– Если так, тогда лучше смерть, – твердо заявил Арун.

– Но ведь и она не будет легкой!

Эта ночь, как и многие другие, пролетела быстро, словно одно мгновение. Прошло еще сколько-то времени – он точно не знал, потому что здесь минуты и часы незаметно сливались в монотонные дни, пустые и тяжелые.

По утрам Арун едва поднимался на ноги: все тело болело и ломило. Несмотря на это, он всегда старался протиснуться к чану с водой одним из первых, чтобы хотя бы сполоснуть лицо.

Надсмотрщики нещадно подгоняли рабочих палками, поэтому все делалось второпях. Пока они шли к мешалке, Арун пытался осмотреться. Ему было необходимо изучить фабрику, дабы узнать, нет ли здесь хоть какой-то лазейки.

Однажды во время перерыва надсмотрщики решили проучить какого-то мужчину, якобы отлынивавшего от работы. Они усердно охаживали его палками, хотя едва ли он стал бы лучше трудиться после побоев. Остальных заставляли смотреть. Шанкар шепнул Аруну, что время от времени охрана устраивает показательные экзекуции.

В какой-то момент Арун заметил, как от пояса одного из надсмотрщиков что-то отцепилось и шмякнулось в темную жижу, выплескивавшуюся из баков во время работы и покрывавшую пол. Не зная, видел ли это еще кто-нибудь и следят ли за ним, юноша не удержался от соблазна наступить на предмет ногой.

После Арун умудрился наклониться, поднять его и сжать в кулаке. Судя по всему, то был матерчатый кошелек, пропажу которого надсмотрщик непременно обнаружит.

Юноша мог уронить добычу на дно бака и навсегда похоронить ее там, а мог попытаться вынести наружу в набедренной повязке, а после где-нибудь спрятать. Он думал об этом до конца дня, сомневался и трусил, но все же решил рискнуть.

Арун заметил, что при выходе образовалась заминка. Значит, охрана затеяла обыск! Он быстро вытащил кошелек и открыл. Там были деньги. Он сунул их в рот. А кошелек бросил себе под ноги, в жижу, и слегка притоптал. Возможно, этот кусочек материи найдут. Но, скорее всего, нет.

Оглянувшись, Арун встретил беспомощный взгляд Шанкара. Напарник все видел! А возможно, заметил и кто-то еще. Но теперь было уже поздно.

Все рабочие боялись надсмотрщиков, страшились фабричных порядков, благоговели перед белыми. Опийная фабрика Флоры Клайв имела власть над их жизнью, душой и нравами. Никто из трудившихся здесь индийцев не получал денег, все шло на уплату реальных или мифических долгов.

Арун подумал о том, что прежде не знал и никогда не задавался вопросом, что на самом деле представляла собой старуха и как она нажила свое состояние! Он плавал в опиумном дурмане и ничего не соображал.

Его нервы были словно чуткие струны, тело напряглось до предела, но внешне он казался спокойным. Показал руки. Когда велели обнажиться, покорно снял набедренную повязку. Если бы ему пришлось говорить, он бы пропал. Но надсмотрщики ни о чем не догадались и не задали ему никаких вопросов.

Шанкар шел следом. И, как оказалось, ему можно было доверять, потому что он не выдал Аруна.

Ночью пошел дождь, и в бараке запахло мокрой соломой. Кое-где крыша текла, и на полу образовались лужи. Проснувшись, Арун выглянул наружу. Молнии Индры[76] то и дело разрезали небо, дождь струился жемчужным потоком.

Охранник не выпустил юношу на улицу, и ему оставалось только смотреть на разлохмаченные гривы скачущих в вышине огненных коней и вдыхать острый и свежий запах небесной влаги.

Вернувшись на свое место, он осторожно растолкал Шанкара.

– Ты все видел, но не выдал меня. Спасибо!

– Ведь я не один из них! – с ноткой обиды в голосе произнес юноша, а после спросил: – И что ты станешь делать с деньгами?

Об этом Арун пока думал. Едва ли удастся подкупить кого-то из охраны – она в основном состояла из англичан.

– Когда кто-то серьезно заболевает и не может выйти на работу, что делают надсмотрщики?

– Зовут доктора.

– Он англичанин?

– Индиец. Тиндал Сингх. Жадный и злобный. Отправит на работу даже мертвого!

Утром выяснилось, что Арун заболел. Он задыхался, хрипел и бредил, не открывая глаз. Все его тело сотрясала дрожь. Охран ники пытались поднять его пинками, но из этого ничего не вышло, и тогда они решили позвать врача.

Вскоре приковылял старик в грязном дхоти, с хитрыми бегающими глазками. Он склонился над юношей.

– Что с тобой?

Арун поднял веки. Единственный охранник сидел у входа и, кажется, не следил за ними.

– Мне надо сказаться больным. Остаться здесь. И чтобы меня никто не беспокоил. – Он разжал руку. – Вот!

Лицо Тиндала Сингха исказилось в гримасе.

– А если я позову того, кто охраняет барак?

– Я проглочу деньги, и их не будет. Тебе не достанется ни рупии, и ты ничего не докажешь.

– Ты их украл!

– Не твое дело.

Через несколько минут Тиндал Сингх, шаркая, плелся к выход у.

– Этот человек болен, – с кислой миной на лице произнес он, обращаясь к охраннику. – Едва ли он сможет подняться. Не трогайте его. Я дал ему лекарство. Надеюсь, к завтрашнему дню он выздоровеет.

Надсмотрщик несколько раз приходил взглянуть на Аруна, а после куда-то ушел: охранять пустой барак и тяжелобольного не имело смысла. Тогда, соорудив на своей циновке «куклу» из тряпок, Арун выбрался наружу.

Сияло солнце, отчего висевшая в воздухе пыль казалась золотой, а небесная синева словно была подернута легкой вуалью.

Арун исследовал фабрику, стараясь не попасться на глаза охра не. Вот весовая – высокое помещение, святая святых, где взвешивали опий, вот соседнее помещение – с глиняными горшками, на которые рабочие пришлепывали ярлыки. А это – сушилка с рядами полок, уставленных опиумными кругляшами.

Потом он набрел на приемную, вокруг которой толпились сдававшие опий крестьяне. Здесь стоял сплошной гвалт, но к этой толпе стоило присмотреться.

Арун приметил среди мужчин нескольких женщин. Одна из них, совсем молодая, взяв бумажку, которую дал ей учетчик, отошла в сторону, присела на корточки и заплакала.

Молодой человек не знал, с чем он может к ней подойти. Он понимал, что выглядит далеко не так, как прежде. Его волосы свалялись в колтуны, а на теле выступили ребра. Кожу покрывал слой грязи, и Арун был уверен в том, что от него сильно воняет.

А потом он вдруг вспомнил: глаза, о которых говорила Флора! «Я узнала тебя благодаря твоим прекрасным глазам!» – такими были ее слова. Она всегда подчеркивала, что именно они сразу привлекли ее внимание, если не сказать, приворожили. «Глаза Кришны», – с усмешкой повторяла она.

Ни один индиец не являлся на фабрику полуголым. Если он попытается выйти отсюда в таком виде – в одной набедренной повязке, заляпанный опиумной грязью, его непременно задержат. И тогда не придется ждать пощады.

Арун подошел к девушке и присел рядом с ней.

– Почему ты плачешь?

Взглянув на него, девушка испуганно отшатнулась. Возможно, потому, что он отвратительно выглядел, а может, родные запрещали ей разговаривать с чужими мужчинами.

– Кто ты? Что тебе надо?

И тут он вспомнил слова Шанкара: «Что еще остается беднякам, кроме надежды на чудо? Иногда только и думаешь, что появится какой-нибудь бог и спасет тебя от всего этого!» И еще: «Удивительно, но когда ты говоришь, тебе хочется верить».

Он обладал бесспорным даром располагать к себе людей, о чем сполна догадался только сейчас.

– Пока я не могу открыть тебе, кто я, скажу только, что я хочу тебе помочь. Так почему ты плакала?

Арун постарался придать своим глазам самое одухотворенное выражение, на какое только был способен. О доверчивости индийских крестьян впору было складывать легенды. Когда он жил в деревне, сам был таким.

Уловка удалась: девушка рассказала о себе. Ее родители умерли, и она погрязла в долгах. Взяла в лавке продуктов, чтобы прокормиться, и оставила на какой-то бумаге отпечаток своего пальца. А вскоре выяснилось, что ей не рассчитаться, потому что плата удваивалась каждые три месяца! Сейчас она принесла часть урожая, но в будущем – она это точно знала! – в одиночку ей ни за что не обработать маковое поле! Эта кропотливая и тяжелая работа под силу только мужчинам.