Женщина средних лет, одетая униформу горничной, вошла в большую спальню торопливыми шагами. Внутри спальни, на изящной кровати с навесом и покрытой тонким кружевом и шелковыми простынями, белокурая женщина в свои ранние сорок отдыхала с книгой в руках.

- Мадам, мадам! - звала женщина. - Вы не поверите! О, Матерь Божья!

- Что случилось, Фелисити? - удивилась леди на кровати, встревоженная волнением служанки.

- Два письма, Мадам! Из Франции! - ответила горничная, задыхаясь.

Лицо Элеоноры Бейкер осветилось при звуке слова Франция. Женщина резко встала с кровати и нервным движением выхватила листки из рук служанки. Да! Это была правда! Ей было нужно лишь на доли секунды взглянуть на первый конверт, чтобы понять, что это было письмо от ее сына! После длинного года молчания! После всех слез, что она проливала каждую ночь, думая, что он мог быть уже мертв! После того, когда она была вынуждена игнорировать настойчивые вопросы репортеров о ее сыне! После всех слухов, которые она вынесла, о возможной смерти молодого актера!.. Наконец-то, письмо из Франции было в ее руках!

Женщина прижала письма к груди, все еще слишком переполненная чувствами, чтобы открыть конверт первого письма.

- Разве Вы не хотите прочитать письмо, мадам? - спросила Фелисити, искренне тронутая и волнующаяся за сына своей госпожи.

Не давая внятного ответа, женщина взяла письмо сына и нервно открыла конверт. Ее переливающиеся глаза тревожно пожирали каждое слово, а слезы катились по щекам.

- Как молодой мистер Грандчестер? - нетерпеливо спросила горничная. - С ним все хорошо, мадам?

- Он был ранен! - сказала женщина, задыхаясь криком.

- Господи, помилуй! Господи, помилуй! - воскликнула служанка с большой тревогой.

- Но он поправляется, Фелисити. Он говорит, что с ним все в порядке! - сообщила актриса и затем некоторое время пребывала в молчании. Слезы продолжали омывать ее прекрасное лицо.

- Что еще он говорит, мадам? - потребовала служанка с доверием, заслуженным в течение более двадцать лет, работая на госпожу Бейкер. Фелисити была больше, чем прислугой, она была другом и плечом для известной актрисы. Она была рядом с ней в течение трудных дней беременности Элеонор, она осталась с ней, когда Элеонор страдала от боли потери сына, и была компаньонкой в течение долгих лет одиночества, которое испытывала актриса как последствие желанной известности. - Пожалуйста, Мадам, неужели Вы хотите, чтобы мое сердце разорвалось, что еще он говорит?

- О, Фелисити! - сказала женщина, открыто рыдая. - Он просит у меня прощения! Он говорит, что сожалеет и стыдится того, как он уехал! Я не могу поверить тому, что читаю, Фелисити!

- О Мадам! - выдохнула служанка. - Я знала, что ваш сын добр, и рано или поздно признает, что был к Вам несправедлив!

- Я знаю, что Терри хороший мальчик! Но иногда он такой же упрямый и невозможно гордый, каким был его отец! Я никогда не думала, что он признает свою вину! Но, слава Богу, он это сделал, и хвала Господу, потому что мой сын жив и здоров! - сказала женщина, складывая письмо обратно в конверт, прочитав его несколько раз.

- Но Мадам, - возразила служанка, - что насчет второго письма? От кого оно?

Белокурая женщина взяла второе письмо в свои длинные белые руки, и когда ее глаза увидели имя отправителя, ее прекрасные синие зрачки едва не вышли из орбит. Оставив без ответа настойчивые вопросы Фелисити, Элеонор открыла второе письмо с такой же нервозностью и моментально прочла содержание, один, два и три раза прежде, чем она смогла вымолвить слово, чтобы удовлетворить любопытство подруги.

Элеонор коснулась правой рукой лба, все еще не веря тому, что прочитала несколько раз. Ее изумление могло сравниться только с ее радостью.

- Пожалуйста, мадам, будьте милосердны, скажите мне! - умоляла Фелисити на грани терпения.

- Дорогая Фелисити, теперь я верю в судьбу больше чем когда-либо, - сказала актриса. - Это письмо полностью объясняет раскаяние Терри. Только один человек на этой планете может так повлиять на него. Благослови Бог это дитя, что написало мне. Ты знаешь, кто она?

- Нет! - сказала Фелисити, не имея понятия.

- Женщина, которую любит Терри!

После июньских сражений на реке Марне, дела немцев начали идти под откос. Вместе с голодом и отчаянием, войска атаковал грипп. Но генерал Людендорф был не тем человеком, кто так легко сдается, и он подготовил новое наступление в двух направлениях, одно по Рейну, а другое по Фландрии. Тем не менее, генерал Фош заранее узнал планы врага, и атаковал немцев, прежде чем они могли начать передвижение. Это был последний раз, когда Людендорф имел возможность вести наступление. Оставшийся год он должен был удерживать мощную встречную атаку Французских, Британских и Американских вооруженных сил, которыми командовал Фердинанд Фош.

Летом 1918 года цель союзников состояла в том, чтобы сократить немецкие ряды в трех пунктах. Один в области реки Марны, другой по реке Амьен к нескольких милях на юг Аррас, и третий по Мон Сен-Мийелю, около Вердена. К началу осени, названия Аррас и Мон Сен-Мийель имели для Кенди значение, о котором она не подозревала.

В течение июля месяца и до начала августа, американская и французская армии храбро сражались, преследуя врага от области Марны, с огромным успехом. Немцы отступили к северу и к первой неделе августа, угроза французской столице стала частью истории. Париж захлебывался от радости, и все союзные страны впервые за четыре года ощутили, что победа близка. Шестого августа Фердинанд Фош стал маршалом Франции.

Крупный мужчина, одетый в черное, шел по коридорам госпиталя, неся сумку и оглядывался вокруг, будто ища место. В его темных сияющих глазах отражалось явное оживление, тогда как его твердые шаги говорили о его уверенности в себе. В левой руке у мужчины был листочек, в который он время от времени заглядывал, смотря на номер каждой палаты, мимо которой он проходил. Дойдя до палаты A-12, он тут же остановился и с легкой улыбкой на устах вошел.

Высокий бородач шел среди кроватей, пока не добрался в конец палаты. Сидя на стуле около большого окна, с ногами, беспечно покоящимися на ночном столике, другой мужчина с явным интересом читал газету.

- Похоже, для Союзников все складывается удачно на Западном фронте. Не так ли, сержант? - спросил человека в черном костюме и звук его глубокого баса заставил человека на стуле поднять глаза от газеты, чтобы увидеть заговорившего с ним.

- Отец Граубнер! - воскликнул Терренс с яркой улыбкой. - Какой приятный сюрприз! - поприветствовал его молодой человек, медленно убирая ноги со столика и пытаясь встать.

- Нет, нет, Терренс! - поспешил возразить мужчина постарше. - Оставайся там, ты должен быть осторожным со своими движениями, сынок.

Несмотря на беспокойство священника, Терри взял трость, который был прислонен к стене рядом с ним, и гордыми движениями встал, чтобы поприветствовать своего друга.

- Как видите, отче, - объяснил он, пожимая руку Граубнера, - я в полном порядке для того, кто почти kicked the bucket. Я только немного хромаю, но это скоро пройдет. Извините мою грубость, и присаживайтесь, пожалуйста, - предложил молодой человек, указывая на стул, а сам занимая место на кровати.

- Как впечатляюще! - усмехнулся священник, присаживаясь и оставляющий на полу сумку, которую он нес. - Из всего того, что я повидал на этой войне, твое выздоровление одно из самых счастливых, - весело сказал он. - Я действительно рад тебя видеть выздоравливающим и дерущимся.

- Я тоже, отче, я тоже, - засмеялся Терренс. - Но скажите мне, как Вы оказались здесь в Париже? Я думал, что Вы все еще на фронте.

Внезапно лицо священника стало серьезным, и он испустил глубокий вздох.

- Ну, сын, - объяснил он, - я, наверное, старею, только так. Наш подозрительный доктор Нортон обнаружил небольшую проблему с моим сердцем и послал письмо моему начальству, подложив мне большую свинью. Настырный доктор! - пожаловался мужчина. - Они немедленно отослали меня назад, и в теперь они пытаются выяснить, что, наконец, со мной делать, когда по медицинскому заключению, я не могу путешествовать по Средиземноморью, - усмехнулся священник, потешаясь над собой.