Когда я решил переделать ее в лабораторию, я не задумывался о деталях. Я просто распихал все, что было в комнате по углам, и установил стол в центр. Я планировал вернуться и сделать все, как следует, но жизнь решила по-своему и время, которое я проводил здесь, сошло на нет.

Я больше не хочу находиться здесь, не тогда, когда мне нечего фотографировать.

Я старался не смотреть на запыленное оборудование и напоминание о том, как Эверли ходила здесь, преследовало меня, стоило мне подойти к большому столу в углу. Я накрыл его белой простыней, чтобы защитить от химикатов, которые использовал для проявки.

Может, я и не собирался использовать его для офисной работы, но это не значило, что я относился к мебели небрежно.

Подняв простыню, я обнаруживаю все в том же состоянии, в котором оставил. Я лишь однажды забрал отсюда пачку счетов, пытаясь примерить на себя обстановку комнаты, но решил, что ненавижу сквозняки. Теперь я оплачиваю счета за утренним кофе, не садясь за стол.

Это было не так уныло, да и обстановка гораздо приятнее.

Я слишком часто растрачивал свою жизнь, сидя за столом.

Присев на краешек стола, я беру пачку старых бумаг и начинаю их просматривать, неуверенный, что именно я ищу, но точно зная, что мне нужны ответы.

Я изучаю все дважды.

Ничего.

Всего лишь старые приглашения, банковские выписки и прочая шелуха. Ничего с большой красной стрелочкой «Вот то, что ты ищешь, Август!»

Я встряхиваюсь и роняю голову в ладони.

Было время, когда я ничего не хотел так сильно, как вернуть свою жизнь обратно, желая плыть на волнах своего собственного сознания.

Но когда это стало реальностью, старая истина о том, что «хорошо там, где нас нет» укусила меня за задницу. Голова постоянно шла кругом. Я не знал, когда нагрянет воспоминание, а когда это происходило, большая их часть не имела смысла. Однажды это был флэшбэк из детства — что-то вроде похода с мамой в магазин за продуктами. Двумя днями позже я вспомнил свой шкафчик в старшей школе и то, как ходил на ланч с Эверли.

Словно вся моя жизнь была бесконечной кинолентой, и кто-то в спешке сделал раскадровку и бросил отдельные части на пол. А теперь отдельные ячейки воспоминаний находятся не на своем месте. Я не понимаю, как собрать их, и боюсь, что уже никогда не смогу этого сделать.

Мне нужны ответы. Нужно расставить все по местам, чтобы я смог связать историю своей жизни и понять обрушившийся на меня поток воспоминаний. Все казалось бессмысленным. Черт, да я едва понимаю работу, которую делаю каждый день. Парочка воспоминаний о курсе по финансам были бы кстати.

Часть меня по-прежнему надеется, что разобравшись с нужными воспоминаниями и обнаружив зацепки, которые помогли бы мне избавиться от стальной хватки Трента, я смогу привести свои дела в норму.

И Эверли снова будет моей.

Но она не будет.

Она выбрала другого, и я ничего не мог с этим поделать.

***

Я опаздываю больше чем на час, когда в спешке выворачиваю с подъездной дорожки, направляясь в центр города, где стоит высотка, в которой живет Магнолия.

Она уже оставила два голосовых сообщения и несколько смс. Ни на одно я не ответил.

Оправдываться нужно лично.

Она пригласила меня к себе домой на свидание в непринужденной обстановке. С обещанием горячего ужина и фильма, а также добавила, что ее правило «пяти свиданий» по-прежнему в силе, и мы буквально начнем все с начала.

Я радостно улыбнулся и сказал ей, что со всем согласен. Я никуда не спешу.

Она решила, что я джентльмен, но, по правде говоря, сама идея о том, чтобы двигаться дальше, без Эверли, казалась мне невозможной. Меня тошнило от одной мысли о другой женщине в моей постели.

Я знал, что рано или поздно это произойдет, и не планировал в ближайшее время уходить в монастырь, но у меня было это романтическое преставление о том, что если я буду держаться за ту последнюю ночь с Эверли столько, сколько смогу, часть ее всегда будет принадлежать мне, и только мне.

Зная, что ее губы я целовал последними, и ее тело последним было в моих руках… Это дает мне почву под ногами. И осознание, что скоро этому придет конец, забивает последний гвоздь в крышку моего гроба.

Припарковавшись в гараже, я поднимаюсь на лифте в квартиру Магнолии и прохожу по роскошному коридору до ее двери. Мягко постучавшись, я замираю в ожидании.

Выражение ее лица можно назвать каким угодно, только не довольным.

— Ты опоздал, — говорит она, и разочарование написано на ее безупречной внешности огромными буквами.

— Мне очень жаль, — говорю я, ощущая себя худшим засранцем на планете.

Девушка молча изучает меня, оценивая искренность извинений. Через пару секунд дверь открывается шире, очевидно, означая приглашение войти.

Магнолия разворачивается, и я прохожу за ней, закрыв за собой дверь. Она одета в домашнюю одежду — прежде я такого на ней не видел. Каждый раз, когда мы встречались, она была в платье, на каблуках или в чем-то столь же впечатляющем. Сегодня же на ней надеты простые джинсы и симпатичная футболка. Прическа и макияж без претензии, и девушка по-прежнему была красивой. Но иначе — более ранимой.

Я оглядываюсь и замечаю небольшой стол, сервированный на двоих, длинные, почти обгоревшие свечи. Меня начинает пожирать чувство вины, но не только за испорченный ужин.

Чем я в такой ситуации отличался от Трента?

Разве я не манипулировал людьми, чтобы получить желаемое?

Очевидно, что Магнолия ко мне неравнодушна, и я собирался использовать эту привязанность в свою пользу. То есть сделать ровно то, что от меня хотел Трент.

Как быстро ученик сровнялся с учителем.

Но сейчас я не мог остановиться. Единственным способом защитить ее было использовать ее, потому что если не я, то это сделает Трент, а я видел, как она реагирует на властных мужчин. Магнолия не заслуживает быть обманутой кем-то вроде Трента. После такого она может не оправиться.

Девушка присаживается на плюшевый диван в гостиной, поджав под себя ноги и ожидая меня. Я полагаю, ей нужно немного личного пространства, поэтому сажусь на кресло рядом с диваном, облокотившись локтями на колени и горько выдохнув. Магнолия ждет от меня объяснений, и мое молчание становится слишком громким.

Твою мать, с чего мне начать?

Я мог рассказать ей очередную ложь, а мог, для разнообразия, рассказать ей правду. В моей жизни слишком много лжи, столько, что иногда невозможно было сказать, где заканчивается одна и начинается другая. Прямо сейчас мне хочется быть искренним.

— Около шести месяцев тому назад я очнулся в больнице с полным отсутствием каких-либо воспоминаний о своем прошлом. Когда мы встретились, и ты спросила, работал ли я в том баре, я честно не знал, что ответить. Пока я был в коме, с моей памятью что-то случилось.

Магнолия в замешательстве хмурит брови.

— Кома? — переспрашивает она. — И долго?

— Чуть больше двух лет.

— Боже, Август… Почему ты не рассказывал об этом?

Она наклоняется вперед, и я вижу, что ей хочется взять меня за руку, оказать мне поддержку, но я не могу принять ее. Не хочу играть на ее чувствах. Понимаю, к чему это приведет, и не хочу пользоваться ее состраданием.

Я хочу быть честным до конца.

— Это не самый лучший способ подкатить, — отвечаю я. — Кроме того, я не собирался делиться этим со всеми. Те немногие, кто был в курсе, испытывали к моему положению фальшивое сочувствие и неловкую жалость. Мало кто может понять эту ситуацию по-настоящему, так зачем их заставлять?

— Наверное, но ты, должно быть, чувствовал себя очень одиноким, — замечает Магнолия, и ее взгляд наполнен участием.

Мои мысли возвращаются к Эверли, стоящей на подиуме в окружении зеркал в прекрасном белом подвенечном платье. Ее счастливая улыбка, когда она поворачивалась из стороны в сторону, рассматривая себя под разными углами, словно представляя себя, идущую по проходу к алтарю.

С другим. С тем, к кому я сам ее толкнул.

— Да, может быть, — говорю я, резко подводя черту.

Я поворачиваюсь к большим окнам, сжав пальцами переносицу, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Но теперь у тебя есть я. Тебе не нужно оправдываться. Я все понимаю. То есть, не понимаю, но я вижу постоянную борьбу в твоих глазах. Должно быть, это очень тяжело — потерять все, что у тебя было.

— Они возвращаются, — пытаюсь объяснить я, разворачиваясь к Магнолии, — воспоминания. Вот, почему я опоздал сегодня. Они приходят неожиданно. Иногда я отключаюсь на несколько минут… однажды даже на час.

Девушка отводит взгляд, чтобы осознать сказанное, и сопереживание на ее лице смешивается с испугом.

— Как давно это продолжается, Август? — спрашивает она, вставая с дивана.

Она неуверенно касается пальцами моего плеча, и я опускаю взгляд, чтобы посмотреть на ее ухоженную руку. Чувствую тепло прикосновения, но оно ощущается чужим и ничего во мне не трогает.

Я пожимаю плечами.

— Несколько месяцев.

Магнолия удивляется.

— Ты был у врача?

Я качаю головой.

— Нет, и не собираюсь.

Она пытается возразить, но я перебиваю ее.

— Не хочу снова потерять свою свободу и больше не вернусь в больницу.

Мои слова ставят точку в дальнейшем споре, и она лишь обнимает меня и кивает.

— Хорошо, хорошо…

Впервые за много месяцев я ощущаю прикосновения другой женщины. Я скольжу руками по ее талии и держусь за нее, как за спасательный круг, вдыхая ее сострадание, словно воздух.

Впервые за долгое время я не чувствую себя одиноким, и это пугает меня больше всего.

Я закрываю глаза и вижу, как Эверли уходит прочь, обнявшись с Райаном.

Магнолия обнимает меня крепче.

Это и правда был конец.