Лишь спустя пять лет постоянных неудач он начал беспокоиться. К тому времени он уже побывал всюду на Балканах и в большей части Скандинавии, посетил Флорин и Гульден, и матушку-Россию, и спустился шаг за шагом вдоль всего побережья Средиземного моря.

К этому моменту он уже понял, что произошло: десятилетнее обучение было на десять лет дольше, чем следовало бы; слишком многое могло произойти. Шестипалый мужчина, вероятно, был в крестовом походе в Азии. Или богател в Америке. Или стал отшельником в Ост-Индии. Или… Или…

Умер?

Двадцатисемилетний Иниго стал пропускать несколько лишних стаканчиков вина вечерами, чтобы заснуть. В двадцать восемь он пропускал несколько лишних стаканчиков, чтобы переварить свой обед. В двадцать девять вино стало необходимо ему, чтобы проснуться утром. Его мир рушился. Его жизнь стала одной сплошной неудачей, а затем начало происходить что-то почти столь же ужасное:

Фехтование стало прискучивать ему.

Он был просто-напросто слишком хорош. Во время путешествий он зарабатывал на жизнь тем, что находил лучшего фехтовальщика в той местности, где ему случалось находиться, и они дрались на дуэли, и Иниго разоружал его и брал то, что тот ставил на кон. Выигрышем он расплачивался за еду, жильё и вино.

Но местные чемпионы были никем. Даже в больших городах местные искусники были никем. Даже в столицах местные мастера были никем. У Иниго не было конкурентов, ничего, что поддерживало бы его в форме. Его жизнь стала казаться бесцельной, его поиски – бесцельными, всё, всё – бессмысленным.

В тридцать он сдался и перестал преследовать призрака. Он прекратил свои поиски, забывал есть, спал лишь при случае. Его компанией было вино, и этого было достаточно.

Он был лишь оболочкой. Величайшей фехтующей машиной с тех пор, как Корсиканский Чародей только начал практиковаться в своём искусстве.

В таком состоянии его и нашёл сицилиец.

Сначала маленький горбун лишь снабжал его более крепким вином. Но затем, сочетая похвалы и лёгкие подталкивания, сицилиец стал отучать его от бутылки. Потому что у сицилийца была мечта: при помощи его хитрости, силы турка и шпаги испанца они могли стать самой успешной криминальной организацией цивилизованного мира.

И именно ей они и стали.

В тёмных местах звуки их имён хлестали резче страха; у каждого есть потребности, которые сложно выполнить. Толпа Сицилийца (двое были компанией, трое – толпой, даже в те времена) становилась всё более и более знаменитой, более и более богатой. Ничто не было для них слишком сложно, ничто – слишком низко. Лезвие Иниго вновь сверкало и более чем когда-либо прежде походило на молнию. Сила турка становилась непомернее от месяца к месяцу.

Но горбун был главным. В этом не было ни малейшего сомнения. Иниго знал, где был бы без него: он лежал бы больным у входа в какой-нибудь переулочек и молил о вине. Слово сицилийца было не просто законом, оно было бесспорной истиной.

Поэтому, когда он сказал: «Убей человека в чёрном», – все остальные варианты прекратили своё существование. Человек в чёрном должен был умереть…

Иниго, щёлкая пальцами, мерил шагами край утёса. Уже в пятидесяти футах под ним человек в чёрном всё ещё продолжал карабкаться. Нетерпение переполняло Иниго, почти выходя из-под контроля. Он взглянул вниз на медленное продвижение. Найти трещину, втиснуть руку, найти другую трещину, втиснуть другую руку; осталось сорок восемь футов. Иниго шлёпнул по рукояти своей шпаги и защёлкал пальцами ещё быстрее. Он внимательно осмотрел скалолаза в капюшоне, наполовину надеясь, что тот окажется шестипалым, но нет; у этого было правильное количество пальцев.

Осталось сорок семь футов.

Сорок шесть.

– Привет, ты там, – прокричал Иниго, когда ждать дальше было уже не в его силах.

Человек в чёрном бросил взгляд наверх и что-то пробурчал.

– Я наблюдал за тобой.

Человек в чёрном кивнул.

– Медленно у тебя идёт дело, – сказал Иниго.

– Слушай, я не хочу показаться грубым, – наконец отозвался человек в чёрном, – но я прямо сейчас слегка занят, поэтому не мог бы ты не отвлекать меня.

– Прости, – сказал Иниго.

Человек в чёрном снова что-то буркнул.

– Полагаю, что ты не можешь подниматься чуть побыстрее, – произнёс Иниго.

– Если тебе так хочется побыстрее, – уже с явным раздражением ответил человек в чёрном, – ты мог бы сделать что-нибудь полезное.

– Я мог бы это сделать, – согласился Иниго. – Но не думаю, что ты принял бы мою помощь, ведь я жду тебя тут наверху только для того, чтобы убить.

– Это, несомненно, подвергает наши отношения большой опасности, – сказал человек в чёрном. – Боюсь, тебе придётся просто ждать.

Осталось сорок три фута.

Сорок один.

– Я мог бы дать тебе слово испанца, – предложил Иниго.

– Не пойдёт, – ответил человек в чёрном. – Я знал слишком много испанцев.

– Я тут с ума схожу, – сказал Иниго.

– Если хочешь поменяться местами, я с удовольствием соглашусь.

Тридцать девять футов.

И передышка.

Человек в чёрном просто висел в воздухе, его ноги болтались, сила втиснутых в трещину рук поддерживала весь вес его тела.

– Ну вперёд же, – умоляюще произнёс Иниго.

– Это было то ещё восхожденьице, – объяснил человек в чёрном, – и я устал. Я буду в порядке через четверть часа или около того.

Ещё четверть часа! Невообразимо.

– Слушай, у нас тут наверху есть немного лишней верёвки, которая нам не понадобилась, когда мы забирались сюда. Я просто кину её тебе, ты схватишься за неё, и я потяну, и...

– Не пойдёт, – повторил человек в чёрном. – Ты можешь потянуть, но, опять же, ты можешь просто отпустить, что, коль скоро ты торопишься убить меня, несомненно, будет быстрее.

– Но ты бы не узнал, что я собираюсь убить тебя, если бы я сам тебе этого не сказал. Разве это не доказательство того, что мне можно доверять?

– Честно говоря, и надеюсь, что это не обидит тебя, нет.

– И нет никакого способа заставить тебя поверить мне?

– Ничего не приходит в голову.

Внезапно Иниго высоко поднял правую руку:

– Клянусь душою Доминго Монтойи, ты доберёшься до вершины живым.

Человек в чёрном долго молчал. Затем посмотрел наверх.