний раненый? — кричал я, тряся механика.

— Нельзя убивать того, кто не хочет смерти.

— Поди ж ты! Начитался Библии! Мне лучше знать, что я делаю. Ты не сможешь спрятать кого-либо в корабле. Я всегда найду нужного человека.

Арик опустил голову:

— Действительно, что я могу сделать... Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов...

— Что? Как ты мне надоел со своими цитатами! Ух! Беглец нашелся у себя в каюте. Я остановился на пороге. Мальчишка лежал на койке, повернувшись к стене. У него не было кистей обеих рук.

— Почему ты ушел с абордажной палубы? — был мой вопрос.

— Арик сказал, что вы убиваете всех тяжело раненных.

— Это правда. Я вынужден. Поверь мне, выхода нет.

Он заплакал, а я сел рядом.

— Глупыш. Это совсем не страшно. Давай, ты просто закроешь глаза, а откроешь их на фабрике регенерации в сверкающем хрустальном саркофаге. Боятся нечего.

— Хрустальный саркофаг... Скажите проще — стеклянный гроб. А вдруг не открою? А вдруг меня забудут?

— Такого не бывает...

— Но мне страшно. — Он сел. — Умоляю вас, мистер, ну, пожалуйста, не убивайте меня. Я так хотел вернуться после этого рейса на Землю. Поймите — там мои друзья. Они нормальные, не искусственными. Мне было так здорово с теми ребятами. Если вы прикончите меня, то воскрешение будет не раньше, чем через три года. За это время они вырастут. Я не хочу терять друзей.

— Но ты в любом случае взрослеешь в пять раз медленнее.

Мальчишка разрыдался:

— Оставьте меня живым, оставьте...

Я впрыснул ему успокоительного:

— Ладно, ладно, малыш, договорились. Тебя возьмут на канонерку.