Гайки, щедро сеянные Хомяком во все стороны, то зависали в воздухе, то исчезали бесследно в неведомом пространстве. Одна гайка вернулась обратно с пропорциональной силой – Хомяк едва успел увернуться. ПДА Крокодайла, казалось, раскалился и покраснел от напряжения. Но окончательно Хомяк потух, когда очередная гайка шлепнулась рядом с округлым серо-бурым холмиком. Он замер, затем почти на глазах осунулся, обмяк, поник и скукожился. Медленно повернув голову к Крокодайлу, заикаясь, прошептал:

– К-к-крок. Ка-ак ты думаешь, ОН – вздрюченный?

Крокодайл, не менее огорошенный и обалдевший, выдавил сквозь спазм в горле:

– Похоже, не-ет.

Хомяк вскоре малость оклемался, развернулся, приложил палец к губам, затем показал Доку увесистый кулак и на цыпочках стал отходить назад. Точно так же, на цыпочках, начал ретироваться и Крокодайл. Док, конечно, последовал их примеру. Лишь отойдя метров на пятьдесят, строго следуя обратной дорогой, Хомяк расслабился и обессиленно плюхнулся поджарым задом прямо на траву, затем откинулся на спину. Выдохнул облегченно:

– Пронесло. Не… нужно перекурить.

Он потянул из нагрудного кармана пачку «Примы», выщелкнул сигарету – внеплановую, – подкурил, затянулся жадно и нервно, пустил в небо густую струйку дыма.

– Хома, а что это было? – Док недоуменно потеребил его за плечо.

– Крок, объясни пацану, – устало произнес сталкер.

Крокодайл смахнул рукавом со лба росинки пота, затем достал из кармана штанов носовой платок далеко не первой свежести, смачно высморкался, спрятал платок, прищурился.

– Что это было? А был это «морской еж» – аномалия такая. И наше счастье, что он не вздрюченный. А был бы вздрюченный, мы бы с тобой уже не разговаривали. Вот так. Понятно?

– Нет. Что значит «вздрюченный»?

– Ну, как тебе объяснить? – Крок пожал плечами. – Вздрюченный – значит вздрюченный. И все.

– Ладно, поясняю, – снизошел Хомяк. – Эта аномалия существует в двух состояниях – активном и пассивном. Если в пассивном, то «морского ежа» смело можно взять в руки и делать с ним что хочешь. А вот если «морской еж» находится в активном состоянии, тогда от малейшего звука, колебания или другого раздражающего фактора он заводится и… и начинает прыгать на высоту до сорока метров. А теперь представь, что на голову тебе с этой высоты свалится пудовая гиря. Да не один раз. И пока эта гиря не спрессует тебя в лепешку, не успокоится. И не убежишь от нее, и не спрячешься. Вот так. Теперь понял?

– Теперь понял. – Док озадаченно почесал затылок. – А как же ты его не заметил?

– Да так и не заметил, – взъярился Хомяк. – Я что тебе, семи пядей во лбу? Все мы, сталкеры, под Богом ходим. Ладно. Нужно выбираться из этого чертова парка. – Он решительно отбросил недокуренную сигарету и вскочил. – Пошли.

Они еще с полчаса петляли по прóклятой Зоной территории, но все же выбрались, вышли в город. Тут количество аномалий по неизвестной причине значительно поубавилось, двигаться стало легче. Хомяк уже не дергался и вел группу с прежней уверенностью и куражом. Кураж кончился, когда в узком проходе между двумя трехэтажными домами он неожиданно уткнулся в ажурный забор. Откуда здесь взялся забор, да еще столь странный на вид? Матово-серый, будто только что окрашенный свежей «серебрянкой», он слегка поблескивал в неярких лучах осеннего солнца. Ячеистый, только ячейки – прямоугольные и разной величины. Ближе к центру – мелкие, а на периферии – крупные. Материал, из которого был сделан забор, совершенно непонятный. Похож на металл, но точно не металл. Скорее всего, забор был сплетен из очень толстых нитей, поскольку слегка колыхался под порывами легкого ветерка.

Хомяк отодвинулся от забора. Один из принципов выживания в Зоне гласил: «Держись подальше от всего странного и необъяснимого. Не суй свой нос туда, где его могут оторвать, отстрелить или откусить». Повернулся к Крокодайлу:

– Крок, ты когда-нибудь видел нечто подобное?

– Нет, Хома, не видел, но слышал. Помнишь Лешего?

– Помню, конечно.

– Он как-то в баре, правда очень давно, рассказывал по пьяной лавочке. Только и Леший тоже своими глазами не видел – ему самому кто-то рассказывал. Называется это «зловещая паутина».

Хомяк поднял ладонь.

– Стоп, стоп, стоп. С этого места подробнее. Если паутина, то неподалеку должен быть паук.

– Нет никакого паука. Это аномалия, и она сама – и паутина, и паук одновременно. Леший рассказывал, что если кто ее случайно заденет, то она мгновенно опутывает его так, что никак не отцепишься, окутывает со всех сторон, а потом высасывает. От человека остается только сухой стручок.

– Ясно. Что ж, опять нужно идти в обход, тут мы никак не прорвемся.

Они вернулись к выходу из парка и круто забрали влево, огибая здание. Обогнули – та же печальная картина маслом: широкий тротуар сплошь перегорожен забором «зловещей паутины».

– Пойдем через здание, – решил Хомяк.

Окна первого этажа находились на приличной высоте. Сначала сталкерам пришлось подсадить Хомяка, потом Док подсадил Крокодайла, а уж затем они втянули Дока за руки наверх. Доку всегда было печально, когда он попадал в покинутые, поспешно брошенные жилища. Словно витал в них невидимый дух хозяев, и дух этот настраивал на грустный лад. Вот и тогда…

Детская кроватка в углу, истлевшие скомканные простынки в ней. Телевизор в другом углу, покрытый толстенным слоем пыли и штукатурки, обвалившейся с потолка. Док не сразу понял, что перед ним телевизор. Стол посередине, застланный скатеркой. Теперь бы никто не смог определить, как та скатерка выглядела при жизни. Широкий разложенный диван в третьем углу. Ножки дивана прогнили и обломились, потому матрац с торчавшими из него ржавыми пружинами лежал на полу. Настенный ковер давно оторвался и валялся под стеной грязной тряпкой. Хозяева, судя по всему, были отнюдь не зажиточные. Скорее всего, молодая рабочая семья.

«Где-то вы теперь, люди? – печально вздохнул Док. – Живы ли, здоровы? Вряд ли… Где-то я слышал статистику… Большинство жителей Припяти умерли в течение первого после катастрофы года. Остальные – в следующие два года. А вот выжил ли вообще кто-нибудь? Никому неизвестно! Странно, однако такой статистики нет. А может, и есть, просто я о ней не знаю».

– Эй, Док! Ты что, заснул? – Крокодайл подтолкнул его в спину. – Давай, пошевеливайся.

Они миновали крохотную квадратную прихожую, где на полу валялся детский велосипед, и, пройдя через настежь распахнутую дверь, оказались в широком коридоре. Судя по всему, здание было общежитием-«малосемейкой». С общей кухней и общим туалетом. Таких много понастроили в Припяти для молодых семей.

Вообще-то, в советские времена Припять считалась образцово-показательным городом высокой культуры. В ней было аж два больших стадиона, громадный Дом культуры, два кинотеатра, несколько школ, три ПТУ, техникум. Даже речной и железнодорожный вокзалы. Образцовый город жил насыщенной культурной жизнью, которая так трагически оборвалась. Как у человека, на чью голову свалился кирпич.

Прямо напротив двери, из которой они вышли, была другая дверь, только запертая. Хомяк несильно пнул ее подошвой берца, и дверь буквально рассыпалась. Они проследовали через прихожую в комнату соседей. Эта квартира была практически копией первой. Тот же телевизор в углу, диван, стол посередине со скатеркой. Даже детская кроватка. Хомяк вскочил на подоконник, вернее, на основание оконного проема. (На подоконник в полуразрушенных домах Припяти уже не вскочишь – не выдержит, обломится). Выглянул во двор.

Двор густо порос кустарником и могучими деревьями-великанами. Клены, дубы, орехи, вязы, липы. Кроны их сплелись высоко-высоко, так что двор постоянно находился в плотной тени. Возраст деревьев, конечно, не исчислялся веками. Их своими заботливыми руками посадили жильцы всего лет двадцать назад. Но после катастрофы деревья росли необычайно быстро. Один год – за пять. Да и все в Зоне росло и развивалось такими же темпами. Деревья во дворе были густо увешаны «рыжими волосами». Опытные сталкеры четко разделяли их на «рыжие» и «ржавые». Происхождение одинаковое, только суть разная. «Ржавые волосы» – те же «рыжие», но активированные. «Рыжие» безобидны: их ожог подобен ожогу обычной крапивы – зудит, печет, колется, однако здоровью не вредит. А вот «ржавые» – иное дело. Их укус смертельно опасен. Кожа вначале покрывается крупными волдырями, а затем слезает и отпадает большими клочьями. Образовавшиеся обширные раны обильно кровоточат и не закрываются. Затем нагнаиваются и… В результате – заражение крови, сепсис, а затем – медленная, мучительная смерть.