Анна Васильевна улыбнулась:

— Наконец-то! А знаете, Балашов пишет стихи. Я видела их на обложке его тетради.

И вдруг неожиданно спросила:

— Сергей Иванович, а вы когда-нибудь стихи писали?

Задала вопрос и смутилась: «Что это я?»

Но Сергей Иванович был сегодня таким простым, как-то так, совсем по-новому, открылся, перед нею, что Анне Васильевне захотелось продлить эту задушевность.

«И сейчас пишу», — хотел было признаться Кремлев, но ответил уклончиво:

— Это как корь… почти неизбежно…

Через несколько минут Анна Васильевна поднялась.

— Пора идти! — с сожалением сказала она и посмотрела на Сергея Ивановича, словно извиняясь. Кремлев тоже встал.

Они подошли к трамвайной остановке…

— Вы бы как-нибудь заглянули к нам в гости, — дружески предложил он и, спокойным голосом, будто отсекая что-то, добавил: — С сыном моим познакомитесь — серьезный товарищ… в детский сад ходит.

— Спасибо, — только успела ответить Анна Васильевна. Подошел трамвай.

— До свиданья! — Она помахала рукой.

Сергей Иванович ответил ей и долго еще глядел вслед убегающим синим огонькам.

В трамвае было пусто, он мчался быстро, вздрагивая на стыках, устало звеня.

Анна Васильевна осталась на площадке; мелькали огни магазинов, площади и скверы. Обрывки мыслей, как вспышки, то появлялись, то исчезали. «Завтра начинаю интересную тему… У Сергея Ивановича сын… Глупая, глупая…».

После звонка Сергей Иванович на минуту задержал девятиклассников.

— Завтра, товарищи, контрольная по математике, надеюсь, вы подготовитесь как следует, — он посмотрел испытующе.

— Постараемся…

— Не посрамим земли!

— Все будет в порядке… — раздалось несколько голосов.

— Сема с Балашовым позанимается… — предложил Костя.

— Спасибо… — самолюбиво отказался Борис. — Я сам!

— А я прошу помочь мне, — поднялся Дружков и виновато поглядел на товарищей.

— Да, пожалуйста, — с готовностью воскликнул Сема Янович.

Кремлев отпустил класс.

— Сергей Иванович, — подошел к нему в коридоре Богатырьков, — плакаты для агитпункта мы нарисовали. — Леонид развернул два листа.

— Хорошо, — внимательно разглядывая плакаты, похвалил Сергей Иванович и подумал о Леониде: «На этого парня всегда можно положиться».

— Зайдемте ко мне, — попросил он.

Миновав фотолабораторию и спортивный зал, они задержались у большого листа бумаги с надписью: «Конкурс на лучшего чтеца стихотворений Маяковского».

— Учком вывесил, — пояснил Богатырьков с ноткой гордости.

— Вы на комитет думаете Щелкунова вызывать? — спросил учитель, продолжая путь.

Щелкунов был членом ученического комитета, работал плохо и к критике относился несерьезно: «Можете вывести из учкома, только спасибо скажу».

— Мы его завтра вызываем, — ответил Богатырьков.

— Я приду. Вы когда собираетесь?

— Сразу же после уроков.

— Приду обязательно! Щелкунова надо так пробрать, чтобы на всю жизнь запомнил!.. Садитесь, — пригласил Сергей Иванович Богатырькова, когда они вошли в кабинет истории.

Издали, из актового зала, доносилась песня — репетировал хор. Кто-то заглянул в дверь и поспешно закрыл ее.

— Как Балашов выполняет поручение комитета? — спросил Сергей Иванович.

По его совету Борису поручили редактировать стенную газету «За честь школы».

— Вы знаете, Сергей Иванович, к удивлению многих, очень добросовестно! — улыбнулся Леонид. — Мы ему прямо сказали: «Поведением твоим комитет недоволен, однако считает, что еще не все потеряно. Ты пока не комсомолец, но относись к делу по-комсомольски. Доверяем тебе общешкольную газету и спросим с тебя». — Он помолчал и добавил: — А прежнего редактора — Дорохина — сняли и за плохую работу дали выговор. Так и записали: «Выражаем комсомольское осуждение». Сообщили решение по радио и вывесили на доске комитета.

— Правильно. Вы план уже обсуждали?

— Да. Мне Анна Васильевна посоветовала подготовить конференцию: «Борьба за честь школы», Анна Васильевна обещала, что выступит несколько пионеров. Между прочим, и Афанасьев.

Богатырьков задумался, собрал и расправил морщинки на лбу.

— Мы думаем попросить Бориса Петровича сделать доклад на этой конференции. — Он вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича: «Как вы к этому относитесь?» Заметив одобрение, продолжал: — Яков Яковлевич дал согласие провести беседу в восьмых классах «Об упорстве и настойчивости»…

— Хорошо, что сами думаете, — похвалил Кремлев. — Знаете, я бы мог рассказать комсомольцам о странах народной демократии.

— Это нас очень интересует! Значит, можно включить в план?

— Можно… Имейте в виду, Леня, в следующем месяце мы заслушаем на партийном собрании отчет комитета о работе с пионерами.

Богатырьков внимательно посмотрел на учителя. «Мы что-нибудь не так делаем?» — спросил его взгляд, но тотчас же юноша спокойно сказал:

— Подготовимся.

— И еще, — не пора ли подумать о молодежном лектории?

— Своими силами? — быстро спросил Богатырьков, и глаза его разгорелись. — Рамков давно просит дать ему доклад-решение ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». Анна Васильевна поможет… Она говорила…

— Тогда за дело! — весело заключил Сергей Иванович.

Члены комитета комсомола, как обычно, собрались в кабинет директора и разместились за вторым столом, в некотором отдалении от Волина. Он продолжал писать и, временами, приблизив голову к сидящему рядом физруку, что-то тихо говорил ему.

Напротив Волина, по другую сторону стола, сидел в кресле Сергей Иванович; внимательно просматривал ученическую тетрадь с нарисованной картой и красным карандашом делал пометки.

На диване расположилась Серафима Михайловна, двое ребят ее класса и Анна Васильевна. На стуле, возле самого валика дивана, скромно примостился Виктор Долгополов. Остальные вызванные на комитет сидели на длинной скамье, принесенной из спортивного зала.

Богатырьков достал большие часы — подарок отца, — положил их перед собой.

— Начнем, товарищи, — предложил он.

Сначала разобрали, достаточно ли комсомольцы помогают Анне Васильевне в подготовке вечера для родителей, как прошли районные спортивные соревнования, и только после этого Богатырьков сообщил:

— А теперь мы послушаем объяснение Щелкунова, почему он бездействует в учкоме?

Восьмиклассник Захар Щелкунов, высокий, нескладный, с очень яркими губами, которые он то и дело облизывал, склонил набок голову на тощей шее и бойко начал:

— Я неоднократно предупреждал, что моя кандидатура не подходит в качестве члена учкома…

Идя сегодня на комитет, Захар твердо решил «избавиться от обузы».

— Это почему же — не подходит? — недобро сузил глаза Богатырьков.

— Я имею смелость заявить…

— Да ты говори попроще, без своих выкрутасов, — недовольно прервал его Костя Рамков и, держась руками за сиденье стула, приподнялся, — мы твои обороты знаем: «персонально», «вполне терпимо»… Ты нам прямо отвечай: почему не работаешь, если коллектив тебе поручил?

— Собственно говоря, мое право… — промямлил Щелкунов, теряя бойкость.

Рамков поднял руку, вставая, гневно повернулся к Щелкунову:

— Ему говорить нечего! Эгоист, только о себе и думает..

Захар побледнел, переменился в лице:

— Я прошу уважать…

— А за что тебя уважать? — спросил Костя, непримиримо глядя на Щелкунова. — Как дело какое-нибудь общественное, ты сейчас же: «У меня бабушка больна» или «Мне в музшколу пора»… Для тебя наша школа — проходной двор, а мы все — ничто, а сейчас ты вспомнил, что мы тебя уважать должны?

Плотников шепнул Петру Рубцову: «Ясно, чего же его уважать?»

— Позвольте мне задать несколько вопросов? — поднялся Виктор Долгополов и, получив разрешение, прокашлявшись, спросил тихо Захара:

— Вы любите нашу школу?

Долгополов как всегда был тактичен, и Леонид, понимая, что в этой тактичности кроется сила не меньшая, чем в порывистости Рамкова, с удовольствием прислушивался к вопросам Виктора.