В этот момент леди Марлинворт сочла своевременным пригласить дам в гостиную. Мужчины сгруппировались вокруг хозяина дома.
— Может быть, чашечку кофе, лорд Марлинворт? — спросил тот. — Найджел, кофе? — И он начал разносить чашки с кофе. — Если хотите орехов, вам достаточно протянуть руку. К сожалению, я не смог достать особых сортов, Киотт-Сломан. Фарква запоздал с поставкой! Но вы должны показать нам свое искусство! Готов держать пари, что вы единственный из присутствующих, кто может разгрызть грецкий орех зубами!
Киотт-Сломан тотчас же продемонстрировал свое искусство, все другие постыдно спасовали.
— Вы, кажется, интересуетесь Шекспиром, лорд Марлинворт? — продолжал меж тем полковник. — А вы знаете кого-нибудь из драматургов послеелизаветинской эпохи? Великолепные вещицы они творили! У Шекспира люди погибают тысячами, а у них десятками тысяч! Откровенно говоря, мне нравится, когда, перед тем как опустится занавес, вся сцена заполнена трупами! А какая у этой эпохи поэзия! — О'Брайен начал цитировать стихи голосом мягким и проникновенным, устремив взгляд куда-то вдаль. Но, не дочитав до конца, он вдруг умолк, словно устыдился, что столь простые слова произвели на него такое глубокое впечатление. Лорд Марлинворт неодобрительно постучал пальцами по столу.
— Разумеется, очень впечатляюще, но это не Шекспир! Далеко не Шекспир! Может быть, я старомоден в своих вкусах, но я считаю Шекспира самым великим!
Вскоре после этого мужчины присоединились к дамам. Позднее Найджел мог лишь смутно припомнить, в какие игры они там играли и какие истории рассказывали, ибо чувствовал себя совсем разбитым, что было отнюдь не удивительно после такой обильной трапезы; в памяти остался зычный голос и заразительный смех О'Брайена, что никак не вязалось с его внешностью. Когда же леди и лорд Марлинворт в одиннадцать часов попрощались, а некоторые мужчины исчезли в бильярдной, Найджел отправился спать. Вернее, он собирался только передохнуть, а потом — независимо от того, были ли анонимные письма шуткой или нет, — всю ночь дежурить около барака. Возможно, полковник мог и сам позаботиться о себе, но ведь четыре руки всегда надежнее двух. Думая об этом, Найджел потихоньку задремал.
Глава 4
Когда Найджел очнулся, то в первую очередь обратил внимание на свет в своей комнате и тишину. Свет проникал откуда-то сверху, что было довольно странно, ибо стояла зима. Что касается тишины, то, внимательно вслушавшись, он понял, что тишина эта относительная, но все звуки, будь то лай собаки, кудахтанье кур или человеческие шаги, казались какими-то приглушенными, словно на все окружающее легло огромное мягкое покрывало. Найджел подумал, не является ли такое восприятие следствием приема каких-нибудь медикаментов, но он твердо помнил, что не принимал никаких лекарств. Постепенно его мозг снова заработал нормально. Он встал и подошел к окну.
Снег! Да, ночью выпал снег. Не такой обильный, чтобы остаться лежать на ветвях и крышах, но достаточный, чтобы покрыть землю. Вероятно, именно поэтому звуки и казались такими приглушенными.
Внезапно Найджел вздрогнул. Он вспомнил: О'Брайен! Барак! Он бросился в комнату, предназначавшуюся якобы для хозяина. От веранды к бараку вели человеческие следы, слегка припорошенные снегом. На крыше веранды тоже лежал тонкий снежный покров.
— Слава Богу, все в порядке! — пробормотал Найджел.
К бараку вел только один след, и значит, кроме О'Брайена, туда никто не проходил.
Вернувшись к себе, он посмотрел на часы. Без двадцати девять. Он спал довольно долго. Полковник, видимо, тоже заспался, так как обычно в это время он уже кормил птичек. Но чему удивляться после такого обильного ужина! Тем не менее Найджела вновь охватило какое-то неприятное чувство. «Нет, случись что-нибудь, мне бы уже сказали. Артур Беллами сказал бы… Да, но ведь Артур тоже еще не был в бараке…»
Найджел быстро оделся. Странное чувство охватило его — подобное тому, когда, еще школьнику, ему снилось, что он опаздывает на уроки. Он быстро спустился вниз. По веранде расхаживал Эдвард Кавендиш, одетый в теплое пальто.
— Нагуливаю аппетит перед завтраком, — сказал он. — Кажется, все еще спят. Меня не будили, хотя я полагаю, что в этом доме подобное и не делается. — Голос его звучал довольно угрюмо.
— Я пройду к бараку и посмотрю, проснулся ли уже наш хозяин, — сказал Найджел. — Хотите составить компанию?
Беспокойство Найджела, казалось, передалось и Кавендишу, ибо тот, ничего не ответив, быстро последовал за ним. От дома к бараку шли отчетливые следы одной пары человеческих ног, Найджел инстинктивно держался подальше от этого следа. Кавендиш шел впереди него. Подойдя к бараку, Найджел постучал в дверь. Ответа не последовало. Он заглянул в окошко, потом быстро бросился к двери, сильно толкнул ее и ворвался в барак. Огромный кухонный стол по-прежнему был завален книгами и бумагами. Печурка и кресла стояли на тех же местах, что и раньше. На полу валялась одна из домашних туфель О'Брайена. Другая была на его ноге, а сам он лежал на полу, возле письменного стола.
Найджел присел на корточки и взял холодную как лед руку полковника. Подсохшие пятна крови на сюртуке и белой рубашке, а также обожженные порохом отверстия были уже совершенно излишними для Найджела уликами — и без них было понятно, что О'Брайен мертв. Рядом с окоченевшими пальцами правой руки валялся револьвер. Глаза остекленели, но бородка по-прежнему задорно торчала вверх. По прихоти судьбы на губах мертвеца играла улыбка — та самая полунасмешливая улыбка, с которой он еще менее полусуток тому назад поглядывал на своих гостей. Эта улыбка, казалось, говорила о том, что смерть перехитрила и хозяина, и его защитника. Но в данный момент Найджелу было не до эмоций. За те немногие дни, что он знал полковника, тот сумел внушить ему к себе большое уважение. А Найджел тем не менее не оправдал его надежд, поэтому он особенно решительно принялся за дело, не желая позволять убийце уйти от возмездия.
— Оставайтесь здесь и ни к чему не притрагивайтесь! — крикнул он своему спутнику, хотя тот и так словно оцепенел. Кавендиш прислонился к стене и лишь потирал виски носовым платком. При этом он со страхом поглядывал то на труп, то на револьвер, словно боялся, что мертвец сейчас вскочит и выпалит в него. Эдвард издавал какие-то нечленораздельные звуки, но потом, взяв себя в руки, пробормотал:
— Черт возьми!.. И зачем он?..
— Это мы выясним! Закройте дверь! Не нужно, чтобы нас тут кто-нибудь увидел… Нет-нет, только не руками! Пользуйтесь локтем!
Найджел поспешно осмотрел комнату и прилегающую к ней каморку. Кроватью ночью явно не пользовались. И ничто, казалось, не изменилось здесь с тех пор, как Найджел был тут последний раз. Окна закрыты и заперты на шпингалеты. Ключ торчал в двери с внутренней стороны. Найджел дотронулся до печурки. Она была такой же холодной, как и рука О'Брайена. И во всем бараке стоял сильный холод. Он еще раз огляделся, словно ища что-то.
— Хотел бы я знать, где же его…
— Я вижу Беллами, — прервал его Кавендиш, стоявший у окна. — Окликнуть его?
Найджел машинально кивнул, и Кавендиш громко крикнул:
— Беллами!
Тот, казалось, не слышал его, хотя Кавендиш позвал еще два раза. Найджел открыл дверь, предварительно обернув руку носовым платком. Артур Беллами стоял на веранде, щурясь от солнечных лучей и протирая глаза огромными кулачищами.
— Артур! — окликнул его Найджел. — Вы что, не слышали, как мы вас звали? Идите сюда, но только не подходите близко к следу!
— Из барака ничего не слышно, если дверь закрыта! — прокричал в ответ Артур и, словно медведь, зашагал по снегу. — Полковник распорядился сделать барак звуконепроницаемым! Он говорит, что, когда работает, ему мешают любые звуки.
«Потому-то от выстрела никто и не проснулся», — подумал Найджел.
— Что случилось, мистер Стрэйнджуэйз? — спросил Артур, подойдя поближе и поняв, что стряслось что-то неладное. — Полковника уже нет? Я хотел его разбудить, но проспал, и вот…