Ходя Ваня бел кудрявый,
Бел кудрявый, кучерявый
(Воронеж, № 126);
Да постой, парень бел кудрявый
(Печора, № 284).

В общем языкознании для нужд фонологии разработана так называемая методика коммутационной проверки, которая в общем виде формулируется так. Если в звуковой последовательности АВ оба элемента А и В или один из этих элементов (либо А, либо В) не могут быть заменены никаким другим элементом, в том числе нулевым, то АВ является реализацией одной фонемы, в противном случае комплекс АВ может рассматриваться как реализация двуфонемного сочетания.

Думается, что эта методика пригодна и на более высоком языковом ярусе. Возьмем, к примеру, композит бел горюч (камень), который в сборниках орфографически оформляется непоследовательно: бел-горюч (чаще), бел горюч (очень редко). Методика коммутационной проверки свидетельствует однозначно: перед нами ряд определений, а не сложное слово. Во-первых, в пределах узкого контекста сосуществуют сочетания бел горюч камень/ белый камень/горючий камень. Ср.:

Бел-горюч камень лежит,
Из камешка, из белого,
Бела рыбица воду мутит
(Кир., т. 1, № 169);
На синием море бел-горюч камень.
Из-под белого камешка ручьи-воды бьют.
Горючему камешку наверх не всплывать
(Кир., т. 1, № 244).

Приведенные контексты дают основание полагать, что в поэтическом сознании носителей традиционного русского фольклора определения белый (бел) и горючий (горюч) автономны.

Во-вторых, компонент бел легко заменяется формами сер, синь:

Как синь горюч камень,
Камень разгорается
(Шейн, № 446);
Ой, да спородили-то вы, да горы, ой, горы, да Сер-то горяч ка… ой, камень
(Печора, № 152).

Обратим внимание на вставку частицы то внутрь анализируемого композита.

Аналогично рассуждая, приходим к выводу, что и другие композиты с компонентом бел (белы каменны, бел полотняный, бел крупищатый, бел тонкой) относятся к рядам автономных определений, а не к сложным словам. Ограничимся одним примером. Ср.:

Белы каменны палаты велю убирати
(Соб., 4, № 439);
Отвезите Семенушку
Победную головушку
Во каменны белы палаты
(РФЛ, № 472).

Сравнение песенных контекстов в аспекте методики коммутационной проверки позволяет уверенно относить к числу сочетаний слов композит мил сердечный:

Говорил-то мне мил-сердечный друг
(Соб., 5, № 218);
Зазнобушка, милый сердечный друг,
Зазнобил меня, повысушил
(Соб., 5, № 225);
Зазнобил сердце сердечный друг
(Соб., 5, № 229);
Уж как третья-то заботушка
Ея миленький сердечный друг
(Соб., 5, № 230);
Милу дружку на подушечку,
Сердечному, сердечному,
Сердечному под головушку
(Воронеж, № 58).

В последних собраниях мил сердечный оформляется как сочетание определений:

Ты скажи, не утай, мил сердечный друг
(Кир., т. 1, № 302);
Ох на синем на море – больша погодушка,
Уж погодушка, да мил сердечный друг
(Карел. Помор., № 19).

Думается, что такие частые определения, как новый (нов), белый (бел), можно и должно рассматривать как своеобразный аналог артикля сверхположительной оценки. Этим можно объяснить, что нов и особенно бел начинают ряды определений к одному существительному, а также стремление к морфологическому окостенению, как в примере:

Ох, огороды горожу
Да бел капустоньку сажу
(Печора, № 280).

Краткость формы тоже свойство артиклей. Близки к статусу артикля и такие частые краткие прилагательные, как мил (мил сердечный, мил любезный), млад (млад ясен, млад сизой), чуж (чужа дальняя, чужа мужняя) и др.

По аналогии сочетаниями самостоятельных слов мы считаем случаи типа: шито мытую, мил молодой, мил добёр и т. д.

Возникает закономерный вопрос: а разве не могут окказиональные композиты, появившиеся в результате стяжения грамматически самостоятельных слов, считаться сложным словом? Есть ли вообще сугубо фольклорные сложные слова? «Поэтическая морфема» в ряде случаев стремится стать морфемой в прямом, грамматическом, смысле этого слова.

Превращению «поэтической морфемы» в собственно морфему в большой степени способствует смысловая близость контактирующих компонентов. Известно, что тавтологические конструкции обнаруживают тенденцию к слиянию в одно слово. Подчеркнём: тенденцию, а не обязательную реализацию. Например, в ряде случаев мил-милёшенек мы считаем одной лексемой, в которой компонент мил теряет семантическую определённость и уподобляется приставке раз-в значении «предельная степень качества». Ср.:

Только размилёшенек добрый молодец,
Да мил-милёшенек добрый молодец
(РФЛ, № 255).

Однако и мил, и милёшенек могут вести себя как самостоятельные единицы:

Не мил, не милёшенек ни мать, ни отец
(Владимир, № 70).

Относительно примеров типа трудным-труднёшенько, красён-красной А.П. Евгеньева пишет: «Творительный тавтологический образа действия или способа становится средством усиления значения глагола, прилагательного, наречия и существительного <…> превращаясь из самостоятельного значимого слова в составную часть сложного целого (в большинстве случаев даже сложного слова)» [Евгеньева 1963: 244]. Яркий пример тому прилагательное белояровый, где корни бел– и – яр – (= светлый) этимологически тавтологичны.

В.А. Сирцев, описывая сложные прилагательные в народно-песенной речи, приходит к выводу о том, что фольклорные образования, характеризующиеся разнооформленностью компонентов, твёрдым порядком расположения их и одним основным ударением, представляют собой сближения, находящиеся на пути превращения в сложные слова. Причем конструкции сиз носатый, млад сизой и т. п., по его мнению, находятся ближе к словосочетаниям, а конструкции зла-лиха, мил-сердечный тяготеют к сложным словам, поскольку компоненты их синонимичны [Сирцев 1975: 71]. Однако, думается, нет нужды фетишизировать словообразующую роль синонимии, иначе в фольклоре, где удельный вес её необычайно высок, многое пришлось бы неоправданно квалифицировать как сложное слово. Сложным словом будем считать композит мил-милой:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: