Еще лебедь очень любит траву. Я стараюсь нарвать ему подлиннее и посочнее. — Ну, поешь травки! — говорю я и протягиваю ему зеленый пучок. Лебедь подплывает, вытягивает свою гибкую, как шнур, шею и выхватывает из моих рук добрую половину. Но сразу не ест: опускает в воду, полощет и только потом заглатывает.

Лебедь уже привык ко мне и поэтому совсем не стесняется. Он, например, может показать мне свою лапу и спрятать ее под крыло. «Смотри, — будто говорит он, — я могу плавать и с одной лапой, а вторая пока отдыхает».

Один раз мы с ним чуть не поссорились. Дело было так: я протянул ему траву, а он как-то неловко хватанул меня за палец и больно поцарапал. Я разозлился и брызнул на него водой: мол, ты — мне, я — тебе. Видели бы вы, как он обиделся! Отплыл метра на три, сердито смотрел в мою сторону и потом весь день не брал у меня травы из рук. Значит, с моим лебедем так нельзя. Показал мне свое достоинство, да и вообще дал понять, что это глупая шутка. А потом вынул свою лапу из-под крыла и поплыл от меня прочь, держа ее на весу. Со стороны это выглядело забавно, как будто он весло сушил. Я даже крикнул: «Суши весла!» Лебедь отплыл еще дальше. В общем, он со мной раздружился всерьез: стал уток гонять, шипеть и всячески показывать, как он мной недоволен.

А видели бы вы, как смешно он ходит по земле. Сразу видно, что это не его стихия! Лапы у него короткие, а сам он тяжелый, с длинной шеей, вот и идет вперевалочку, точно гусь. Наверное, потому и не любит выходить из воды — чтобы не быть смешным. Зато в воде — настоящий рыцарь! Горделивый, с царственной осанкой и такой белый!.. Днем я все знаю про своего лебедя, а что с ним случается ночью — для меня большая загадка. То мне кажется, что он превращается в рыцаря и опускается в подводное царство, где живут такие же лебеди-рыцари: белые и черные. Каждый из них охраняет озеро или пруд, и потому на головах у них короны, и все они в рыцарском звании.

То я думаю, что он улетает на небо по невидимой лунной дорожке, а утром возвращается на озеро белым-белым, точно в молоке искупался.Осенью мой лебедь улетит в страну Белых Лебедей, и я стану ждать его. Ведь он вернется когда-нибудь, правда?…

Райская жизнь

По весне, когда червяков еще нет, дядя Коля ловит на живца.

— Щука — она карася любит. Привлекает он ее! А еще на ротана хорошо идет! В прошлом годе я на него щуку поймал, так на три кило потянула. Помнишь?

— Помню. Тебя же в газете печатали.

— Ну! А нынче что-то мелкая…

Мне не терпелось поговорить с дядей Колей, а он словно не замечал этого. Все талдычил про своего карасика, про терпеливость — «она для рыбака самое важное»! Наконец сам спросил:

— Куда твоя мамка-то ездила?

— В Архангельское. С тетей Ритой. Прямо, говорит, как в раю побывала! А чего они в этом раю нашли? Не понимаю! Вот и бабушка, чуть что — сразу: смотри, в рай не попадешь! А чего там особенного?

Дядя Коля аж присвистнул: — Эк тебя! С чего бы это?

— А с того. Что почитал я Библию с картинками этого, Доре…

— Ну? — дядя Коля опять. — И что?

— А то. Что совсем я в этом рае разочаровался. В раю-то хорошо должно быть, а им там плохо!

— Это кому же?

— Известно кому, Адаму с Евой. На первой картинке они посреди рая стоят. Кругом них звери незлобивые, цветы, деревья, все хорошо вроде, только без одежды они совсем, и жилища никакого не видно. А если зима? Ну, это ладно… Потом уже этот змей появляется, это в раю-то! Обвился вокруг дерева, как у себя дома, и давай Еве разные слова нашептывать. А на другой картинке Ева уже с яблоком и Адаму его протягивает, мол, попробуй, вкусное. А на следующей, где Бог спрашивает: «Адам, где ты?» — они уже испуганные такие, прикрываются листьями, плачут. И все, выгоняют их, и у входа — ангел с огненным мечом. Мол, вход воспрещен.

— Ну? — дядя Коля опять.

— А то и ну: что это за райская жизнь, если там так страшно? Если их за здорово живешь выгнали! Я понимаю еще, если б они все яблоки обобрали, а то одно только и взяли-то! И потом: первый раз не считается, на первый раз прощается!

— Эк ты разошелся! Прям… Смотри, смотри — никак клюет! — зашептал дядя Коля. Он привстал и начал поваживать удочкой.

— Нет, показалось. Так что ты про рай-то говорил?

— А то, что никакое это не лучшее место, а наоборот, очень даже страшное, полное опасностей. Место, где им плохо, стыдно стало.

Тут дядя Коля даже крякнул: — Вот это ты верно сказал: место, где им стыдно стало! А где это место, знаешь?

— Где-где… Там где-нибудь! — И я показал наверх.

— А вот тут ошибочка вышла! Не там оно, а здесь, — и он так громко стукнул себя в грудь, что там даже что-то звякнуло.

Мы помолчали. Картинки Доре стали как-то блекнуть и уходить в сторону. Я вдруг понял, что меня обманули, рассказали как-то не так и показали что-то не то…

— Не клюет, — констатировал дядя Коля. — Надо было на карасика…

Потом он задымил. И дымил долго, будто вспоминал что-то.

— А слыхал ты про такого поэта, Омар Хайям называется?

— Не-а…

— А мамка твоя знает, читала мне наизусть. Так вот, он писал: ад и рай не на небе, это, мол, думают разные ханжи. Ад и рай, он говорит, это две половины души!

И снова задымил: — Ты вдумайся: две половины души! У каждого — у тебя, у меня, здесь вот, в самой середке: и ад, и рай, все вместе.

— Ага! — сказал я с сомнением. — И змей тоже здесь?

— А как же! Он хитрый, змей этот! Это ж, образно говоря, червь сомнения! Он так и норовит древо райское подточить, подначить на что нехорошее. А душа — она ведь как Ева, женского рода, легко на обман идет. И в раю-то Ева первая соблазнилась, а потом и Адама за собой повлекла. Не захотели, значит, жить по-хорошему, вот и лишились рая.

— Тебя послушать, так выходит, они сами себя из рая выгнали?

— Вот! В точку попал! Пока чисто живешь, никого не обманываешь, в раю пребываешь. А чуть где не по совести — соврал, обманул, — так тебе сразу плохо. Какой уж тут рай! Белого свету не взвидишь! Помнишь, когда ты Вовку оговорил? Ну, что это он небольшой взрывчик устроил? Как тебе плохо было: сам не свой ходил, от всех прятался, пока не признался.

… Картинки Доре снова появились передо мной. Они выстроились в ряд, одна за другой, но теперь я увидел их будто заново. Будто вся эта история произошла не когда-то давно, а здесь, со мной!

Я думал про Адама и Еву, про себя, про Вовку, которого я подставил, и внутри у меня что-то переворачивалось.

— Ты Библию-то снаружи читаешь, глазами, — говорил дядя Коля, — а ее надо изнутри, сердцем. Тогда и смысл уловишь…Он долго еще говорил про Библию, что не для каждого ума она, про каких-то там ловцов человеков… потом насаживал колюшку, проверял поплавок… А у меня перед глазами стояла картинка: испуганные Адам и Ева в кустах и голос с неба: «Адам, где ты?…»

Мобильник

Когда мама рассказывала мне про Отелло, я еще не понимал, что такое ревность. А теперь знаю. Ревность — это когда только об одном и думаешь: как бы его уничтожить! Если вам неинтересно, можете дальше не читать, а кто хочет — слушайте. Все знают, что мы с Вовкой друзья, хоть он и старше меня на два класса. Мне с ним всегда хорошо, даже молчать вместе. А тут он совсем про меня забыл. Будто меня и нет вовсе, будто я пустое место. И все из-за мобильника! Он только о нем и говорит! Мол, гляди, чего в нем есть: и музыка, и часы, и игры всякие! Он с ним и в школу, и во двор, и спит с ним. Даже в туалет берет — как будто президент какой, а ему министры названивают.

Короче, я стал вынашивать план мести: или похитить мобильник и закопать в укромном месте, или поджечь, чтобы уже наверняка. Потому что терпеть этого издевательства я больше не мог.

На берегу дяди Коли не было, и я побрел к нему домой. Он теперь все время в своем сарайчике сидит и что-нибудь мастерит.

— Гляди, какой я корень нашел! На что похож? — спросил он, когда я вошел.