Через четверть склянки я думал, что они оба задумали уложить меня прямо там, заучив насмерть. Еще через треть склянки язык еле ворочался, руки не поднимались, а глаза норовили закрыться — меня словно выжали всего по капле и продолжали выкручивать и выкручивать... Потом я не выдержал и на них наорал. Они все равно, конечно, не отстали, но Грендель хотя бы свою хватку ослабил, и дышать стало легче.

Не знаю, чего они хотели добиться от меня с первого занятия — честное слово, я никогда не понимал, как у меня вообще что-то получается, а они пытались выведать, каким образом я нащупываю какую-то там ауру… Никаких я аур не щупал. Просто понимал, где больно, жалел — а потом вообще ничего не помнил, пока все не проходило.

Грендель даже предложил руку себе порезать, чтобы посмотреть, как оно действует, но я ему возразил, что ни черта у меня не получится его вылечить. Потому как мне не слишком-то нравится человек, который копается в моих мозгах. Это я от усталости сказал и злости, был бы в нормальном состоянии — никогда бы такого не ляпнул. В общем, я думал, он меня прямо сейчас с Корабля вышвырнет, но Блич расхохотался, и я заметил, что и Грендель хмурится не по-настоящему.

— Мне что, сюда Невена позвать и еще раз ему голову расшибить? — поинтересовался он.

— Не надо, — испугался я. Может, он и не всерьез говорил, но лучше не давать повода развиться подобным идеям. — Давайте на мне лучше, что ли?

Я уже собирался садануть кулаком по столу, чтобы хорошенько его разбить, когда во флат без стука ввалился какой-то крепыш в белом комбинезоне:

— Грендель, сказали, Блич у тебя?

— Да, я здесь, Тамир. Что случилось?

— Сестренка… задыхается. Не знаю, что…

Не успел он договорить, как Блич уже подхватил чемодан:

— Идем.

Крепыш выскочил первым, почти бегом, за ним Блич, Грендель зачем-то тоже потащился, ну и я следом — не могу же я в чужом флате оставаться, когда все ушли, да и зачем мне там торчать?.. В общем, теплой компанией мы добрались до очередной двери, Тамир распахнул ее, и мы оказались внутри.

На маленькой кровати с закрытыми глазами лежала девочка лет двенадцати, наверное, и дышала часто-часто. Светлые короткие косички, покрасневшее лицо, потный лоб. В руке она сжимала небольшой фонарик — совсем такой же, как был у меня когда-то там, в Скайполе.

— Давно начался приступ? — Блич наклонился над больной, нащупывая пульс на шее.

— Да вот только что. Я сразу за тобой побежал. У нее раньше никогда… — Тамир сжимал и разжимал кулаки, бестолково мялся рядом.

— Я знаю, что никогда, — оборвал Блич, потом добавил мягче: — Хорошо, что не стал ждать, — он открыл девочке рот, что-то там посмотрел, полез в свой чемодан, пошарил, достал диагност, положил на постель. Потом оттянул веки, заглянул девочке в глаза. — Маришка, ты нас видишь?

Девочка замычала, задергалась в его руках. Кажется, она не умела говорить.

— Маришка глухонемая, — сообщил мне Грендель негромко.

— Отек гортани, — постановил Блич. — Похоже, что-то аллергическое. Мне надо…

— Тш-ш! — сказал Грендель, а я уже шел к постели.

Блич посторонился, я опустился на колени рядом с кроватью, взял ладошку девочки в свои руки. У нее были испуганные карие глазенки, и я улыбнулся ей, погладил слабые пальцы. Она неуверенно улыбнулась в ответ, сразу же закашлялась, из глаз хлынули слезы, рот мучительно приоткрылся. Я потянулся, положил одну руку ей на лоб, другую — на горло. Что-то мешало, я отмахнулся, закрылся от мешающего, и поплыл, отдаваясь знакомым волнам…

Флат Гренделя находился недалеко — всего через полтора коридора, и когда Маришка спокойно уснула, мы вернулись обратно. Блич выглядел задумчивым: все соображал, на что же у девочки могла возникнуть аллергическая реакция — он шепотом обсуждал это с Тамиром, хотя почему шепотом, я не понял, раз Маришка все равно не могла ничего услышать и, значит, проснуться.

Я надеялся, теперь-то уж они от меня отстанут, ведь им удалось пронаблюдать мои способности в процессе. Но Грендель не казался удовлетворенным и недовольно посматривал на меня, будто я его чем обидел. Однако все же, видимо, решил, что на сегодня с меня достаточно и махнул: мол, можешь идти. Но я еще не собирался уходить.

— Ну? — спросил он.

— Я слышал, у вас неприятности и готовится рейд наверх, — сказал я, и оба тут же на меня уставились.

— Да? — поторопил Грендель.

— Могу я тоже… пойти?

— Зачем? — и я сразу же опять ощутил давление.

Как же мне не нравились эти дедовы штучки, кто бы знал! Но приходилось терпеть.

— Мне кажется, я мог бы быть полезен.

— Нам или верхним? — деловито и буднично поинтересовался Грендель.

Блич промолчал.

— Верхним я не нужен, — кто бы знал, как горько было это говорить. — Но и внизу от меня проку немного. Лечить я пока все равно не умею толком, а в рейде мог бы пригодиться. Я хорошо знаю расположение ферм. И особенности их охраны.

— Ты можешь лечить, — возразил Блич. — И сможешь еще лучше — так, как никогда не смогу я. Тебе ведь даже лекарства не нужны… А если попадешься наверху, вряд ли тебя погладят по голове и отпустят с миром.

— Я не попадусь. И разве рейдерам не нужен лекарь?

— Кто сказал, что ты сможешь вылечить рейдеров? — пристально взглянул на меня дед. — Они — не маленькие глухонемые девочки.

— С ними идет Невен, — напомнил я.

Терять было нечего — старик и так все знал, да и видел меня насквозь. Интересно, а Блич умеет держать язык за зубами? Мне еще только не хватало, чтобы дылду ввели в курс, при каких обстоятельствах я способен исцелять.

— Что ж, попробуй, — решил дед после недолгого молчания. Блич дернулся, но Грендель остановил его движением ладони. — Если обещаешь не лезть на рожон.

— Обещаю, — сказал я.

И дед меня отпустил. Я развернулся, вышел и побрел по коридору.

Не сомневаюсь, Блич тут же принялся обсуждать, предам я их или не предам. Но мне было все равно. Не то я настолько вымотался, не то был уверен: все, что ему надо, Грендель прочитал в моей голове, и если бы у него возникли какие-то сомнения — ни за что не послал бы меня со своими. Я еле передвигал ноги и раздумывал: а правда, что я сейчас чувствую? И никак не мог понять. Опять словно ступор какой-то случился. Как-то всего мне было много сразу и не получалось остановиться и хорошенько его обдумать, а потому внутри немножко заморозилось — словно на будущее, когда будут возможность и силы…

— Нор?

Я обернулся.

— Здравствуй, Рада.

На удивление, даже ее появление не вызвало у меня почти никаких эмоций. Может, потому, что сегодня на ней был не тот балахон, а обыкновенные штаны, в каких теперь ходил и я, и вполне закрытая рубаха.

— Я слышала, ты нынче отличился?

— Я вообще сильно от вас отличаюсь, — я привалился к стене спиной и прикрыл глаза. Могучее Пространство, до флата Невена еще тащиться и тащиться…

— Правда? — кажется, в ее тоне сквозило неудовольствие. Но мне, честное слово, было не до этого.

— Правда, — я кивнул, отлепился от стены и проговорил: — Ты прости, но мне надо…

Я никак не ожидал, что она вдруг окажется настолько близко и в ее зеленых глазах можно будет утонуть. А еще — что под рубахой на ней не надето никакого белья, и Рада скользнет в мои объятия, прижимаясь грудью. Я машинально опустил ладонь ей на плечо, почувствовал жаркое дыхание на своем лице, а потом ее пальцы добрались до моего затылка и притянули голову для поцелуя. Дальше помню не очень — только то, что все было мягкое, горячее, влажное, ее руки под своей рубашкой, и как она хихикнула: «Не кусайся!». А потом отстранилась — растрепанная, раскрасневшаяся — и, прижавшись бедром к моему паху, где пульсировало и жало в районе застежки, шепнула: «Значит, говоришь, отличаешься? А, по-моему, там все как у всех», торопливо мазнула губами по шее, от чего я вздрогнул, пообещала «Увидимся» — и умчалась.