«И правда, все сходится! — подумал я. — Как в задачнике!»
— А ты говоришь!.. — вздохнул дядя Коля. — «Об чем думаешь…» «Уже без нас все продумали! Без нас с тобой устроили! Ты только увидь это, покой этот… Э, да что говорить!.. А домой придешь — тут Галя, и сразу: „Ба-ла, ба-ла, ба-ла, ба-ла! Ты это слыхал? Ты по телеку видал?“» И все расклеивается! Тут-то, пока сидел, все вроде сошлось, а домой пришел — опять разладилось, опять начинай сначала!Я смотрел на речку, на поплавок и думал: почему так?…
Сырные дырки
Слушай, — спросил я Вовку, — а сырные дырки отличаются от других? Ну, например, от бубличных? Вовка покрутил пальцем у виска: мол, совсем, что ли?
— Чем же они могут отличаться? Дырка — она и есть дырка, хоть от сыра, хоть от чего…
— А я думаю, отличаются. Да еще как. Сырные — они вкусные, меня к ним так и тянет!
— Да тебя к сыру тянет, а не к дырке! — и Вовка посмотрел на меня с сожалением, как будто я тупой какой. — Ты сам подумай, что говоришь-то? К дырке его тянет!
— А ты не говори, чего не знаешь! Для меня сыр без дырок — не сыр, а так, одно название. А чем больше дырки, тем вкуснее. Когда мама сыр покупает, я прямо их выискивать начинаю — и есть, есть!
— Дурак! Ты же сыр ешь, а не дырки! Дырка — это что? Ничего, пустое место. Что от бублика, что от баранки — все равно.
Тогда я пошел к дяде Коле. Тот послушал и говорит:
— Дырка-то она дырка, но тут я с тобой соглашусь. Потому что пустота — она разная бывает. Например, сырная — она совсем другая, нежели от баранки или там от сушки. У сушки и пустота сухая, несытная, а у сыра — сырная, ты ее нутром чуешь, что сырная. Или вот хоть руль у машины — тоже пустота, а какая другая! Сколько в ней всего, в этой пустоте! И запах дороги, и бензина, и беспокойства всякого… Или возьми круг этот, хулахупа называется, ну, что Анка крутит… Там что за пустота?
— Ну, железная…
— Нет, брат. Там пустота — космическая! Потому что хулахупа эта к небу стремится, в полет! Видал, как Анка ее на руке крутит? Так она и норовит сорваться и улететь куда подальше!
Дядя Коля задумчиво помолчал.
— Пустота… она, брат, разная. Вот когда ночью сидишь, глядишь — пустота кругом. А сколько в ней всего! Весь мир умещается!..Дома я отрезал кусок сыра с дыркой, приложил к глазу и стал смотреть. Я смотрел из сырной пустоты, и весь мир казался мне новым, таинственным. Я будто впервые увидел и нашу комнату, и занавески, и почувствовал, что и они тоже смотрят на меня. Мы разглядывали друг друга! Каждый — из своей пустоты. Интересно, а что думает обо мне шкаф? Цветок на подоконнике? Колокольчик над дверью? Может, и они увидели меня сегодня словно впервые. Смотрят и думают: кто это такой глядит на нас через сырную дырку? И правда: кто я такой?
Время — это такая штука…
Я, например, не люблю на кладбище ходить, а дядя Коля — наоборот. Говорит: «Там тишина, птички поют… Хорошо!»
А мне страшно, я покойников боюсь…
— Чего их бояться? Живых надо бояться, а покойники — они того, успокоились, значит…
— А Вовка говорит, они из могил выходят…
— Так это кто выходит-то? Неуспокоенные души, самоубийцы разные, разбойники — клады свои проверяют, а у нас тут одни колхозники. Им-то что проверять? Они свое все отработали да потратили, у них теперь иная жисть, иные заботы…
— А чего они холодные?
Никогда не забуду, как я дедушку поцеловал, когда он в гробу лежал. Бабушка меня все подталкивала: «Иди-иди, прощальный поцелуй».
Я подошел. Он белый такой был, чужой совсем. Я нагнулся, а от него так холодом и потянуло. А лоб холодный-холодный! Как из холодильника… Мне даже жалко его стало. Я сказал: «Бабушка, надо его в свитер одеть, а то он замерз». А она: «Он не замерз, он умер».
— А холодные они оттого, что вся жизнь из них ушла, вся, то есть, жизненная сила, — говорит дядя Коля.
— А куда она ушла?
— Как куда? Человек же по жизни тратится. Семья, работа, переживания разные… На все сила нужна! На учебу, на знания, на перемещения…
— А если тихо сидеть?
— Это как?
— Ну, просто сидеть и ничего не делать. Тогда эта сила не уйдет?
— Тогда еще скорее уйдет! Жизнь-то она в движении, но каждому своя мера отмерена: одному — больше, другому — меньше…
Мы подошли к дяди-Мишиной могиле. Это брат дяди Коли, младший. Он умер, когда ему еще сорока не было. И дядя Коля все успокоиться не может:
— Как же так, — говорит, — ведь я вперед должен был, а выходит, он меня обогнал.
А я не понял: в чем обогнал?
— Да в том, — говорит дядя Коля, — что раньше меня на тот свет попал. Раньше меня в будущем оказался.
Вот тут я ничего не понимаю, хоть ты умри! Как это — впереди, когда будущее еще не наступило?
— Ты пойми, дурачок: это для нас оно не наступило, а у них там — все по-другому. Для нас он вроде как умер, а на самом-то деле продолжает жить, только в другом мире. Вот и выходит, что они уже там, а нам еще туда путевку надо достать! Так что по всем статьям они впереди нас.
— Да чего ты меня путаешь? И дедушка мой, и дядя Миша, они давно жили и умерли, остались там, в той жизни, а ты говоришь — впереди!..
— Такая штука — время… — вздохнул дядя Коля.
Дома я у папы стал спрашивать: правда ли это? Ну, что те, кто умерли, впереди нас? А он говорит: и да, и нет. Потому что здесь их жизнь кончилась, и в этом смысле будущего у них нет. Они уже не будут строить дома, сажать деревья. Зато они перешли в новую жизнь, которая всех нас ожидает, и в этом смысле они — впереди.
И папа нарисовал картинку: река и два берега. Сначала, сказал он, мы идем по одному берегу, а после смерти — переплываем на другой. И на каждом берегу время течет по-своему. У нас, например, человек рождается маленьким, потом растет, старится и умирает. А на том берегу смерти нет, и все пребывают в одном возрасте.
— В каком?
— Да, в общем, в самом лучшем… — ответил папа уклончиво.
— Как же так, — удивился я. — Тут ты старше, а там мы что — ровесники? Пацаны вроде?— Выходит, что пацаны, — сказал папа. — Время — это такая штука…
Моя планета
Вовка думает, что все мы прилетели с других планет. Ну, не сами мы, а наши души. Он говорит, что, когда должен родиться человек, с далекой планеты спускается душа и вселяется в него.
— А когда человек умирает, его душа возвращается на свою звезду. Ты думаешь почему так много звезд на небе? — спрашивает он.
— Ну, — говорю я, — потому что много разных миров…
— «Миров!» — передразнил Вовка. — А ты слыхал, что каждая звезда — это чья-то великая душа? Что это чья-то жизнь, ставшая звездой?
Вовка — он врать не станет. Наверняка прочитал где-нибудь. Он много чего знает. Например, что в Африке есть племя догонов, которые верят, что прилетели из созвездия Сириус. У них даже календарь свой особенный, не похожий на наш, земной. А в Индии есть племя тодов — так они с созвездия Быка.
— И что интересно, — говорит Вовка, — все эти племена живут рядом с равнинами, где нарисованы опознавательные знаки. Ну, как в пустыне Наска. Это для того, чтобы там мог приземлиться ихний звездолет. Потому что все они надеются вернуться на свою настоящую родину.
С тех пор, как Вовка рассказал мне это, я стал думать: а где моя планета? Иногда мне кажется, что все это глупости, а иногда так и тянет к звездам — что, если где-то там, на далеко-далекой звезде, моя настоящая родина?
— Вовка, — спросил я, — а душа должна помнить, откуда она прилетела?
— Должна! — уверенно сказал Вовка. — Только душа обычного человека спит и ничего такого не помнит. А вот пробужденные видят все — и прошлое и будущее.
Мне ужасно захотелось стать таким пробужденным, чтобы вспомнить, откуда я.
— Вообще-то есть один способ, — сказал Вовка, — правда, непроверенный: надо ночью лечь на землю и установить контакт с какой-нибудь звездой. Когда душа начнет получать сигналы из космоса, она проснется и все вспомнит.