Но не покорность, а возмущение рождал вид распятого в сердцах рабов. Многие мечтали о мести, и мысль о восстании все чаще приходила им в голову.

Первое восстание рабов в Сицилии

Обычный дневной шум постепенно затихал. Скоро вся вилла богатого сицилийца Фокиона погрузилась в глубокий сон. Лишь изредка кое — где слышен был лай собак. Люди и животные отдыхали от тяжёлых дневных трудов. В эргастуле большая часть людей также спала. Только в самом дальнем углу два раба, лежавшие рядом на грязной соломе, вели тихую беседу.

— Мне особенно тяжело, потому что я попал сюда из города, — жаловался более молодой раб. — Ведь всем известно, что жизнь городских рабов куда легче, чем жизнь работающих в деревне.

— Как ты мог заметить, Сирии, жизнь рабов вообще не легка, — усмехнулся старик — раб, тело которого покрывали многочисленные рубцы от побоев, а через всё лицо шёл ужасный шрам. — На каждом шагу раба ждут: жестокое обращение, невыносимые наказания и даже смерть. Я не говорю уже о плохой пище, тяжёлой работе, скверной одежде… Самое страшное — это то, что раб целиком зависит от произвола хозяина. Раб, по мнению господина, — не человек, а вещь. Двадцать с лишним лет веду я такую жизнь и хорошо знаю, что значит быть рабом.

— Говорят, что не всегда ты был рабом, — сказал Сирии, робко глядя на собеседника. — Я слышал, что когда — то ты был советником и военачальником мудрого и могущественного царя.

Старик внимательно посмотрел на Сирия и потом опустил голову, глубоко задумавшись о чём — то.

— Много слухов ходит здесь о твоём прошлом, — продолжал Сирии, — но никто не знает ничего определённого. Ты сам называешь меня своим другом. Почему же ты не хочешь рассказать о себе?

— Здешние рабы сделали бы лучше, если бы помалкивали, — пробормотал старик. — Но ты человек надёжный и болтать не будешь… Кто знает, может быть, мой рассказ послужит тебе на пользу. Может быть, вам, молодым, удастся совершить то, чего не сумели сделать мы, старики. Слушай…

— Это было много лет назад. Я тогда был молод и силен и так же, как сейчас, был рабом. Мой хозяин жил в прекрасном городе Энне, в самом центре Сицилии. Здесь пролегала большая дорога, ведущая из порта Катаны на восточном берегу в город Агригент, расположенный на юго — западе острова. Ты ведь знаешь, что Энна представляет собой крепость, совершенно неприступную для нападающих.

Какой великолепный театр был в Энне! Много людей из Греции и Италии приезжало любоваться красотой города. Склоны гор там покрыты виноградниками и садами. На зеленеющих пастбищах паслись огромные стада. На тучных нивах ветер колыхал золотую пшеницу и ячмень.

Но наша жизнь — жизнь невольников — в этом счастливом городе была ужаснее, чем где бы то ни было. Жадные хозяева не хотели тратить ни одного лишнего асса на содержание раба. Поэтому ночью, по окончании работ, они отпускали нас на большую дорогу, чтобы мы разбоем добывали себе одежду и пропитание. Нигде господа не были так жестоки, как в Сицилии: много несчастных погибло в рудниках, каменоломнях и просто под ударами бичей за самую ничтожную провинность. Наступило время, когда стало уже невозможно терпеть долее издевательства господ.

Среди рабов особенно выделялся сириец Евн, принадлежавший Антигону, одному из самых влиятельных жителей Энны. Говорили, что Евн владеет тайнами волшебства и чародейства, что он может беседовать с богами и предугадывать будущее. Его всегда окружали люди, на которых он имел огромное влияние и которые так были ему преданы, что по первому его приказанию охотно бросились бы в огонь; К его предсказаниям прислушивались сами хозяева.

Однажды вечером, когда, утомлённый тяжёлым дневным трудом, я уже собирался заснуть, ко мне пробрался раб Ахей, человек, которого я безмерно уваж «ал за его ум и мужество. Он сообщил мне, что Евн желает меня видеть по очень важному делу. Я не любил Евна и считал его ловким обманщиком, дурачащим наивную толпу невежественных рабов ради самой низкой корысти. Я не раз открыто давал ему понять это. Поэтому мне стало очень любопытно, зачем я мог понадобиться Евну, и я охотно последовал за Ахеем. Благодаря жадности господ ночные отлучки рабов были тогда обычным явлением, и нас выпустили из поместья совершенно беспрепятственно. Скоро мы очутились на заброшенном кладбище в предместье города. Я с удивлением увидал, что здесь собралось несколько человек, в которых без труда узнал рабов, принадлежавших богатым гражданам Энны. Как только я подошёл, Евн направился ко мне, прекратив беседу с человеком, в котором я сразу признал пастуха.

— Хорошо, что ты пришёл, Поллукс, — обратился он ко мне, — это будет полезно для нашего общего дела.

Я ничего не понял, но промолчал.

Подошли ещё люди, которых я не мог узнать в темноте.

— Теперь все пришли! — сказал Ахей, когда на старом кладбище собралось около 20 человек. — Можешь начинать, Евн!

— Братья! — обратился Евн к присутствующим. — Все вы, кроме Поллукса, хорошо знаете, для чего мы здесь. Не случайно я собрал сегодня самых смелых и умных рабов со всего округа Энны. Уже несколько лет, как, напрягая все силы, готовим мы ниспровержение жестокой и несправедливой власти господ и освобождение рабов. Наступает решительный час, которого мы так долго ждали. Обстоятельства складываются сейчас как нельзя более благоприятно. Всё зависит от нашего мужества и решимости…

Евн стал доказывать, что нельзя откладывать восстание. Сейчас в Сицилии, благодаря жадности хозяев, рабы, добывая себе пропитание грабежом на больших дорогах, пользуются относительной свободой, которая позволит им собраться и вооружиться для выступления. Он говорил, что ему удалось добиться поддержки рабов — пастухов, которых хозяева сами вооружают, чтобы они могли охранять стада от диких зверей.

— Самое важное — начать! — говорил он. — Нам сейчас дорог каждый человек! Поэтому я и пригласил сюда Поллукса, который благодаря своей образованности пользуется большим влиянием среди греческих невольников.

Евн говорил очень горячо и убедительно. Однако его речь подействовала далеко не на всех. Начались споры. В это время к нам подошли ещё два человека, закутанные в плащи. Один из них пере — двигался с трудом, другой его всё время поддерживал. Судя по тому, что охрана, выставленная Евном вокруг кладбища, пропустила их беспрепятственно, это были также участники заговора. Более молодой и сильный из пришедших подвёл своего спутника ближе и обнажил его спину. При ярком свете взошедшей луны мы увидели следы жесточайших побоев.

— За что наказали Гермия? — спросил Евн.

— Вы все знаете нашего хозяина Дамофила, — ответил только что пришедший молодой раб. — Нет в Энне человека более богатого, жестокого и жадного… Сегодня утром мы пришли к нему просить, чтобы нам выдали новую одежду, так как старую мы носим уже три года и от неё остались лишь жалкие лохмотья. Дамофил рассвирепел. «Разве путешественники ездят по Сицилии голыми? — вскричал он, — Разве они не представляют готового снабжения всем, кто нуждается в одежде?» После этого он приказал привязать нас к столбам и жестоко бичевать. Мы пришли сюда, потому что невозможно более выносить всё это!

Все были возмущены рассказом раба.

— Нечего раздумывать! — воскликнул Ахей. — Вы все слышали, что рассказал нам Зевксис. Нельзя более откладывать восстание! Сами бессмертные боги за нас!

Едва Ахей произнёс эти слова, изо рта Евна внезапно вылетели искры и пламя. Многие из присутствующих были поражены и пали ниц. Я же знал этот фокус, его часто применяли бродячие сирийские артисты. Они берут в рот пустой высверленный орех, в который кладут уголёк, и, дуя, изрыгают искры и пламя. Но я молчал, так как знал теперь, что Евн применяет эти фокусы не для корыстных целей, а для того, чтобы сплотить и ободрить разноплемённые толпы забитых и запуганных рабов, которых хозяева нарочно держали в темноте и невежестве.

Рассказ Зевксиса, вид спины Гермия и фокус Евна произвели на окружающих огромное впечатление. Решено было выступить, как только подвернётся удобный случай, для того чтобы захватить город врасплох.