— Мадам, — сказал Чевиот,— как ваше имя?

Вспыхнув, синие глаза широко открылись.

— Не зовут ли вас Флора? Не так ли?

— Будто вы не знаете!

— Вы леди Дрейтон. Вы вдова. Вы живете в...

Даже в минуту наивысшего напряжения или страсти, как он знал, она могла придавать своим словам оттенок скромности или даже застенчивости.

— Я живу там, — шепнула она, — где вечно жду твоего появления. Как всегда.

Чевиот старался сохранять спокойствие, хотя так никогда и не смог объяснить свои действия. Встав на колено, он крепко обнял ее за талию и прижался щекой к ее груди.

— Не смейся надо мной, — сказал он. — Ради Бога, не смейся надо мной.

Флора не сказала ему, что она и не думает смеяться над ним. Она не сказала ему, что он причиняет ей боль своим объятием, хотя так и было. Вместо этого она обхватила его за шею и щекой прижалась к его голове.

— Дорогой мой! Что это? В чем дело?

— Я ничего не понимаю. Я схожу с ума. Я несчастный обитатель бедлама. Видишь ли...

Секунд тридцать он то ли шептал, то ли выкрикивал дикие слова. Сомнительно, чтобы Флора, которая запомнила все сказанное и повторила потом его слова, поняла хотя бы одну десятую из них.

Но по мере того как он говорил, черная завеса ужаса как-то постепенно стала отпускать его. Он ощущал, как мягкая душистая плоть вздымается и опадает под его щекой. Он чувствовал ее руки вокруг своей шеи.

«У полицейского офицера при исполнении обязанностей, — думал он, — есть и некоторые преимущества».

Чевиот поднялся на ноги, едва не наступив на край бело-желтой накидки, стянутой в талии и широкой внизу, как предписывала мода. В карете он не мог выпрямиться во весь рост. Наклонившись, он легко положил ей руки на плечи, и ее голова откинулась назад.

Казалось, что шея у Флоры была слишком хрупкой, чтобы выдерживать золотую копну ее волос. Ее большие удлиненные глаза затуманились слезами, и она дрожала. Она так волновала его, что...

— Ты не сумасшедший, — мягко сказала она ему. Затем, отвернув голову, сделала гримаску. — Если, конечно, не считать, что ты хочешь стать суперинтендантом в их Центральном управлении, иди в Центральном отделе, или как там он называется. — В глазах у нее снова появилось тревожное выражение. — Но если ты сойдешь с ума, что будет со мной? Если ты считаешь себя сумасшедшим, то кто же тогда я?

— О, ты образ из книжки с картинками!

— Мой дорогой?

— Точнее говоря, из фолианта с раскрашенными рисунками из...

Он уже был готов сказать «из музея Виктории и Альберта», но спохватился.

— Никто не знает, — сказал он, — как давно я люблю тебя. Никто и не узнает.

— Ну, я на это надеюсь. — Она разжигала в нем пламя страсти. — О, как бы я хотела, чтобы мы оказались дома! Но... но не опаздываешь ли ты на свою встречу?

— Встречу? С кем?

— Конечно же с мистером Мейном и полковником Роуэном!

На сиденье рядом с Флорой лежали большая леггорновая шляпа и красная кашемировая шаль. В полутьме Чевиот тупо уставился на них. Как и каждый, кто имел дело с архивными документами, он знал имена первых двух комиссаров полиции, на пару деливших власть, — это были мистер Ричард Мейн и полковник Чарльз Роуэн.

Он знал, как они выглядят, знал их истории. Он знал...

— Ты имеешь в виду, — сказал он, откашлявшись, — сэра Роберта Пиля?..

— Сэра Роберта? — изумленно взглянула на него Флора. — Я слышала, что старый сэр Роберт очень болен и, говорят, что он не выживет. Но неужели он уже умер? И мистер Пиль унаследовал его баронетство?

— Да нет же, нет! Еще нет! — вырвалось у Чевиота. Прости, — успокоившись, добавил он. — Я всего лишь ошибся.

— Ну-ну, — пробормотала Флора. — Предполагаю, что тебе пора идти. Но прошу тебя, прошу, не оставайся там слишком долго.

И она снова подставила ему свои губы.

Нет необходимости уточнять, чем они были заняты последующие несколько минут. Во всяком случае, когда Чевиот покинул карету и уверенно направился к дверям дома номер четыре по Уайтхолл-плейс, последние следы волнения покинули его.

«Итак, вперед, — насмешливо хмыкнул внутренний голос. — Не является ли все это всего лишь частью твоих снов, тайными мечтами, которые скрывают, но лелеют все мужчины? Разве ты не хотел увидеть воочию первые исторические шаги начинающего действовать Скотланд-Ярда? Когда толпа представляла собой сборище разъяренных тигров, когда банды были куда более жестоки, когда полицию ненавидели и подвергали нападкам за ее якобы покушения на свободу личности? Когда расследование загадочных преступлений, грабежей и убийств являлось делом случая или результатом шепота информатора?»

«Давай признаем, — продолжал тот же насмешливый голос, — что убийство — всегда подлое и, как правило, глупое преступление; оно не имеет ничего общего с романами. И тем не менее! Разве ты не лелеял в мечтах, как бы ты мог поразить их, раскрывая тайны с помощью своего знания дактилоскопии, баллистики или современных способов дедукции? И даже сейчас разве ты не мечтаешь в глубине сердца, что поразишь их своими возможностями?»

— Да! — громко пробормотал суперинтендант Чевиот.

Номер четыре по Уайтхолл-плейс представлял собой красивый кирпичный дом, сквозь занавешенные окна которого по обе стороны от двери пробивались полосы света. Чевиот поднял дверной молоток и с силой опустил его.

Показалось ли ему, что кто-то, стоя за его спиной, издал смешок?

Чевиот повернулся: да, показалось. Никого не было.

Дверь была открыта человеком — да, именно такую личность Чевиот и предполагал увидеть.

Это был мужчина среднего роста, с красным лицом, и его осанка безошибочно позволяла предположить, что он служил в армии. Его сюртук, доходивший до середины бедер, был темно-синего цвета, с металлическими пуговицами, ряд которых опускался до пояса. Брюки у него тоже были темно-синие.

Окинув пришедшего взглядом, он застыл в сухом, но вежливом поклоне.

— Да, сэр?

— Моя фамилия Чевиот, — небрежно сказал гость. — Не сомневаюсь, что мне назначена встреча с полковником Роуэном и мистером Мейном.

— Да, сэр. Не будете ли любезны проследовать за мной, сэр?

Дубинка твердого дерева и наручники, которыми были вооружены пилеры, были скрыты полами его сюртука. В сущности (и это было настойчивое пожелание мистера Пиля), его подчиненные практически ничем не отличались от обыкновенных граждан, если не считать сине-белой повязки на левой руке, которая говорила лишь, что они находятся при исполнении обязанностей.

Чевиот неторопливо проследовал за ним, оказавшись в широком просторном вестибюле с дверями по обе стороны. Дальнейшее путешествие убедило его, что дом заметно одряхлел, о чем говорили запах сырости и пятна, расползшиеся на пурпурных обоях.

Держась подчеркнуто прямо, из дверей справа вышел полисмен. Он распахнул их.

— Мистер Чевиот, — оповестил он хриплым голосом, который, чувствовалось, водил близкое знакомство с бренди.

На секунду Чевиота охватила слепая паника, приступ которой оказался сильнее, чем все, что он испытал до этого. Приговор вынесен. На радость или на горе, на смерть или на свободу, но он должен идти по тропе, пролегавшей Бог знает куда. Ну что ж! Флора благословила его.

Он успел окинуть лишь беглым взглядом обширную комнату с дубовыми панелями, на которых в изобилии были развешаны охотничьи трофеи. Ему смутно припомнилось, что полковник Роуэн был холостяк и предпочитал служебную квартиру. И, распрямив плечи и с небрежной улыбкой, Чевиот сделал шаг вперед.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он. 

В сущности, в помещении было три человека. Но так как один сидел за письменным столом в углу, Чевиот сначала увидел только двоих.

На полу лежал турецкий ковер, настолько истертый и усыпанный табачным пеплом, что о его первоначальном цвете можно было только догадываться. В середине комнаты стоял полированный стол красного дерева. На нем среди разбросанных бумаг и коробок с сигарами высилась лампа с красным абажуром, сквозь который был виден яркий огонек фитиля.