— Я дам тебе урок, — сказал он. Когда мальчик пришел, старик был уже на месте. Ох и рассердился же он:
— Ты заставил меня ждать, невежа! Приходи еще через пять дней.
Так продолжалось несколько раз, пока наконец мальчик не явился вовремя. Он пришел в полночь и два часа ожидал старца! И вот старик вышел из темноты ночи — оказалось, что это был не простой ворчливый старик, а знаменитый даосский монах. Он похвалил мальчика за смирение и уважение к старости и вручил ему свиток с основами боевого искусства. Мальчик овладел им и стал знаменитым воином Чанг Лианом.
Дядя Коля любит эту историю и всегда говорит:
— Учителя — они все одинаковые: что у христиан, что у буддистов, — такие проверки устраивают, что будь здоров! Был, например, один святой, звали его Павел Препростой. Так он в 60 лет решил стать монахом! Пришел к келье преподобного Антония и стучит в дверь. — Что ты хочешь, старик? — спрашивает Антоний. — Стать монахом, — отвечает Павел. — Ты уже стар, — говорит Антоний, — ты не выдержишь такие посты, какие я держу, по пять дней кряду. Уходи домой, — и закрыл дверь. Но Павел не уходил. Три дня простоял как вкопанный. На четвертый Антоний отворил дверь, увидел Павла и снова велел ему уходить. — Умру, но не уйду, — ответил Павел. Антоний подумал: «У него нет ни воды, ни хлеба. Если он умрет от голода, то на моей душе будет грех! Оставлю его у себя, но сначала испытаю». — Ну хорошо, — сказал он Павлу. — Я возьму тебя в ученики, но ты должен во всем слушаться меня. — Я готов, отче! — ответил Павел. — Ну тогда стой и молись, пока я не выйду! — сказал Антоний и опять ушел в келью.
Целую неделю простоял Павел! Преподобный изредка подходил к окну, поглядывал, не ушел ли старик? Нет, стоял неподвижно и творил молитву. Наконец на седьмой день Антоний вынес финиковые плети, окунул их в воду, чтобы они лучше гнулись, и говорит: — Плети веревку. — Павел сплел. Антоний потрогал ее и говорит: — Плохо! Расплети и начни заново!
Ничего себе работенка! Павел страшно устал, в горле у него пересохло, ноги подгибались от усталости, но он расплел веревку и снова начал ее плести. На закате Антоний спрашивает: — Хочешь хлеба? — Другой бы на месте Павла воскликнул: «Да, отче, я голоден! Дай мне поскорее хлеба и воды!» Но Павел ответил: — Как ты хочешь, отче.
После этих слов Антоний сдался — такого послушания он давно не встречал. И оставил у себя Павла. И стал Па вел монахом, да таким святым, что чуть ли не святее самого Антония!— Вот такие они, учителя, — закончил рассказ дядя Коля. — Ведут себя вроде чудаковато, зато потом — польза! Смиряет человек свою гордыню, и тогда сам Бог его охраняет, потому что смиренных любит. Так-то, брат!
Три желания
Послушать дядю Колю, так все вокруг живое. Даже камень: пнешь ногой — ему больно. А уж о деревьях и говорить нечего. Дядя Коля с ними разговаривает, благодарит за что-то.
— А как же! Дерево — оно живое: растет, старится… Помнишь, я тебе картинку показывал — «Прогулка в осенний день»? Там еще дерево разноцветное, трех возрастов: одна его часть — молодая, зеленая, другая — пожелтела, а третья совсем засохла…
— Там еще мостик и домик вдали, — вспомнил я.
— Вот-вот! Художника этого звали Гэссен, не помню, рассказывал я тебе? Вырос он в монастыре…
Дядя Коля не успел договорить, как небо вдруг потемнело и ветер понес листья в нашу сторону. — Ишь разошелся! Точно прогнать нас хочет!
Мы быстренько собрались и пошли домой.
— Так вот, — продолжал дядя Коля. — В монастыре он выучился хорошо рисовать и стал художником. Многим его картины нравились, самые знатные люди заказывали ему свои портреты. Только была у него одна особенность: цену за свои картины он запрашивал самую высокую, а деньги всегда просил вперед. И стали про него поговаривать, что, мол, скупой он, о деньгах только и думает. А одна знатная дама даже сказала: «Картины его — прекрасны, а мысли — грязны».
— Разве так бывает? — удивился я.
— Ты погоди, дай договорить Сколько он так жил — неизвестно, только вдруг исчез, будто испарился. Говорили, что видели его в горах, но точно никто ничего не знал… А потом вот что открылось: художник-то этот неспроста большие деньги просил, а было у него три заветных желания. Первое такое: засыпать тайный склад зерном, чтобы люди в его деревне не голодали; второе — построить новую дорогу в монастырь для богомольцев, а третье — храм достроить, о котором его учитель мечтал. Для этого он и брал большие деньги! А когда все желания исполнил, то ушел в горы и стал отшельником. Такая вот история…
— А чего он молчал-то? — говорю я. — Рассказал бы всем о своих желаниях…
— Во-о-от, в этом-то вся и штука! Если бы он проговорился — хоть словом, хоть пол-словом, — так его превозносить стали бы. И сам он загордился бы: вот, мол, какой я хороший! Для всех стараюсь! А древние как говорили? Пусть твоя левая рука не знает, что делает правая. То есть, не трезвонь о своих заслугах на каждом углу. А перед Богом мы все прозрачны, как стеклышки. Ему все видно!
Потихоньку стал накрапывать дождь, и мы спрятались под наше любимое дерево: широкое, в три обхвата. С него вид на реку хороший, и спина греется.
— Да, брат, — рассуждал дядя Коля, — какую скорбь в себе человек носил! И молчал. Все равно как то дерево. А ведь оно и тень нам дает, и дрова… Нет, стоит себе тихо… В костре сгорает, тепло отдает — и ничего, молчит. Так и ты. Делаешь доброе дело — будь как дерево. Чтоб ни одна живая душа — ни-ни…Мы долго еще так сидели, пока дождь не кончился. И я все думал об этом художнике: как ему трудно было. Ведь он для всех старался, а его скупым называли. Ведь он не жадный был, а терпел все это. И молчал. Интересно, а я бы так смог?
Сказки
Куда мы идем
Ослик шел по дороге уже три дня. Уже трое суток он не пил, не ел и только смотрел вперед: когда же покажется… Он не знал, что должно показаться, но что-то заставляло его идти вперед.
— Куда ты идешь? — спросила маленькая овечка, гулявшая поблизости.
— Сам не знаю, — отвечал ослик. — Но надо же куда-то идти…
— Наверное, — сказала овечка. — Когда идешь, день проходит быстрее, а когда стоишь на месте, он как будто и не движется. Пожалуй, я тоже пойду с тобой.
И они пошли вдвоем.
— Ты сытая? — спросил ослик.
— Да, я только поела сена и немного свежей травы. А ты голодный?
— Очень. Трое суток ничего во рту не было. Поделись со мной своей сытостью!
— Ладно, — сказала овечка. И она стала думать о сене, какое оно было пахучее, потом о траве, какая она была свежая и сочная…
— Ах, как вкусно, — сказал ослик, — даже слюнки потекли… Спасибо тебе!
Теперь ослику стало легче идти. Он мог даже размышлять в пути.
«Наверное, место, куда мы придем, будет все в зелени, и везде будут расставлены корыта с водой, а воздух будет чистый и прозрачный, как после дождя… и будет там кто-то светлый, как облако, которое пронеслось вчера надо мной…»
Вскоре дорогу им перебежал краснощекий суслик. Он был такой от природы, но немного стеснялся своей красноты.
— Куда идем? — спросил он ослика.
— Вперед. А ты?
— Никуда, просто люблю перебегать с одной стороны на другую.
— Это опасно! Лучше ходить по одной стороне…
— А еще лучше — стадом! — добавила овечка.
— А если мы пойдем втроем, это будет «стадом»? — поинтересовался суслик.
— Нет, это будет компанией, которая идет к чему-то.
— А как я узнаю, нужно мне это «чемуто» или нет? Может, лучше остаться там, где был?
Ослик подумал немного, даже остановился.
— Знаешь, для этого надо пройти с нами хоть четверть пути. Хоть немного, чтобы почувствовать путь.