«Поговорить о нашем будущем». И кто б еще научил? А тут такое дело щепетильное. Вот Ник бы точно смог и слова подобрал, а я… да я с ней до сих пор, как с подружкой, хоть Варя и «не ребенок», но, все ж… дитё…

– Чем ты занимаешься? Привет, – дверь за моей спиной закрылась, шерканув по пояснице шаром ручки. Я так и осталась стоять, прижавшись к ней.

Варя, подогнув под себя ноги, сидела на нашей кровати. И смотрела в окно. Нет, на меня обернулась. «Плакала», – констатировала я.

– При-ивет, – вздохнула и снова – в окно.

– А я… в Либряне была. Тебе от всех там – большой привет.

– Угу, – вновь вздохнула. – И им тоже… передай.

– Передам, – опустилась я на другой край кровати. – А еще я сегодня всю ночь читала. В библиотеке деда… И к чему я это?

– Что?

– Я говорю: книжки читала… Про своих предков. Ага… Про… – и подняла на Варю глаза. – А знаешь еще, про кого? Про медведей. Они ведь тоже, хм-м, наши предки получаются. Да. И особенно про медведиц. Они такие матери замечательные: добрые, заботливые. Но, знаешь, что? Там так интересно написано… Когда маленькие медвежата после рождения весной покидают берлогу, перед ними открывался целый незнакомый мир. И они его сначала боятся и делают много глупостей, но, медведице иногда очень крупно везет. Потому что рядом с этими шустриками оказывается другой медвежонок – старше их на год. И он их оберегает, защищает и воспитывает. А называется он «пестуном». Представляешь?

– Угу, – кивнула Варя, не отрываясь от окна. – Медвежонок-пестун.

– Варя, у меня к тебе вопрос. Очень важный… Ты согласна стать для нашего будущего ребенка пестуном? Нет, пестуньей? Я без тебя – никуда. Без твоей помощи. Я ведь не медведица. Мне себя легче упырихой в дупле представить, чем полноценной…

– А я вам, – развернулось ко мне дитё. – я вам… мешать не буду?

– Ты чего?! – выпучила я глаза. – Наоборот. Я ж тебе говорю: я сама…

– Я согласна.

– Что?

– Я согласна стать ему пестуньей, – выдохнула Варя. – И это… мальчик будет. Я знаю. Я тебе первой хотела сказать. Ждала.

– Объект… в ближайшей зоне, – прошептала я. – Иди ко мне, – и, распахнув руки, рванула навстречу дитю. – Объект… Ты это – серьезно?

– Угу, – уткнулась мне Варя подбородком в плечо. – И не называй его «объектом», Агата. Он – малыш. Мальчик.

– Ва-а-ря… Ва-ря, – давясь слезами, стиснула я ее.

– Девочки? Что у вас тут?.. Варенька, ты прости меня.

– Тетя Катаржина, я стану пестуньей для нашего ма-алыша.

– Варя… а ты ей еще…

– Нет, я тебя жда-ала.

– Так ска-ажи.

– Угу. Тетя Катаржина, у Агаты ма-альчик народится. Я знаю.

– О-ой… о-ой, девочки-и…

И нас на кровати стало уже трое. Сплоченно рыдающих. Каждая – о своем и все – за одно… За одного…

Странное это ощущение. После бурного плача. Полная пустота и покой. И будто ты обновился изнутри для новой своей жизни, вымыв душу ведрами слез…

В общем, к доктору Блинову я чуть не проспала, в обнимку с Варей и под благоухание снизу из плиты горячего пирога. И, наверное, мой вид навел его на какие-то мысли, потому что в итоге в довесок к моей «форе», пошел долгий список советов по режиму питания и дня. Коснулись даже родовой «прихоти к арбузам», как ценного средства от отеков и дурноты по утрам. Всё – на пользу. И до чего же мои предки мудры (даже в своих «сдвигах»). Придется соответствовать. Да… В конце, у двери я (проникшись) даже руку господину лекарю потрясла. Тот вздохнул и добавил к списку успокоительный чай…

А после ужина прихожая родителей огласилась робким кашлем:

– Папа, мама, это – Эрик! И так надо, – вылетела я к нему, жуя арбуз. – Ну?

– Агата, нам поговорить бы, – буркнул от двери тот.

– Понятно. Нас опередили – бумаг в кабинете Ника нет.

– Угу.

– Этого и следовало ожидать, – скривилась я. – А-а…

– Ксения Штоль и Горн исчезли.

– И этого – тоже.

– Она, якобы в отпуск. Он – бессрочно.

– Значит, не вернется, – и прислонилась к стене. – Рудник в горах, говоришь?

– Угу, – нахмурил Эрик лоб. – И у меня есть список ладменских рудников, принадлежащих корпорации «Грань». Только что добыл.

– Ага. Тогда завтра осторожно по этому списку? Нам ведь с тобой не привыкать?

– Да где уж там? – расплылся в улыбке Эрик. – Я даже отвыкнуть не успел.

На том и порешили…

Рассвет дня следующего мы с рыцарем встретили уже очень далеко от Куполграда. Да и от Ника, как выяснилось после обследования трех из семи рудников «Грани» на западе Рудных гор. Два из них оказались в заколоченном виде, без свежих следов на всех уровнях (физическом и силовом). А на заросшем сосняком бугре –входе третьего я тихо словила местную «неживность»… Вот люблю я поболтать с шушелями. Такие скромники и домоседы и стоит только предложить: «А давай ко, дружок, ко мне в сумку – покатаемся?». Тут же возникает широкий диапазон для разговора. Жаль лишь, что в этот раз – не на пользу, а вникать в причины склок «хозяина» предгорного бора и двух неместных «дурных» кикимор желания нет. Вот Эрик слушал рассказчика, открыв рот – для него подобные «эпосы» в новинку. И даже пару вопросов задал. Да я ему вовремя напомнила про стынущий обед, на который мы вернулись в Куполград.

Именно там и поджидала нас хорошая новость (которая еще с утра ныла зудом в плечах): дядя Теофил сообщил о назначенной встрече в Либряне. Какой же молодец!

– Доча, этот поспешник только записку оставил. А на словах просил передать, – старательно закатила мама глаза. – чтоб особо не надеялись. И чтоб ты туда шла одна… А к кому это?

– Тысь моя майка! – развернув оную, скривилась я. – Все понятно: «Сегодня в пять. Ювелирная слобода, 36. Мастер Нубрс».

– Гном, – потер Эрик лоб. – И как вообще согласился?

– О-о, у Теофила – дар убеждения, – гордо поджала родительница губки. – Особенно, если дело касается семьи. Вот помню, однажды, возвращались мы еще по юности из поездки в… – и Эрику вновь пришлось широко открывать рот.

– Я Варвару с собой возьму.

– Что? – растерянно переспросила мама. – Вареньку с собой?

– Ага. Пусть в Шалбе с Арчи и Барни покупается и черешни либрянской поест. Варвара?!

– Здорово! – скоро отозвалась та из гостиной напротив.

Я, кивнув, вернулась озадаченным взглядом в суп…

Гном. Мастер Нубрс. Ювелир-гном. Да, надежды на плодотворность встречи, как у лягушки со сверчком: он и стрекочет перед ней и прыгает, а совсем не съедобный. Так и с гномами: своей магии почти нет, а иммунитет к чужой велик. Как и упрямство, скупость, недоверие ко всем подряд и консерватизм. Да они даже штаны свои детские берегут, лишь надставляя и расставляя. И не сказать, чтоб по нужде – у гномов дар делать деньги. Просто, они им дороги, «как память». А вон та заштопанная десять раз дыра на заду напоминает о встрече с любимым родительским забором (вполне возможно, что и он еще жив, лет через сто)…

Ровно в пять часов, оставив Варю и Эрика с большим пакетом сочной местной черешни на попечение тети Жужи, я сама свечой в храмовом кандиле торчала у двери приземистого двухэтажного дома номер тридцать шесть: «О, спустись, выйди, светило. Снизойди до простых смертных, сильно тебя страждущих»… Да я бы еще и не то сказала. И даже вслух, только б…

– До-обрый вечер. Мне к господину Нубрсу. Назначено.

Служанка, распахнувшая дверь, окинула меня профессионально-прицельным взглядом (особо задержав его на моей тощей сумке через плечо) и хмуро кивнула:

– Заходьте. Он – на втором этаже у себя. Через салон по лестнице вправо.

– Спасибо, – послушно просквозила я мимо, на ходу цепляя собственным профвзглядом зеркальные шкафы по сторонам, густо заставленные… цветами? Нет, если б точно не знать, куда пришла, то так и решила бы: натуральные цветы. Однако, из минералов. В вазочках, горшках и просто стаканах с водой. Васильки, фиалки, яблоневые хрупкие ветки и даже наливные колосья из золота, но такой филигранной работы, что и не… хотя, я уже повторяюсь. Да и дошла. – Добрый вечер, господин Нубрс.