– Не смотри на меня. Вообще, мог бы и уйти. Не понимаешь? Нет, теперь уже не уходи. Только отвернись и все...

Она присела к туалетному столику. Я обиженно уткнулся в книгу. То была монография о переменных звездах. В ту осень меня почему-то бросило к астрофизике и радиоастрономии. Мне "автоматом" зачли курсовой проект по результатам летней научно-исследовательской ра­боты для Синявина. Освободилась уйма времени, и я мог себе позво­лить такую роскошь – заниматься тем, что любо... Юля за моей спи­ной вдруг спросила:

– Сашка, ты настоящий алмаз когда-нибудь видел?– Конечно. В стеклорезе.– Браво, как остроумно. Ну-ка взгляни сюда.

Она вращала на пальце золотую цепочку, и в воздухе вокруг ее руки носилась сверкающая радугами капля. Потом она легким движе­нием рук сощелкнула концы цепочки вокруг шеи, и в вырезе блузки у начала ключиц оказался оправленный кружевным золотцем брилли­ант.

– Знаешь, сколько он стоит? Как "Москвич". Но в самые тяжелые годы бабушка не захотела с ним расстаться, потому что берегла его для меня.– Обыкновенный товарный фетишизм... – сказал я тоном доклада на семинаре по политэкономии, и тут же испугался, что она рассердит­ся за эту грубоватую шутку.– Много ты понимаешь, – вздохнула Юля. – Уменя даже и платья подходящего нет, чтобы надеть этот кулон. Хуже того, совершенно не представляю, куда бы я могла пойти в таком наряде, будь он у меня. Господи, что нас ждет! Работа, работа и работа – ежедневно изо дня в день. Заботы о пропитании, хозяйственная сумка с рыбьим хвостом. Единственное развлечение – выходы в кино. "Любовь и слезы". Любви мало, слез сколько хочешь... Величко, если я на самом деле выйду за тебя, стань академиком раньше, чем я превращусь в старуху.

– Идет! Ваше согласие на брак, Юлия Николаевна, и гарантирую: мою дипломную работу выдвинут на Нобелевскую премию. Мы по­едем в Стокгольм ее получать, и вы блеснете на балу своим кулоном!– Что это ты так развеселился? – рассердилась Юлия. – Ты же вроде не был до сих пор трепачом? Так зачем вдруг?

...Вечером в общежитии я слонялся, не находя себе места от не­шуточной тревоги. Раньше я как-то не слишком задумывался о своем будущем, даже когда мечтал о женитьбе под звездами на благовещен­ском топчане. Знал: меня ждет прекрасная работа. И я к ней, как рыба к воде, как птица к воздуху, приспособлен природой и полученным образованием. Именно работа казалась мне гарантией будущего сча­стья. Остальное должно прийти как естественная награда... В мыслях я пытался убедить Юлю, что наше совместное будущее не сведется к од­ному лишь рыбьему хвосту в хозяйственной сумке, но ничего, кроме пугающей Юлю "работы, работы и работы" предложить не мог.А осень мчалась своим ходом. Невозвратно уносились недели по­следнего семестра. За четыре года не было в Таганроге такого щедрого на листопад октября, устилавшего улицы толстыми коврами кленовых листьев. Не бывало такого обилия блистающей паутины и таких высо­ких перистых облаков, белых и атласных, как лебединое крыло. По­легчало и дедушке, он стал спускаться на скамейку под домом, седой и бледный до голубизны. Мы с Юлей пьянели от шатания по городу во второй половине дня после лекций и по вечерам. Я не выпускал ее руки из своей. По вечерам на Приморском бульваре, озябнув от свежего ветра, мы усаживались на спинку скамейки и обнимались. Меня будто бы током било от тех объятий, я тянулся губами к ее губам, но всякий раз это кончалось то шутливым и легким укусом моего носа, то "боданием" лбами с необидным звонким смехом. И все это получалось как-то по-братски.Дома Юля, если ей надо было переодеться, уже не уходила из комнаты, а только усаживала меня с моей астрофизикой лицом к стене и просила не оборачиваться. Это доверие, будто мы на самом деле бы­ли мужем и женой, волновало всякий раз и всякий раз смущало похо­жестью на детскую игру в женихи и невесты... Однажды она накор­мила меня своей стряпней.

– О-ля-ля, мадемуазель! – удивился я, пробуя пересоленный под­горевший гуляш. – И этим питаетесь вы, боготворимая мной? Да еще и травите этим своего гранд-папа? Уж лучше питайтесь в столовке на­шей "Сорбонны" и деду приносите еду оттуда. Послушайте, завтра воскресенье, но мы не станем до отупения бездельничать, как в будни. Нет, мы завтра устроим королевский обед!– Неужели ты правда умеешь готовить? – удивилась Юля.

Меня подмывало съязвить, мол, одни от бабушки получают шко­лу фортепианной игры, другие... Но, к счастью, сдержался и лишь изо­бразил скромное достоинство:

– Да уж, умею.

– Ага, – рассмеялась Юля, – ты решил провести практическое за­нятие на тему "рыбьего хвоста, торчащего из сумки"?

Воскресным утром, последним погожим в ту осень, мы отправи­лись вдвоем на рынок, как самые взаправдашние молодые супруги. Рынок был по-осеннему щедр. От одного только взгляда на мясо, ово­щи и рыбу у меня разгоралась кулинарная фантазия. Это веселило Юлю, и она смеялась чисто и звонко, ни капельки не веря в осущест­вимость моих кулинарных замыслов. В самый разгар веселья Юлины глаза вдруг останавливались на моем лице, и словно бы струна напря­галась и начинала звенеть у меня в груди от такого ее взгляда... Смех смехом, но вскоре в сумке у нас оказались и мясо, и зелень, и фрукты, и бутылка красного столового вина. И как-то исчезло представление об иллюзорности счастья, настолько действительно счастливо и свежо и солнечно было это воскресное утро. "Может быть, с этого и начнутся главные события нашей судьбы?" – думалось мне на обратном пути. И грезилось: вслед за счастливым воскресеньем будут у нас, молодоже­нов, понедельники, вторники и прочие замечательные дни недели. И там – наша работа, какие-то совместные исследования или разработки, которым мы отдадим все свои способности и силы... Господи, да про­сто идти утром вместе на работу – уже само по себе огромное счастье!Потом на кухне я "закатал рукава". И был веселый обед, по виду совершенно семейный. Дедушка расчувствовался и пожал мне руку. Разумеется, часу не прошло, и мы с Юлей сбежали из дому. Небо заво­лакивало, пошаливал ветер. У Юли сменилось настроение. Вздохнула:

– Как жаль, что этот наш старый городок на морском мысе такой маленький. Городок в табакерке. Каждый булыжник здоровается с то­бой как давний знакомый. Ей-богу, пойти некуда!

– Поедем на преддипломную практику в Подмосковье. Москвы тебе хватит надолго.– Деда я на кого оставлю? Меня и не приглашали... Послушай, зачем ты прилип к этой астрофизике? За месяц – три монографии и учебник в промежутках.– Меня интригует звездное вещество. Миллионы градусов и не­представимые давления. Можешь себе представить плотность сто тонн в одном кубическом сантиметре?– Не столько не могу, сколько не хочу. Тебе-то оно зачем такое плотное?– Сам не знаю. Безумно интересно – вот и все. При такой плотно­сти, представь себе, это газ, вернее – плазма из голых ядер и электро­нов. Вот жидкость, например, не сожмешь никаким давлением. Просто при большом давлении она превратится в плазму. Сама же плазма мо­жет быть сжата до немыслимых плотностей и останется газом. Пора­зительно, правда?

– Не понимаю тебя. В электронный прибор ты это не вставишь, а забивать голову всем подряд, наверное, глупо. Странный ты, Санька!

Я немного обиделся на эти слова, но по здравому размышлению вынужден был согласиться со своей подругой. Действительно, стран­ное занятие для дипломника. Но так здорово мне было в ту осень по­стигать физику вырожденного неидеального газа, каковым и является вещество звезд.

– Вообще-то, Юленька, меня занимает то, что сама Вселенная на звездном и галактическом уровнях напоминает очень сложный элек­тронный СВЧ прибор. Вот я и не могу остаться к этому равнодушен, я просто заполняю пробел в нашей учебной программе.

Мы неторопливо совершили ставший уже почти ритуальным об­ход мимо маяка к лодочной станции и дальше по Приморскому буль­вару и Каменной лестнице, построенной сто лет назад греком-негоциантом для красавицы-дочери. Расставаясь с Юлей под кленом у ее окон, я потянулся было ее обнять, но она локтями уперлась в мою грудь и теплыми сухими ладонями сжала мои виски. "Подожди, -прошептала Юля, всматриваясь в мое лицо. – Ну подожди же..." И по-прежнему непонятно было: ждать ли мне еще лет пять или одну только минуту... Ветер налетел на наш клен, и тот поспешно благословил нас целым ворохом листьев. Клену-то некогда было ждать: начиналась осенняя непогода и ему надо было спешно уходить в свой зимний сон.Недели через две утром по дороге в институт Юля сказала: