— Волков, ты нарываешься на большие неприятности. Эту полосу рекомендовал дать в газете областной коми­тет партии...

— Тем более, я не желаю подводить наш обком,— сказал Сергей.

— Не советую со мной ссориться, Волков. ..

И хотя Лобанов произнес эти слова, не повышая го­лоса, в тоне его прозвучала угроза. Сергей вспомнил, как кто-то из сотрудников редакции рассказывал историю про одного человека, очень серьезно пострадавшего по вине Лобанова... Раньше Сергей как-то не придавал зна­чения этим разговорам, мало ли что люди болтают, а вот сейчас, на крыльце деревенской избы, он подумал, что все это может быть и правдой... И если до этого момента он еще сомневался, делать ему снимки или нет, то теперь его колебаниям пришел конец.

— Я возвращаюсь в город, — твердо сказал он.

— Ты хочешь, чтобы тебя уволили?

Сергей в упор посмотрел на Лобанова и сказал:

— Вы опасный человек…

Наверное, Лобанов намек понял, потому что висячий нос его как-то странно дернулся, подбородок выдвинулся вперед и он тонким голосом выкрикнул:

— Щенок! Сопляк!

— В вашем возрасте нельзя так волноваться, — заме­тил Сергей и отворил дверь в избу.

Хозяева в напряженных позах сидели на прежних местах. Маша, уже в куртке, посторонилась, пропуская Сергея. Слабый луч солнца упал на балалайку и будто зажег внутри нее электрическую лампочку. Только сейчас Сергей заметил, что балалайка без струн.

— Вы меня извините, но сегодня я фотографировать не буду, — сказал Сергей. — Понимаете, освещение...

— Выходит, зазря я пер эту бандуру? — разочарован­но произнес детина. Он сидел с папиросой в зубах у окна,

— Отнесите, пожалуйста, приемник назад, — попро­сил Сергей. — К законному хозяину.

Все сразу зашевелились на своих местах. Маша, за­стегивая на куртке пуговицы, с интересом смотрела на Сергея. Глаза веселые, губы вздрагивают от еле сдержи­ваемого смеха.

— Мы так старались, — сказала она. — Мама и папа со свадьбы не надевали выходных нарядов — чуете, наф­талином пахнет? А дедушка вон аж согнулся от тяжести своих боевых наград...

— Нам недолго и переодеться, — с явным облегче­нием произнесла хозяйка.

— Оно, конечно, агрономов приемник в нашей избе ни к чему, — сказал хозяин, потирая чисто выбритый под­бородок.— Брательник обещал из города привезти бата­рейный. С лектричестом у нас вот беда. В неделю три дня без света сидим. Лектростанция в другом районе, чуть что — нас первыми отключают.

— Вы уж извините, — сказал Сергей, собирая свои вещи.

— Как насчет танцев, товарищ фотокорреспондент?— взглянула на него Маша.

Глядя в ее смеющиеся глаза, Сергей тоже улыбнулся.

— Я плохо танцую, — сказал он. — Пригласите луч­ше моего коллегу... Он у нас известный юморист-затей­ник.

2

Поглядывая на дверь, Сергей взвешивал на ручных весах химикалии для проявителя. Две пузатые коричневые бутыли с притертыми пробками стояли на подоконнике. Близоруко щурясь, Феликс царапал скаль­пелем глянцевую фотографию. Противный скрип раздра­жал Сергея, но он молчал. Такая уж у Феликса работа: царапать и подкрашивать тушью фотоснимки, чтобы они стали контрастными. Только тогда их примет цинкогра­фия для травления клише. А ретушировал Феликс фото­графию спутника, на днях запущенного в космос. На вто­ром снимке — его сделал Сергей — стоят возле уличного динамика горожане и слушают сообщение о запуске. У людей праздничные лица. Еще бы, наша страна первой в мире осуществила запуск искусственного спутника Земли! И уже не одного, а нескольких. Летают круглые стальные шары вокруг планеты и сообщают на Землю данные приборов. Кто не слышал позывные советских спутников: «Бип-бип-бип!»

На дверь Сергей поглядывал неспроста: ждал Машеньку. В окно он видел, как подкатил на бежевой «Победе» редактор.

Не переставая царапать, Феликс проговорил своим ровным тихим, голосом:

— Главное, не лезь в бутылку. Покричит-покричит и успокоится. Помнишь, когда я в праздничный номер за­порол снимок? Ну, думаю, пропал! Шумит на меня, аж покраснел весь, а я гляжу на него, как на отца родного, и киваю: все, мол, правильно, Александр Федорович...

— Чего же тебе было рот раскрывать, если ты сни­мок запорол? — сказал Сергей. — А я не чувствую за со­бой никакой вины.

— Я — снимок, а ты всю полосу. Выписали команди­ровку, аванс выдали, а ты с чем уехал, с тем и приехал. Да кто такое потерпит? Мне уже клишированную шапку для этой полосы заказали.

— Выходит, я и тебя наказал? — усмехнулся Сергей и, высыпав в бутыль порошок, принялся взбалтывать. Раствор помутнел, вспенился.

— Да уж кружкой пива не отделаешься.,.

«Пс-с, п-с! Вжик!» — противно сипел скальпель. На широкой спине ретушера двигались лопатки. Феликс ко­гда-то занимался гимнастикой. Он и сейчас мог на стуле сделать красивую стойку. Мог на улице с рук крутануть приличное сальто, в два счета расправиться с забуянив­шим хулиганом. Все это мог в любое время проделать Феликс, а вот в чем бы то ни было возразить началь­ству — не мог.

Когда в дверь раздался негромкий стук, Сергей вздрогнул: наконец-то! Что-то долго на этот раз Голобобов раскачивается...

Но это была не секретарша. Пришла Наташка —дев­чонка с улицы Ботвина. Та самая, снимок которой по­явился в областной газете с оптимистической подписью: «Здравствуй, лето!» Сергей вспомнил, что так и не отдал увеличенную фотографию тете Глаше — матери Наташ­ки. Тетя Глаша работала в редакции курьером: относила в типографию подписанные редактором полосы и прино­сила свежие.

Жила она без мужа и частенько приводила с собой на работу свою единственную дочь. Наташка с раннего детства была своим человеком в редакции. Она знала всех, и ее знали все.

— Сережа, наш класс хочет сфотографироваться на память, — торопливо начала Наташа. — Учительница просила, чтобы ты пришел завтра к часу...

Сергей с улыбкой посмотрел на рослую худую дев­чонку в коротеньком, мокром плаще. Длинные ноги в про­стых чулках забрызганы грязью, а большие светло-серые глаза сияют. На маленьком аккуратном носу красный прыщик. В каком же она классе? Кажется, в шестой пе­решла. Из-под плаща алеет красный галстук.

— Вот какое дело, Наташенька, — сказал Сергей.— Не халтурю я. Я не фотограф, а фотокорреспондент. Поняла?

— Долго тебе щелкнуть?— удивилась девочка.— С нас уже деньги за фотографии собрали.

— Гм, —поднял голову Фелиск. — Большой у вас класс?

— Тридцать два человека... Двадцать девочек и две­надцать мальчиков.

— Я приду, — сказал Феликс. Девочка расстроилась.

— Я думала, ты нас сфотографируешь,— сказала она, глядя на Сергея.

— Он это сделает лучше меня, — ответил тот. Увидев наклеенные на зеркальное стекло фотографии, Наташа подошла и стала их разглядывать. Некоторые были перевернуты, и ей приходилось нагибать пушистую голову.

— Какая красивая... — заметила она.—Кто это? Ар­тистка?

— Моя жена, — улыбнулся Сергей.

Девочка выпрямилась и отошла от стекла. Взглянув исподлобья на Сергея, сказала:

— У нее глаза злые...

Сергей задумчиво посмотрел на фотографии.

— Ты так думаешь?

— Не нравится она мне, — резко сказала Наташа.

— А говоришь, красивая.

— Пускай красивая, а глаза у нее все равно злые...— Она пытливо взглянула на Сергея: — Ты любишь ее?

— Конечно, — усмехнулся он. — Разве можно такую красивую не любить?

— А она тебя — нет! — торжествующе воскликнула девочка и направилась к выходу.

— Чудачка, что ты понимаешь в любви? — озадачен­но посмотрел ей вслед Сергей.

— Не любит! Не любит! — неестественно засмеялась Наташа.

— У меня для тебя что-то есть, — сказал Сергей. Порывшись в большой папке с фотографиями, достал увеличенный портрет Наташи. Тот самый фотоэтюд, что был весной напечатан в газете.

Девочка взяла фотографию и небрежно свернула в трубку. Посмотрев Сергею в глаза, попросила:

— Дай мне ее фотографию.

— Ты меня удивляешь, Наташка, — сказал Сергей, однако выбрал из отглянцованных Лилиных снимков один и протянул девочке.