Стихи в Японии сочиняли все, это было сравнимо с сотворением молитвы. Сочиняли, как заклинали, и писали обо всем, что волновало душу. А волновало многое: цветение вишни или сливы; туман над рекой; луна, плывущая в облаках; пурпур осенней листвы. Японцы глубоко верят, что слово обладает силой, что у него есть душа. Стихи возникают, когда у человека радость или горе, они облегчают душу, наполняют ее восторгом. В древности, из поколения в поколение, государь должен был по утрам наслаждаться и восторгаться благоухающими цветами весны, по ночам, освещаемым осенним месяцем, созывал придворных и повелевал им слагать подходящие к моменту песни. Придворные же обязаны были отдавать на суд императора свои стихи о странствиях, сочиненные «под звон цикад».

Веря, что слово произрастает из души вещей, что оно способно на божественное участие в жизни человека, японцы старались увидеть ее в явлениях действительности и отразить в слове, точнее, соединить со словом. Душа, по их мнению, есть и в человеке, и цветке, и камне. «Знать цветок – значит стать Цветком, быть цветком, цвести, как цветок, и радоваться солнечному свету и дождю, – пытается донести дух дзэн Судзуки. – Когда это происходит, цветок говорит со мной, и я знаю его тайны, все его радости, его страдания, а значит, всю жизнь, трепещущую в нем». [110] Японцы, как и китайцы, всегда помнят, что ритм живой природы пронизывает все сферы жизни. Путь искусства – тот же процесс естественного роста, подчиненного закону. Закон живого ритма придает японскому искусству что-то такое, что позволяет воспринимать его как искусство нашего времени.

Японцы испокон веку испытывали наслаждение от красоты живой, дышащей природы. Им и в голову не приходило, что можно превзойти видимое, создать красоту, которая сама по себе выше природы и человека. Японский мастер не подражает образам, формам, но старается пробудить душу вещи.

«Мир, в котором нет места для борьбы, где все пребывает в текучем пространстве, – свет перетекает в тьму, покой в движение, форма в содержание, и наоборот. Японская эстетика открывает неведомое: Пустота таит в себе скрытую красоту, хаос не пугает, мрак таит в себе свет». [111]

Начинающаяся с XVII в. эпоха Мэйдзи, которую характеризует образование централизованного государства, выдвинула задачу создания единого национального литературного языка. Проблема заключалась в том, чтобы устранить различие в устных и письменных формах языка. Устно-разговорный язык опирался на местные диалекты, а письменный язык был привязан к классическим текстам, заимствованным в прошлом у китайцев и развитым самими японцами. При создании новых терминов японцы стремились к точности передачи смысла. Проблема остро обозначилась, но в период Мэйдзи не получила окончательного решения, и «до сих пор сохраняется значительное расхождение лексики письменной и устной форм японского языка». [112]

Тематика японского искусства в IX–XI вв. была преимущественно религиозной, но рамки ее были расширены. Толчок этому дало учение Сингон, согласно которому Вселенная является выражением сущности Будды, присутствующего во всех одушевленных и неодушевленных предметах. Это давало возможность скульпторам и художникам изображать не только мягких, исполненных благочестия будд, но и грозные божества, символизирующие различные силы природы. Все ужасное, отталкивающее, гротескное получило право на существование в искусстве, ибо рассматривалось как различные аспекты божественного.

Храмовая архитектура Японии отличается своеобразием. Основными культовыми сооружениями были синтоистские храмы и буддийские пагоды. Синтоистский храм прост. Это прямоугольное по форме сооружение с двускатной крышей, установленное на столбы-опоры и обнесенное открытой верандой. Декор в синтоистских храмах отсутствовал. Они строились из дерева, которое из-за сложных сейсмических условий было основным строительным материалом в Японии. Особенно часто использовали кипарис, в котором ценился желтоватый цвет древесины. Дерево не окрашивалось, подчеркивались его фактура и мастерство обработки.

Пагоды сооружались под влиянием и при непосредственном участии китайских мастеров, однако в отличие от китайских, пагоды в Японии были более изящными и стройными, хорошо вписывались в окружающий пейзаж. Пагоды эпохи Нара не имели декора, однако уже в эпоху Хэйан отличались чрезвычайной декоративностью. Великолепным образцом хэйанской храмовой архитектуры может служить храм Феникса близ г. Киото.

Строились в Японии и храмовые комплексы. Они имели свободную планировку и включали главный Золотой храм (крыши покрывались листовым золотом), храм для проповедей, библиотеку и сокровищницу. Самым ранним таким комплексом является ансамбль Хорюдзи в г. Нара. Конструктивно японские жилые дома и дворцы сходны с китайскими: деревянный каркас и высокая крыша. Но в Японии нет китайской усложненности, вычурности силуэта крыш, измельченности деталей, обилия декора.Монументальная скульптура Японии развивалась под влиянием буддизма, поэтому каноничность, сакральность была ее характерной чертой. Храмовая скульптура – это прежде всего статуи Будды, бодхисаттв, стражей света, драконов, львов, демонических существ. Будда Вайрочана (санскр. вездесущий, всемогущий) в Нара – одна из крупнейших скульптур мира. Почитаемы в Японии были статуи Будды Шакьямуни в Киото и Будды Камакура близ г. Иокогамы. Все они величественны, изображены в позе лотоса и выражают главную идею просветления – душевный покой, бесстрастие и созерцательность.

К XVII в. в Японии большое распространение получила мелкая пластика нэцке – костяные и деревянные скульптурки, изображающие фантастических зверей, монахов, ремесленников, актеров. Для нэцке характерны юмор и гротеск.

Живопись в Японии развивалась также сначала под влиянием китайской. В Японии жанры «горы и воды», «цветы и птицы» получили название стиля сумиэ. Этот стиль имеет древние истоки в светских школах монаха-поэта Сэссона Юбая [113] (XIV в.), в творчестве художников Сюбуна (1414–1465) и Сэссю (1420–1506). «Сюбун, чье творчество прославляется в литературе Пяти Монастырей… Талантливый скульптор в той же мере, что и волшебник кисти… Хотя другие имена известны лучше, Сюбун – истинный основатель и, как считают некоторые, лучший живописец этой школы». [114]Ученик Сюбуна Сэссю отражал в своем творчестве принципы вкуса, присущие дзен, и взгляды дзен на мир. Его картины, несмотря на энергичную кисть, несут в себе черты покоя, словно художник, ухватив суть красоты, свел ее выражение к крайней степени простоты, но тонкая простота дзен в пейзажах и фигурах Сэссю находится в гармонии с настроением воспринимающего мир художника. Целая плеяда художников – Мусо Кокуси, Те Денму, Сюбун, Миямото Мусаси – прославились в стиле сумиэ. Его характеризует отражение истинной реальности, природы, умение в немногом высказать многое, отсутствие симметрии, геометрических форм, искривленные линии. К началу XVII в. японские художники выработали еще более «импровизационный» стиль, который получил название хайга, исследователи называют его «живопись без живописи». Хайга – это непринужденные, моментальные зарисовки к японским стихотворениям хокку или буддийским сутрам. Это уникальное явление, характерное только для искусства Японии.

Еще одно направление в живописи, возникшее в XVII в., получило название укиё-э («образы бренного мира»). Картины этого направления показывали многообразные сцены жизни: быт ремесленников, торговцев, актеров, народные празднества. Направление укиё-э способствовало появлению гравюры на дереве. Сначала гравюра была черно-белой, затем художник Харунобу первым применил цветную печать. Харунобу любил изображать жизнь средних слоев, особенно женщин, в бытовой обстановке.

В творчестве художника Утамаро основной становится тема, раскрывающая жизнь гейш во всех проявлениях: во время праздников, за туалетом, на прогулке или в созерцательном раздумье. Он не стремился передавать внутренний мир своих героинь, его интересует красота и плавность линий, танцевальность ритма, изысканность, декоративность цвета.